Покосившаяся неоновая вывеска «Старый лис» над входом в бар мигала все чаще и чаще, точно работала из последних сил и доживала свои последние минуты.

Я бездумно смотрела на нее, наверное, с четверть часа, словно загипнотизированная хаотичными вспышками тусклого желтого света, когда двери бара распахнулись, заставив меня вздрогнуть от грохота вырвавшейся наружу музыки.

— Да пошел ты! — на улицу, размахивая руками, выскочила женщина. Ее светлые волосы с химической завивкой растрепались и торчали во все стороны, а мини-юбка, и без того неприлично короткая, норовила подняться до самых бедер. Женщина сорвала с шеи уродливый фартук с оборками, швырнула его на землю и с огромным наслаждением пнула. Затем она пересекла парковку, остановилась у видавшей виды «Тойоты Короны» с помятым капотом, и принялась копошиться в сумочке, видимо, в поисках ключей.

Следом за женщиной из бара вышел грузный лысый мужчина в черной футболке с логотипом группы Iron Maiden и седой редкой бородкой, делающей его похожим на клишированного киношного байкера.

— Ноги твоей чтоб тут больше не было! — крикнул он ей.

Женщина, не отвлекаясь от своего занятия, вскинула над головой средний палец. Мужчина сердито сплюнул в ее сторону, поднял фартук и снова скрылся за дверьми бара.

— Отличный план, — я и не заметила, как сказала это вслух. — Надежный, как швейцарские часы.

Если мне и до этой сцены не очень-то хотелось выходить из машины, то теперь я готова была остаться здесь навечно.

Рядом, на пассажирском сиденье, лежал потрепанный номер местной газеты, которую я прихватила со столика возле супермаркета, где в последний раз делала остановку. Из нескольких страниц рекламы и объявлений удалось выудить только одно более-менее подходящее, и его я даже обвела черным маркером.

В бар «Старый лис» требуются официанты. График сутки через двое, оплата наличными в конце смены. Есть возможность проживания.

Ниже был приведен адрес и номер телефона, по которому я пыталась дозвониться днем, воспользовавшись таксофоном, — я такие разве что в музеях раньше видела, — но никто так и не ответил.

«Возможность проживания», не считая того, что бар находился в какой-то глуши, была весомым аргументом в пользу этой вакансии. После стольких ночей, проведенных в дешевых безымянных мотелях, а то и на заднем сиденье верного «Доджа», возможность осесть в одном месте и иметь собственную постель казалась несбыточной мечтой. Но, несмотря на острую нужду в крове и деньгах, чувство собственного достоинства и какие-никакие остатки благоразумия не позволяли мне выйти, наконец, из машины и войти в этот чертов бар. «Возможность проживания» и «оплата наличными в конце смены» теперь стали казаться слабо завуалированным намеком на известный способ заработать для женщин, попавших в тяжелую жизненную ситуацию, и этот способ мне явно не подходил.

Пятьдесят долларов надежно спрятаны в лифчике, еще сотня — под сиденьем; в бардачке, может, найдется двадцатка мелочью, и я ничего не ела с шести утра. Ехать некуда, пойти не к кому, и все, что мне остается — продолжать буравить взглядом никак не желающую погаснуть вывеску. Или выйти и хотя бы поинтересоваться…

Не осознавая до конца, что делаю, я дернула ручку и вышла из машины. «Тойота» сбежавшей из бара блондинки на мгновение ослепила меня светом фар, и, взвизгнув шинами по асфальту, скрылась за поворотом шоссе.

С каждым шагом к бару я ощущала, что земля будто дрожит от раскатистых басов играющей внутри музыки, и теперь слышала пьяный гогот, перебивающий ее; вывеска мерно жужжала, и, кажется, это было самое шумное место в радиусе десятков миль.

«Не трусь, — сказала я себе, — всегда можно будет уйти». Но такой уверенности и близко не чувствовала.

Прежде чем войти, я завязала кудри в хвост на затылке, и на всякий случай застегнула на все пуговицы клетчатую рубашку, хотя на улице было душно, а внутри наверняка еще хуже. Кроме рубашки и топа на мне были простые синие джинсы и кроссовки — оставалось надеяться, что мини-юбки не входили в дресс-код официанток.

Тянуть дальше было некуда. Я толкнула дверь и вошла в битком набитый, пропахший дешевой выпивкой и дымом сигарет зал.

Бородатый мужчина сновал за баром с удивительной для его габаритов ловкостью; когда я отшатнулась от пары проходящих мимо в обнимку парней, он наливал в длинный мутный бокал пиво, а когда, наконец, добралась до стойки, уже держал в руках бутылку текилы.

Кто-то присвистнул мне вслед. Стараясь не обращать внимания на снующие вокруг раскрасневшиеся пьяные лица, я протиснулась к бару и в нерешительности остановилась у маятниковой двери с табличкой «Только для персонала».

— С дороги, детка, — прикрикнула мне девушка, нагруженная двумя подносами с закусками и выходящая из этой самой двери. Я шагнула в сторону. Волна горячего воздуха, пахнущего прогорклым фритюрным маслом и чем-то кислым, ударила в нос.

— Тебе чего? — гаркнул мне в ухо бородач, незаметно подошедший сзади.

— Я видела объявление, что вам требуются официанты, — обернувшись к нему, громко ответила я, пытаясь перекричать музыку. — Возьмете меня?

Он оценивающе оглядел меня с ног до головы, и от этого взгляда мне стало не по себе.

— Три «Джека», — крикнул один из мужчин, толпящихся у барной стойки. Он едва стоял на ногах, но настойчиво впихивал бармену помятую купюру.

— Погодь, Билли, — бородач, однако, взял деньги, а потом подтолкнул меня к двери.

Она не слишком спасала от шума бара, да и пахло внутри отвратительно. В конце короткого узкого прохода, у огромных плит, суетились два человека. Они стояли к нам спиной и были одеты в обычную одежду, но по потоку ругательств и звону посуды несложно было догадаться, что это повара.

— Тебе лет-то сколько? Мне тут проблемы не нужны, — сказал мужчина так громко, словно я представилась глухой. Дверь снова распахнулась, и между нами быстро протиснулась та же официантка, только на этот раз с пустыми подносами.

— Двадцать, — не моргнув глазом, солгала я. В машине остались поддельные права, но пока мне не довелось ими воспользоваться, и хотелось бы, чтобы так и не пришлось.

Едва ли он мне поверил, но спорить не стал.

— Тебе повезло: как раз ушла сучка Долорес. Плачу восемь баксов за час, чаевые твои. Пойдешь на покер, там только принеси-подай. У них депозиты на выпивку, у всех, кроме рыжего Эрни, поняла меня? Ему не наливаем. Да он и в завязке.

— Поняла, — я не смогла сдержать неуместную улыбку. Восемь баксов в час — смешные деньги, но и они мне будут не лишние.

Он протянул мясистую волосатую руку и сорвал с висящего на стене крючка фартук с оборками — наверняка тот самый, по которому потопталась Долорес, — и сунул его мне.

— Принимаешь заказ, идешь ко мне на бар и обратно. Там есть бурбон и лед, если просят, долей сама. Не мешай им, не крутись у стола, стой смирно возле двери и следи, не позовет ли кто. И сними эту хрень, я монашек на работу не принимаю. — С этими словами он потянулся к воротнику моей рубашки, а когда я возмущенно отшатнулась, готовясь ударить его по руке, расхохотался и вышел в зал.

— Повезло тебе, детка, — ко мне подлетела официантка. Это была довольно миловидная девушка с большими карими глазами и короткой стрижкой-боб, очень ей идущей. Она тепло улыбнулась, и я заметила, что передний зуб у нее наполовину сколот. — Там парни серьезные, а не свиньи вонючие, как тут. Я Лидия, можно просто Ли.

И она, ловко перехватив поднос с тремя тарелками с бургерами другой рукой, протянула мне ладонь.

— Я… Э-э-э… — от ее дружелюбия я на мгновение растерялась, но быстро сориентировалась и ответила на рукопожатие: — Эмма.

Имя осело горечью на языке, и я, как и всегда, когда приходилось представляться, вся сжалась в предчувствии: сейчас надо мной посмеются и обвинят во лжи. Но Лидия ничего не заметила.