Понудил еси мене сие писание к тебе написати,
чтоб тебе от того своего слабого обычая и нрава отстати
и прибегнути бы тебе к самаго вышняго деснице,
и помощи бы тебе безсмертной твоей царице.
И мы не вемы, како ум и мысли собрати,
иже бы к тебе твердо и полезно что написати,
и чтобы тебе на памяти своей держати,
а себе тебе от того нрава и обычая удержати.
Понеже человек обычаем своим бывает тверд и слаб,
яко же убо разумный и неразумный раб;
таковое убо умное то действо прирожением случается,
понеже некогда во время подобно и неподобно младенец во чреве зачинается.
[202]Потому тако разны умы и обычаи во человецех бывают,
а друг друга крепостию и смыслом не спевают,
яко же святыя книги о том сказуют,
да и врачебная художества
[203] такоже указуют.
И не у время о том много повествовати,
того ради подобает зде конец тому дати, —
да не проведется слово в долготу.
Добро убо есть, кто соблюдает душевную и телесную чистоту.
От таковаго бо плод добр всегда возрастает
и рожден красно и разумно бывает.
Инии же мнози чада духом породиша
и в горний Иеросалим вселиша,
яко же мнози святии себе тако сотвориша
и сего ради племя в Сионе и сродники в Иеросалиме себе учиниша.
Такова убо есть душевная и телесная чистота,
ей же не привмещается никоторая земная красота;
тем же, кто в нечистоте и в неподобное время зачинается,
таковый не всяк образом и разумом лепо произношается.
Той же, кто брака не имеет,
Илии пророка образ на себе имеет
[204]и в блуде, и в скверне пребывает,
таковый наипаче сам душу свою погубляет.
Начнем же паки настоящее сие речение
и свое к богу неисправление.
Что же убо глаголет вселенней учитель,
аще убо и преже был на церков божию гонитель? —
Ныне же аки велегласная труба во святилищи господни вопиет
и всех нас во царьство небесное зовет;
звание жь его в толковании нарицается «советник»,
яви бо ся всея вселенныя проповедник
[205].
Глаголет же и велеречьствует своими усты сице,
святая бо его и непорочная душа ныне в самой божии десницы;
что же убо в речении своем наводит
и всех нас ко спасенному пути приводит:
«Како убо, инем проповедав, сам неключим буду?
Аз же убо, недостойный, творя грехи, како инем учител буду?
Сам убо себе никогда не имею научити,
чтоб ми нелепых дел не творити
и творцу своему и богу угодити»
[206].
Како бы толик велик таковое речение на ся принесе,
иже языком своим вселенную всю обнесе?!
Мы же, худии комари и гади, чему пригодни будем,
аще добрых дел сами творити не будем?
Како инем людем образ дадим,
а сами о добрых делех никогда не бдим?
И како о своей совести премолчим? —
всегда бо неподобная дела творим.
И паки благовестник вопиет
[207],
иже бо всех нас в царство божие зовет.
Что же убо будет сицево его речение? —
Назнаменует бо самое совершенное учение.
Глаголет бо, их же начат Иисус творити же и учити,
того ради подобает не всем нам учителем быти,
но токмо в разуме и во уме быти совершенным
и самими душею и телом очищенным.
Паки Христос мой и бог глаголет,
от него жь сотона со всеми силами своими стонет;
глаголет же господь, иже сотворит и научит,
и тем словом всем нам претит.
Сей велий наречется во царьствии небеснем,
той же, окаянний, в житии сем прелестней.
Аще кто токмо научит, а не сотворит
[208],
таковый милости божия не получит;
змий и в царствии небеснем наречется,
сии речь к вечному мучению отслется.
И тако же некто премудр пишет,
яко некоторым драгим бисером нижет:
все бо истязани будем, еже всех спасати;
и тем учит нас и повелевает нам преже всякому себе учити
[209],
како о том святое благовестив сказует
и всех нас таковым глаголанием наказует.
Аз же убо, недостойный, ни того, ни сего не имею,
токмо неподобная дела творити умею.
И паки благовестник же Христовыми усты глаголет,
якоже некто перстом во око колет
сице: «врачю, исцелися сам».
[210]Сие речет к неисправленным нам.
Како кто сам неисправлен инех может учити,
себе же паки не может никогда обучити?
Подобает бо преже своих уврачевати,
потом же о чюжих прележати.
Како убо аз, грешный, сам — многострастен
и яко убо человек — добру и злу самовластен:
захощет — добро или зло творит,
того ради душа его в рай или в муку варит;
и паки сам себе человек друг и враг бывает,
того ради отраду или место мучения приимает.
И уподоблюся кладезю скверну и нечисту
и отпадшему от древа во осеннее время листу,
понеже пуст и обнажен есмь добрых дел,
и прехожду уставленный ми от Христа, бога моего, предел.
Всегда же свою волю и хотение творю во всем,
и не оправдаюсь пред ним, творцем и богом моим, ни в чем.
Како же дерзну учити инех, —
сам бо грешнее и недостойнее паче всех.
И паки к вышереченному источнику притеку,
и совершенное глаголание на ся изреку.
что инех скверну и нечистоту отмыватощу,
самому же всегда в скверне и гнусе пребывающу!
И паки прииду ко обнаженному тому древу,
не достоин бо есмь грешный дару олтареву.
Токмо к настоящему слову притещи
и за послушание вкратце ти изрещи,
елика ми всесилный бог поможет.
Всяк бо надеяйся нань глаголати возможет.
Всегда бо велию твою доброту пред собою зрю
и по возможению своему тако и сотворю:
повелено есть нам друг друга учити,
чтоб нам никому зла дела не творити.
Аще кто будет и велми грешен,
но обаче да будет брата своего учити поспешен.
Брат бо от брата помогаем, яко град тверд бывает
[211],
и господь, праведное солнце, всех нас на покаяние призывает.
Понеже принудил мя еси сие писание к себе начертати,
чтоб тебе от онаго своего обычая и нрава отстати
и себе тебе от него воздержати,
и страх божий в сердцы своем держати.
И сам ты еси божественнаго писания много читал,
и колико лет на памяти своей держал.
Ныне еси по что конечне ослабел?
Мню бо, яко верою и делы оскудел.
Преудивляюся всякому человеческому нраву, —
на временную привменяет бо вечную славу
и всегда творца своего и бога презирает,
и святыя его заповеди преступает.
Возрим, како божиим хитротворением небо и земля стоят
[212]и повеленный им устав держат.
Тако ж и светила, великое и малое, свое течение сотворяют
и нам таковым своим уставом возбраняют;
понеже оно, бездушное естество, повеление творца своего не преступает
и нам яко глаголы возбраняет.
Тако море и реки предел своих не преходят,
токмо реки во округ свой обходят;
море же наводнено яко чаша налита стоит
и нам же таковым уставом велми претит.
Аще ли некогда от великих ветр и зелне колеблется,
но обаче от своих предел не отлучается,
или, простершися, выступает,
но паки своего предела не оставляет
и вся творит божиим повелением
и уставленным ему от него положением.
Такожь и вся животная пребывают в повеленном им уставе,
мы же нигоже стоим в преданней нам славе:
всегда бо творца своего и бога заповеди преступаем
и повеленнаго нам от него забываем;
и паки аки свиния в кале валяемся,
творцу же своему и богу теми своими злыми делы супротивляемся
и умом своим и сердцем не устрашаемся,
токмо всегда на неподобная дела поощряемся.
Тако божественныя книги всегда аки трубы во церкви божии вопиют
и всех нас во царство божие зовут.
Мы же вся мимо ущес своих пущаем,
паки, аспиды глухие, слухи своя затыкаем
и многия, и различныя грехи содеваем,
и вечней муки быти яко не чаем.
Неложно бо есть реченное к нам, яко неразумием своим горши есми скота,
понеже не помышляем в себе вечнаго живота;
скоту бо и всякому безеловесному естеству не надо того разумети,
токмо свойственно ему есть чрево насыщенно имети
и в небытие отходити,
понеже господь бог не повеле в них словесней душе быти.
Мы же душу словесну и разумну имеем
и вся заповеди господня разумеем.
И паки от него, создателя нашего и творца, всем нам дано знати,
чтоб на святых его заповедей не преступати.
Мы же паки, знающе и ведяще, злая творим,
о душевной добродетели никако же бдим,
и всегда своя похотения исполняем,
и заповеди творца своего и бога преступаем.
Писано бо есть: горе в разуме согрешающим
и заповеди господня преступающим.
Ведый раб господина, воли его не творяй, много биен бывает
и неведый раб господина малые раны приемлет.
Не вем паки, како ум и мысли приложити,
чтоб нам обычаи свои и нравы пременити
и творцу своему и богу добрыми делы угодити,
и с ним, творцем своим и богом, во веки жити.
Пишет бо ся ум у человека яко царь во главе,
и всяка убо плоть подобна привмененна растимой траве.
Кто будет над умом своим силен,
той бо сам чювством своим винен,
и всеми бо уды и члены владеет
и сам в себе крепости яко не имеет.
Ум же, той у человека яко царь во главе на престоле
сюду и обоюду зрит, седит,
и всем удовом своим разсужает,
и яко некий изрядный домоводец дом свой учрежает.
Не вем, кто его может укрепити? —
Токмо тело свое алчбою и жажею может уморити.
Обаче, рещи, вся в нем крепость и радость содержится.
От кого жь иного твердости и разуму научится?
По сем велми преудивляюся
и паки, рещи, недомышляюся:
како и кто крепость ему подаст? —
разве кто все житие свое богу отдаст.
Той же паки и твердость ему учинит,
понеже сам сия вся содержит,
всегда бо о помыслех своих бдит
и яко орел высоко парит,
не токмо кровы небесныя проходит, —
солнце же и луну, и звезды, ефирь же и вся небеса
[213] происходит;
страшно бе рещи, — и самаго престола владячня касается,
и паки во своем месте — во главе своей обретается.
И не ипостасью
[214] же своею тако содевает,
помыслию своею толико высоко летает,
сам же с своего места не движим пребывает.
Движим же, егда помыслы ражает:
свойственно бо есть ему на единем месте не стояти,
токмо ежечастно помыслы ражати.
Зри и внимай, какова его сила и деяние
и каковое превысокое мысленное достизание.
И сам себе укрепити яко не может,
кто же ин утвердити его возможет?!
Не от себе же сия тако изрековаем,
но в божественных писаниих и святых отец тако обретоваем.
Ныне же паки како ум твой и свой укреплю? —
сам бо всегда греховныя вещи люблю;
и паки сам себе не могу укрепити,
чтоб ми нелепых дел не творити
и творцу своему и богу угодити.
И тебе ли, друга своего любимаго, могу научити? —
токмо паки к настоящему слову сему слово приложити,
чтобы тебе по прежнему своему обычаю и нраву жити.
Попомни прежнее свое к богу добродеяние
и частое к нему, творцу своему, прилежание,
и всегдашнее ко святилищу божию прихожение,
и веси, яко имел еси от него, творца, великое поможение.
Добро убо есть, воистинну, добро родителское имети поучение
и рожшия своея матери повеление.
Егда еси с покорением своим ея слушал,
тогда аки с сахаром семидалный хлеб вкушал;
егда же престал еси ея слушати,
тогда аки опреснок з горчицею учал вкушати.
Добро убо есть, воистинну, добро
аки избранное и чистое сребро
и кто рожших своих с покорением слушает,
яко на всяк день аки с медом хлеб свой вкушает.
Зло убо, воистинну, зло родителем своим не покарятися
и своим волям всегда вдаватися.
Таковии человецы зде зле стражут
и сами себе аки некоими узами вяжут.
Писано бо есть: чти отца своего и матерь
и не буди чюжих доброт назиратель,
и тако будеши на земли долголетен.
Ты же учинился еси яко безответен,
понеже рожшия своея вмале слушает,
к тому некогда и не в подобно время вкушаеш.
Часто еси ныне тако и стражешь
и яко узами сам себе вяжешь.
И когды ты ко творцу своему и богу прибегал,
тогда и он тебе много помогал,
и был еси в доволном изобилстве,
ото многих людей во обозрителнем дивстве,
Да и дом твой был наполнен всякия благодати
и невозможно было никому вины на тя взяти.
Егда же еси ли верою, ли делы оскудел,
того ради ныне никуды не поспел.
Тем молю твою сердечную добродетель, —
и всем нам учитель общий нашь творец и содетель, —
восприими свой первый добрый нрав
и да будеши душею и телом здрав.
Да даст ти господь по-прежнему свою благодать.
И всякому, не творя добра, добра не видать.
Попомни паки своего родителя
и добрым делом ревнителя,
каков был рожший тя твой отец,
ему же дал господь истинный християнский конец;
и каков был честен в человецех, —
ретко обретается таков в нынешних вецех!
Ты жь своим обычаем и нравом не толик уродился, —
всячески от рожшаго тя отменился.
Того ради — слаб и нетверд
и от того тебе соделается душевный вред.
Свидетел тебе той же нашь общий творец,
иже всем угодившим ему подает нетленный венец.
Жалею и печалую о тебе, любимый друже, велми.
И поревнуй тому естественному родителю,
и супротивляйся общему нашему врагу и борителю.
Егда найдет на тя твое неудержание,
прочитай сие наше к тебе начертание.
И держи сам себя аки коня браздою.
[И да будеши одарен от бога многою мздою.
И звание бо твое «крепость божия» нарицается
[215],
нрав же твой и обычай слаб является.
Сего ради украси свое доброе звание
и положи во уме своем крепкое основание.
Буди умом своим и мыслию непобедим,
и да сотворишися своим и чюжим любим.
И да наречешися, по божественному писанию, сын света»
[216],
и да сподобишися мудрых совета.
Сия вся пишем к тебе по твоему к нам понужению
и не по нашему хотению.
И паки сия вся изрещи за Христову любов,
иже за нас пролия неповинную кров.
Аще паки и сами в неисправлении своем пребываем,
обаче тебе, друга своего любимаго, поучаем.]
Помяни сына Давидова, царя Соломона,
иже прикосновением к женам от боков своих соломона.
Прелстил бо ся на красную мадиямку,
ископал было себе глубокую ямку;
к чюжим богом и идолом поклонился
и на вышереченную мадиямку прелстился
[217].
Того ради бежи, бежи красных лиц
и держи предобрыя очеса своя ниц.
Александр Афартос прелстися
[218] на еввину красоту,
тем учинил было всему своему царству конечную пустоту;
и все свое отечество Ирод
[219] посрамил,
и вся человеки великаго царства умертвил.
Також и ты не прелщайся на красное видение,
да не будет душевному твоему граду разорение,
и да не придаши душевнаго своего благородия на смерть,
и да отидеши и древния грехи своя потерть.
Непросто бо есть таковое великое дело сотворити,
и всех людей таковым деянием удивити,
что<б> неудержаный пламень естества удержати
и лютыя страсти и сласти в себе связати.
Мы же ни страха божия, ни боязни в себе имеем,
токмо грехи своя творити разумеем.
Еще же и сладостне грехи своя сотворяем
и от таковаго сквернаго деяния не отступаем.
Ты же, господине мой, умом и крепостию млад,
яко бо некий новосажденный сад.
Блюдися, блюдися и паки блюдися во своем уме! —
Да будеши всякаго греха кроме.
Кто убо на земли был премудрея Соломона? —
и того жены учиниша сломана.
Кто же во всей вселенней силнее был Самъпсона? —
и того зделала жена его, нелепо рещи, аки Софрона
[220].
Прости и не позазри за простоту глагола,
понеже в то время сила самъпсонова молола.
Пострихши же главу, его Далида отда иноплеменником,
яко злым царевым изменником;
он же злым поруганием от них пострада,
понеже всю силу свою жене своей отда
[221].
Асирийского царя воевода — Олоферна,
его же хвала изо уст была многомерна, —
и тот прелстился на Июдифину красоту
и всему асириискому войску учинил вечную срамоту:
сам же от мудрыя учинися обезглавлен,
град же, на него же пришед взяти, от нея бысть избавлен.
Она же, предивная, пришла во град свой с велию похвалою
и главу олофернову принесла с собою под полою;
и всему Израилю спасение и избавление наречеся,
и слава ея во всю вселенную промчеся.
На вся же асирийския вой прииде тогда страх,
и вси разбегошася и растекошася аки прах,
и кождо не уведе, куды кому бежати,
зряй не успел ухватити своиво жребяти
[222].
Не буди ж и ты подобен безумному Олоферну
и имей в себе силу и крепость благоверну,
и не предаждь мысленныя главы своея красоте женстей на отсечение,
сии речь — души своея на погубление.
И не учини себе великого во веки срама,
и не оскверни своего естественнаго храма.
Зри и смотри, что от красот женских случается, —
и самех силных хвала и слава побеждается;
единожды и дважды с сыном падшим восташа,
а от господа бога милость и прощение грехов своих прияша.
И о сем чтый умом своим да разумеет,
яко вмале жена мужем своим аки метлою веет.
В лепоту рещи, Александр царь макидонский
[223],
иже бысть изрядный всадник конский.
Дивлюся, яко мнози мужие землями и градами владеют,
а перед женами своими работы своя деют.
И уже доволно о сем к тебе, господину моему, написахом,
иже от многих притчей и случаев изобрахом.
И уже ми время о сем престати
и обремененному кораблю ко пристанищу стати.
Еже<ли> божественная искра в сердце твоем загоритца,
и добрая мысль во ум твой вселится,
можеши и сим начертанием уверитися
и умом своим и разумом умилитися.
Аще тмы, тмы и паки тмы словес изнаписати,
а затченных ушес несть мощно наказати.
Подобает ти законному браку присовокупитися
и от таковаго злаго деяния отщетитися,
а не любодейством утвердитися,
и противу супостата своего крепце вооружитися.
Яко же божественный апостол глаголет,
яко бы некто перстом во око колет,
яко лутче есть всякому человеку женитися,
нежели похотию яритися.
Аще ли ти некое пресечение не дает браку сопричтатися,
подобает ти к богу умом своим простиратися
и ему, светодавцу и творцу, молитися,
чтоб тебе от таковаго злаго дела лишитися.
И даст ти милость свою попремногу.
И, егда получиш себе благополучное время,
тогда понесеш свое тяжкое бремя.
Аще ли имаши у себе сущих своих родителей
и сердечных своих болителей
и ты им таковаго своего злаго дела не скажет,
токмо сам себе таковым злым деянием <с>вяжеш.
И они таковаго злаго деяния за тобою не ведают,
токмо отчеству своему последуют.
Аще ли бы они за тобою таков порок ведали,
то б крепце о том заповедали,
чтоб тебе таковаго злаго дела не творити
и души своея и тела не губити;
и запретили б тебе с великим радением
и со многим и крепким учением.
Аще, смотря, имаши у себе и единоутробных,
блюдися и от них словес злобных.
И како учнут тебе стужати
и за твое деяние посрамляти,
что имаши им ответ дати?
А тебе нечево будет им сказати,
понеже ты пред богом и пред ними виноват,
аще ли си по роду и болшой им брат.
Сего ради молим, молим твое доброродство:
помилуй свое телесное добродство,
престани, престани от таковаго злаго деяния,
да не лишен будеш вечнаго упования!
Аще ли не послушаеш сего нашего речения,
блюдися, блюдися и некончаемаго мучения.
Сия убо страсть на всех люта
и лишает всякого вечнаго живота.
Прочее буди милостию божиею храним
и душею своею и телом невредим.
Вящи убо того не имам что тебе писати.
Сам себе умом своим буди разумевати.
Добро от худаго дела знати
и протчия своя клевреты поучати.
Аминь.
