То тот факт, что ему предложили стажировку в чертовой «Кинни и партнеры» — это просто за гранью моего понимания.

Словно капля сорвалась, а я ее тоже упустила.

— Иди к Гамильтону, — я, видимо, сказала это слишком громко и невпопад, потому что голоса тут же стихли, повисла тишина и все уставились на меня. Сэм с беспокойством посмотрел на Акселя. Я же избегала поворачиваться в его сторону. — Кинни мудак, не стоит на него работать.

Томпсон заинтересованно приподнял брови. Я услышала, как с протяжным мерзким скрипом отодвигается мой стул, царапая деревянный пол, встала, и, зачем-то взяв с собой стакан с недопитым бурбоном, побрела к туалету.

У двери меня нагнал Аксель.

— Да что с тобой такое? — зашептал он, хватаясь пальцами за мой подбородок и дергая его, чтобы посмотреть мне в глаза.

Я шлепнула его по руке, расценив этот жест за грубость.

— Я не знаю. Все в порядке. Можно мне пройти?

Войдя в туалет, я целую минуту возилась с дурацкой защелкой. Поставила стаканчик на край замызганной раковины. Посмотрелась в грязное зеркало.

Выглядела я как обычно, только слегка раскраснелась, а волосы растрепались. Чарли часто говорил, что я похожа на мать, но я этих сходств не видела, как бы мне ни хотелось. У нее волосы были светлее, улыбка шире, она была очень красивой и ее часто принимали за мою старшую сестру, потому что родила она рано и выглядела очень молодо. А я… Ну, просто я.

Стены были изрисованы и исписаны чем попало. Я смогла прочесть только надпись, выведенную у зеркала огромными буквами черным маркером: «Долорес сосет члены».

Почему-то это отвратительное послание неизвестно кому меня очень рассмешило. Я захихикала, и, почувствова подступающую к горлу желчь, смешанную с бурбоном, повернулась к унитазу, и, едва успев присесть на корточки, опорожнила содержимое желудка.

Мне все тошнило и тошнило, хотя, как оказалось, ничего я утром и не ела.

По телу расходились мучительные спазмы. Во рту остался мерзкий кислый привкус рвоты.

Как ни странно, после этого мне полегчало. Я включила воду и умыла лицо, сполоснула рот остатками бурбона в стакане, а затем водой.

Кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь.

— Иду, иду, — сказала я, и мой голос приятно напомнил звук проходящей по стеклу наждачки.

Сознание немного прояснилось, так что я смогла открыть дверь почти с первой попытки.

— Мы едем домой, — сказал мне Аксель. — Не стоило тебе пить…

— Да брось, все в порядке, — повторила я, выглянув через его плечо. Кто-то включил музыку. Несколько человек вышли, видимо, покурить. Лидия и Шон сидели за барной стойкой и о чем-то шептались. Мне показалось, что она снова начала плакать.

Он взял меня за руку и повел за собой к выходу. Да, свежий воздух мне не помешает. Но как мы поедем, если оба пьяны?

— Аксель, можно тебя на минутку? — повернувшись, я увидела Сэма.

— Нет, прости, приятель, нам пора домой…

— Нет-нет, иди, — я постаралась сделать так, чтобы голос мой прозвучал трезво и уверенно. — Правда, я на улице подожду.

Выражения лиц у них были примерно одинаковые. Недоверчивые.

— Сэм, прошу тебя, иди к Гамильтону. Я слышала о них отличные отзывы, — зачем-то добавила.

— Ладно, жди на парковке, никуда не уходи, — Аксель быстро поцеловал меня в висок и вернулся к Сэму.

Надеюсь, они помирятся. Жизнь слишком коротка, чтобы разбрасываться друзьями.

Я вышла на раскаленную от солнца улицу и отошла в тень, на то место, где обычно курила Лидия. Прикрыв глаза, наслаждалась вакуумом в голове. Еще немного, и я усну. Я всегда засыпаю после стресса, так уж у меня получается.

Ко мне подошел Аксель, — я не стала открывать глаза, потому что и так знала, что больше некому быть, — и приобнял меня.

— Поедем-ка ко мне.

И я покорно последовала за ним — благо, Аксель поддерживал меня за талию, так что переставлять ноги, следуя к его машине, было не так уж сложно.

От него пахло дорогим одеколоном и жвачкой «бабл гам». И даже это не смутило меня. Как и то, что передо мной приветливо распахнулась дверца черного «Мерседеса», а не белого пикапа.

— Садись. Прокатимся немного и…

— Эй!

Все, что случилось дальше, я вообще не помню.

Было бы странно признаться в том, что я попросту уснула, будучи в вертикальном положении. Предпочту считать, что я потеряла сознание или со мной случился солнечный удар.

Проснулась я уже в комнате Акселя. Он сидел на кровати рядом, глядя на меня исподлобья. Я заметила, что у него сильно отросла щетина, и эгоистично подумала о том, что она ему к лицу, забыв, почему он не брился.

— Лучше?

Увидев, что я открыла глаза, он взял с тумбочки стакан воды и протянул его мне. Я заметила на его костяшках свежие ссадины.

— Только не говори, что ты избил своего босса.

— Он это заслужил.

— Он тебя засудит.

— Мы с ним договорились.

— Что-то я сомневаюсь.

В комнате царил полумрак. Я начала гадать, сколько проспала.

— У меня бывает такое из-за стресса, — начала оправдываться я, — я засыпаю. Надолго.

— А я думал, начинаешь несмешно шутить.

— Это тоже.

Я выпила воду, ощутив странный привкус.

— Что это?

— Абсорбент.

— Думаешь, я отравилась? Я мало выпила.

— Я думал, он тебя чем-то накачал, — признался Аксель. Он поставил стакан на место и лег рядом со мной. Я ощутила легкую мигрень.

— Нет, ничего такого не было. Может, не стоило пить после успокоительного? Да, наверное, это оно.

— Какого еще успокоительного?

— У твоего отца есть. В оранжевой пластиковой баночке. — Я даже умудрилась припомнить название. Аксель открыл рот и закрыл.

— Сколько ты выпила?

— Две таблетки. Их нельзя мешать с алкоголем? Я и раньше их принимала, — недоумевала я.

— Это не успокоительное, а противосудорожный транквилизатор, — он стиснул зубы, и я испугалась, что он начнет кричать на меня. Но он сказал мягко: — С чего ты вообще взяла, что это успокоительное?

— Говорю же, я…

Да, я пила его, когда узнала о смерти матери, после похорон приняла одну, да и позднее, в тяжелые моменты, если была на грани истерики. Мне их Чарли давал. Ему выписал их какой-то знакомый психиатр, которого он вырвал из лап правосудия, когда тот проходил по сфабрикованному (по словам Чарли) обвинению в сбыте легких наркотиков. Помню, у нас даже праздничный ужин был в честь его победы на суде, тогда еще мама была жива.

Ну да, и я без лишних вопросов и с огромным удовольствием жрала предложенные Чарли таблетки, не догадавшись — от горя ли, от тупости ли, — даже загуглить название.

— Ты? — подсказал Аксель, потому что я умолкла на полуслове.

— Все в порядке, правда.

— Хорошо. Может, к врачу? Я звонил доктору Доэрти, он сказал… — Нет, к врачу точно не стоит. Обнимешь меня? Он обнял. — Если что, скажи.

— Скажу.

И тут я вспомнила, что так и не сказала ему главного.

Но момент был неподходящий.

Со своим потрясением от смерти Эрни каждый из нас справлялся по-своему, но, к счастью, не в одиночестве. Мы с Акселем проводили уйму времени вдвоем — у реки, в постели, на крыльце дома. Мы говорили или молчали обо всем на свете.

Иногда, особенно с наступлением сумерек, мы сидели на улице, и к нам приходил Сэм. Мы обсуждали какие-то ничтожные, незначительные вещи, сами удивляясь тому, что мир после ухода одного из наших близких нисколько не изменился, но мне было спокойно оттого, что между парнями больше нет разногласий. Иногда они вдвоем уходили к Уилксам, чтобы чем-нибудь помочь тем по хозяйству, и возвращались угрюмые и молчаливые.

Шон и Лидия, как нам сообщил Сэм, снова сошлись. Я почти не видела ни того, ни другую. Сам Сэм со дня на день собирался уезжать в Бостон, и я никак не решалась у него спросить, какую же компанию он выбрал для стажировки, и он тоже не задавал мне вопросов насчет моей дурацкой выходки в баре.