— Сегодня я принесу вам мою фирменную лазанью, Эдвард очень просил, — сказала она. — Так что можешь не беспокоиться об ужине и заняться обустройством своей комнаты. Приходи ко мне завтра на чай, посплетничаем, — миссис Грин хихикнула, совсем как девчонка. — Общество мужчин жутко утомляет. Мои сыновья не часто меня навещают, но и они порядком поднадоели за этот месяц. Как-то я привыкла быть одна, да и в город когда выбираюсь, сплетен хватает на полгода вперед. И, кстати, напомни мне дать тебе резиновые сапоги. Сейчас начинается сезон дождей, они тебе пригодятся.

Она рассказала мне, что родилась и выросла в этом самом маленьком белом доме с голубыми ставнями, что с детства дружила с мистером Хейзом, что овдовела десять лет назад и что один сын ее учится в престижном университете на юриста, а другой в военном училище.

Миссис Грин оказалась очень словоохотливой женщиной, и я слушала ее с большим интересом, хотя мысли мои крутились преимущественно вокруг семьи Хейзов. Мне очень хотелось спросить, почему здесь так не любят Томпсона, но я решила отложить этот разговор на другой раз.

Мы сердечно распрощались, и она снова напомнила, что я могу звонить или заходить к ней в гости в любой момент.

— Эмма! — позвал меня мистер Хейз. — Тебе все показали?

— Да.

— Славно. Сделай мне лимонад.

Его повелительный тон нисколько не меня не смутил, и от чувства благодарности за то, что он дал мне шанс, я готова была сделать хоть сто галлонов лимонада и с утра до ночи начищать кроличьи клетки. До сих пор пребывая в радостном возбуждении от мысли, что все наконец стало налаживаться, я пошла на кухню.

В кухонной кладовке обнаружился такой запас цитрусов, что хватило бы для победы над эпидемией цинги для целой армии.

Мама часто делала лимонад и вообще с раннего детства учила меня готовить, так что в своих кулинарных способностях я не сомневалась.

Вспомнив, что видела за домом кусты мяты, я вышла на улицу. Солнце припекало, словно никакого дождя и в помине не было. От духоты я вмиг вспотела и решила при первой же возможности отправиться в душ. Может быть, получится спуститься к реке, посмотреть, как там?

Я чуть не вскрикнула от испуга, потому что, перебирая в руках веточки ароматной перечной мяты, не заметила Акселя, поджидающего меня на кухне.

Он стоял у столешницы, на которой я разложила лимоны, разделочную доску и нож, закрывая ее собой так, словно во что бы то ни стало решил не допустить меня до них.

— Что ты делаешь? — спросил он так, словно я начала танцевать перед ним чечетку и напевать гимн.

— Лимонад, — ответила я, не зная, как поступить. Стоя на пороге кухни и с вызовом глядя ему в глаза, я гадала, не способен ли он на какую-нибудь подлость. Что-то мне подсказывало, что способен.

— Что ты делаешь здесь, — по жесткому ударению на последнее слово я поняла, что избежать вопросов нет никакой возможности.

— Я, кажется, говорила, что искала работу. С баром не задалось, но, по удачному стечению обстоятельств, выяснилось, что мы с твоим отцом можем быть полезны друг другу.

В голове бешено запульсировало сомнение, не прозвучала ли со стороны эта фраза несколько двусмысленно. Я, кажется, неплохо справлялась с ролью уверенной в себе девушки, которой нечего скрывать, хотя внутри у меня все сжалось от напряжения.

Аксель хмыкнул и отвел взгляд первый. Он успел надеть майку, — слава богу! Слишком сложно спорить с обладателем такого тела, пусть он и полный кретин, — но стоял, поигрывая бицепсами, словно демонстрируя свою силу. От этого зрелища я едва не прыснула.

— Мне здесь не нужны шлюхи Томпсона.

Я глубоко вздохнула, и, мысленно досчитав до пяти, улыбнулась ему самой дружелюбной из своих улыбок. Токсичная маскулинность — последнее, что может меня напугать.

— Во-первых, меня нанял твой отец, и любые возражения по этому поводу тебе стоит предъявить ему. Во-вторых, — я подошла к нему вплотную, и он заинтересованно приподнял бровь. Аксель был почти на голову выше меня и намного крупнее. Мне было до трясучки страшно вот так стоять в паре дюймов от него и изображать храбрость и невозмутимость. Но я давно уяснила, что с теми, кто сильнее тебя, нужно сразу обозначить границы и не проявлять признаков слабости. Так или иначе, они одержат победу, но, по крайней мере, не такую быструю и приятную, как если сдаться в самом начале. — Во-вторых, если я услышу от тебя в свою сторону еще хоть одно подобное оскорбление, вместо лимонов нашинкую твои яйца.

Я протянула руку, не отводя от него взгляда, и взяла нож, а затем протиснулась к столешнице, заставив его отступить.

Он снова усмехнулся, но продолжил стоять так близко, что я чувствовала запах геля для бритья, леса и табака, исходящий от его тела.

— Ты не местная. Держу пари, ты не привыкла вставать до зари и ни дня не проработала на работе вроде этой. Когда девчонка твоего возраста приезжает в такое место, совсем одна, и соглашается жить в глуши с незнакомцами, это, видишь ли, выглядит несколько подозрительно. А я ненавижу, когда мне лгут или что-то скрывают.

— Это твои проблемы, не мои, — я вонзила лезвие ножа в мясистую цедру первого лимона. — Если у тебя пунктик на Томпсоне, разбирайся с ним сам. Рассуждать насчет того, кто я и кем работала, можешь подальше от меня.

— Ты здесь надолго не задержишься, — сказал он издевательски елейным тоном. — Сама не выдержишь, или я помогу.

— Это не тебе решать, — ответила я, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Аксель вдруг наклонился к моему уху — так близко, что я почувствовала его дыхание на коже и замерла. Стало невыносимо жарко, и отнюдь не из-за солнца, бьющего через окно мне в лицо.

Как можно быть таким красивым и таким хамлом одновременно?

— Не смей прикасаться к моим вещам, подходить к моей комнате или моим лошадям.

— Спасибо, не очень-то хотелось стирать твои подштанники, — фыркнула я, сжимая нож так, что побледнели костяшки пальцев.

Я никогда не смогла бы бороться с ним всерьез, но мой запал для словесных баталий еще не был исчерпан. В конце концов, всегда можно сбежать, но бежать отсюда мне пока не хотелось. Слишком устала.

В обиду я себя не дам — больше нет, — но и как вести себя с ним, я понятия не имела. Было очевидно, что жалоба мистеру Хейзу на сына не решит проблему, а может, даже усугубит ее. Да и настраивать отца против сына в первый же рабочий день казалось не лучшей идеей.

Поэтому я решила по мере возможности игнорировать его нападки и ждать, пока Акселю это надоест и он оставит меня в покое. Возможно, скоро он убедится, что я ничего не замышляю, не дружу с Томпсоном, отлично делаю свою работу и вообще никого не трогаю, если не трогают меня.

Он вышел из кухни и направился, судя по всему, к отцу в гостиную. До меня доносились их голоса, но слов разобрать так и не удалось. Аксель говорил с отцом на повышенных тонах, и это добавило очков в копилку моей неприязни к нему.

Лимонад вышел отменный. Я взяла графин, один стакан, — черта с два я буду подавать напитки этому высокомерному засранцу, — и пошла в гостиную, прислушиваясь.

Кажется, мое появление не осталось незамеченным, потому что прежде, чем я пересекла порог, голоса стихли.

— Разговор окончен, — сказал мистер Хейз.

Аксель метнул в мою сторону сердитый взгляд и вышел.

— На удивление, вкусно, — вынес свой вердикт старик, когда я отдала ему наполненный наполовину стакан с позвякивающими кубиками льда. Его руки по-прежнему тряслись, но он не пролил ни капли. — Я бы добавил водки, жаль, она не сочетается с моими таблетками.

— Я рада, — ответила я. — Могу я еще что-то для вас сделать?

— Нет, иди, делай что хочешь. Тебе повезло: ужин мне обещала Анна, так что твою стряпню отведаем завтра. Верхом ездить умеешь?

— Нет, — честно ответила я, вспоминая предостережение Акселя насчет лошадей.

— Стоит поучиться. Попросишь одного из сыновей Анны, тот, который вояка, крепко в седле сидит.