– Это необязательно, – с трудом сопротивлялась Пинки.

– Обязательно! Я ведь не перестану тебе звонить!

Лукас ободрительно улыбнулся ей и помахал. Затем побыстрее отвернулся, пока улыбка не скисла окончательно.

«Какой предел лицемерия дозволен, когда тебе лгут?»

Он и правда позвонил Софии, а через час – снова. С облегчением он узнал, что Пинки добралась, и заклинал сестру: пусть та лучше бросится загораживать дверь собственным телом и укусит Пинки за лодыжку, чем выпустит ее из дома. Но драться не пришлось. Пинки больше не отваживалась что-либо предпринимать.

Теперь он должен убедить ее, чтобы она ничего не предприняла завтра.

Или через неделю.

Лукас переборол отвращение. Он чувствовал, что отвечает за нее, и это начинало неприятно его сковывать. Конечно, он был человеком ответственным, никогда не принимал решений лишь на основании того, что приятнее; но сейчас, в темноте кабины такси и практически в одиночестве – то есть с утешительным знанием, что ближайший телепат спит как суслик, – он мог позволить себе быть искренним с самим собой.

Он не хотел оставаться с Пинкертиной.

Фомальхиванин был для него несравнимо важнее. Все возможности – Рё Аккӱтликс, весь потенциал, который представлял собой Аш~шад! – были для него безгранично более важными, чем отношения с какой угодно женщиной. Конечно, дело было и в значительном политическом капитале, шла ли речь о позиции Совета и его перспективах в д-альфийском деле или исключительно о противовесе безграничной власти Ӧссе; но Лукас видел и более глубокие связи. Фомальхива представляла могущественную силу сама по себе. Для Земли же она может стать огромной угрозой, но в то же время и огромной выгодой. В основном он сосредоточивался на катастрофических сценариях, так как предотвращение опасности обычно является более острой проблемой, чем строительство воздушных замков; но здесь определенная надежда напрашивалась сама собой.

Аргиа~луйские способности в определенных условиях могли бы до неузнаваемости изменить жизнь на Земле.

К лучшему.

Вчера, когда Лукас привез Аш~шада к себе домой, а не в отель, его мотивировал страх ӧссенского преследования; но это, конечно, было не все. Была и другая причина. Может, не совсем альтруистичная, но и не заслуживающая осуждения. Реки выходили из берегов, а горы меняли форму. Скоро это будет заметно… и Лукас ни за что не хотел лишиться этого прекрасного зрелища. Он абсолютно четко представлял себе, что лучшее место, которое он может занять в качестве зрителя, находится в непосредственной близости к Аш~шаду. Стул не обязательно должен быть позолоченным и гордо стоять возле трона фомальхиванина; наоборот, маленькая табуретка позади за подлокотником была бы даже выгоднее, ведь, как известно, самые важные вещи все равно происходят втайне. Сегодня, быть может, он выступил вперед, чтобы дело завертелось, но скоро установятся верные пропорции. Сам он постоянно о них помнил, потому его эго, безусловно, не лопалось от медийной славы. Он был регентом, а не королем. Говорил от имени Аш~шада, а не от своего. Он не собирался его использовать. Не требовал ничего для себя.

Лукас просто хотел остаться с ним. Не выпускать из виду.

Быть рядом, когда это случится.

Т

акси остановилось у высокой стены из массивного блестящего перламутрового пластика, украшенной черными линиями ӧссенских узоров. Дом Софии находился за городом, на самом краю пригородного коттеджного поселка, в компании таких же роскошных, хотя кое-где слегка обветшавших, архитектурных жемчужин. Подобный тип проживания в последнее время вышел из моды: поселок был слишком далеко от города, чтобы привлечь людей, любящих компанию, не было в нем развитой сферы услуг, чтобы привлечь семьи с детьми, не был он и достаточно люксовым, чтобы притянуть экстравагантных миллионеров. Многим молодым владельцам жилья здешние резиденции становились в тягость, особенно если они не хотели ходить километр пешком от переходного узла и им надоело пересаживаться на местное такси; но София не жаловалась. Все равно она в основном работала дома, и, если ей и было нужно на скоростную дорогу, она относилась к этому как к оздоровительной пробежке.

Очертания калитки увидеть было сложно, но она легко поддалась, едва Лукас нажал на нее. Он прошел мимо кучки камней-оберегов у входа в сад, по мощеному патио прошагал к дому и поднялся по лестнице. Фомальхиванин плелся за ним. У ӧссенских домов вместо классической веранды был сводчатый каменный коридор, в конце которого скрывался вход в дом. Шагая вдоль рядов красных неоновых огней в этом лимбе, Лукас чувствовал, как его охватывает тоска. То ли еще будет, когда он перешагнет порог!

Нет, он действительно не любил сюда приходить. София, возможно, об этом вообще не думала, когда звала его; Лукас никогда об этом не говорил и никогда не пытался умышленно избегать дома старого профессора, потому что придерживался мнения, что, как только человек однажды создаст себе проблему, она тут же и впрямь повиснет над ним; но это не меняло того, что он и годы спустя спотыкался здесь о целые сугробы эмоций.

Отец не хочет, чтобы он был здесь.

Приходя сюда, он каждый раз нарушает запрет.

И сейчас.

– Начинай собираться, – говорит старый профессор. – Сегодня ночью еще можешь переночевать. Завтра – уже нет.

Лукаса передернуло. У него была слишком хорошая память – вот в чем проблема. Время, вместо того чтобы покрыть пылью все его встречи с отцом, включая последнюю и самую страшную, вместо того чтобы обкатать их до приемлемой формы, так и оставило слова старого профессора залитыми в янтаре его мыслей – совершенно нетронутыми, неискаженными, все еще острыми словно осколки; повсюду лишь окаменелости, впечатавшиеся в его душу в дословном звучании, включая интонацию голоса и выражение лица.

– Я не желаю, чтобы у тебя были ключи от этого дома. Далее, я не желаю, чтобы ты уносил отсюда какие-либо вещи, которые тебе не принадлежат, и чтобы ходил в дом или в сад без моего согласия. Особенно это касается времени, когда меня нет дома. Если ты хочешь видеться со своей сестрой, встречайтесь в другом месте. Это всё.

Отца уже не было здесь, чтобы следить за исполнением приказа, но Лукас все равно больше никогда не возвращался. У него были ключи на случай, если София ненароком захлопнет дверь, но он ни разу в жизни ими не воспользовался. Не собирался он и жить тут, хотя сестра ему предлагала. Вместо того, чтобы разделить дом на две квартиры, свою законную половину Лукас переписал на сестру, а себе взял лишь отцовскую библиотеку. Насколько ему было известно, отцовской воле это не противоречило.

Кроме того, Софии свитки ни к чему. Она знала лишь основы ӧссеина.

Звонок еще не утих, а за дверью уже раздались быстрые шаги. Его сестра вдруг со смехом бросилась ему на шею.

– Лус! Наконец-то! Герой вернулся с поля боя. Тебя не убили, так что ты заслужил лосося!

– Это точно, а Аш~шад еще больше, – заверил ее Лукас. – Каждый раз, поймав падающий поезд, он заслуживает ужина.

Он вернулся в коридор и обхватил фомальхиванина за талию – это была не бесцеремонность или преувеличенная симпатия, а скорее необходимость, потому что Аш~шад вяло опирался о стену и выглядел так, словно в любой момент потеряет сознание. Лукас затащил его внутрь. Представил их друг другу. И присматривался к первому впечатлению.

Это было даже забавно.

Его очаровательная сестра растеряла все запасы искрящегося смеха.

У нее не было слов.

Лукас хорошо представлял себе, как София видит Аш~шада. Если она включала новости, то получила полную дозу рекламы Фомальхивы, – а теперь перед ней стоял сам великий волшебник, спаситель жизней, во всей своей потрепанной красе. Может, он не держал на руках спасенного ребенка и не сверкал молниями, но у него были романтично слипшиеся волосы, так же романтично разорванная туника, суровые мужские черты и привлекательно побледневшее лицо. В целом он выглядел очень беспомощно, трогательно и уязвимо, но в то же время в его силе не могло быть сомнений. «Отвратительная комбинация», – подумал Лукас. Но затем принял во внимание, что, если его, как мужчину, такой имидж раздражает, то можно предположить, что женщинам он как раз будет нравиться. А припомнив бывших возлюбленных Софии, он пришел к выводу, что Аш~шад – как раз ее тип.