— Отошел на минуту и не уследил, — нехотя пояснил он.

— Я сейчас приготовлю обед, так что мог бы подождать или…

— Нет уж, спасибо! — рявкнул он. А потом оглядел меня с ног до головы презрительным взглядом и добавил: — Не думала одеваться поскромнее? Ты не в баре работаешь.

Я оглядела себя, пытаясь понять, что ему не понравилось. Обычная футболка и шорты приличной длины, которые я смастерила сама, отрезав штанины у старых джинс. Макияж я сто лет не делала, а волосы, вечно вьющиеся и пушащиеся из-за высокой влажности, убирала в пучок на затылке. Это, конечно, не костюмчик горничной, но вполне себе нормальная одежда для работы по дому в такую жару. Очевидно, Акселю нужен был повод, чтобы придраться ко мне, и он нашел первый, что пришел на ум.

— Мне скафандр надеть?

Он фыркнул и ушел. Только тогда я заметила, что радио молчит, и упрямо воткнула штекер в розетку. Динамик заголосил хрипловатым голосом Эдит Пиаф.

Я видела, как пикап Акселя проехал мимо дома, и не могла понять, что вывело его из себя. Уж точно не мой внешний вид. А если и так, кто он такой, чтобы указывать мне, во что одеваться? Носить чепчик и передник я не собираюсь.

— Ты что тут спалила?

Мистер Хейз, прихрамывая и постукивая тростью по полу, остановился в дверях и принюхался.

— Это не я, а Аксель, — меня задело его предположение. Что Аксель пытался приготовить, я так и не поняла — сковородка была безнадежно испорчена. — Что это на него нашло?

— Клайд приболел. Ничего серьезного, да только Аксель вечно носится с ними, как ушибленный. Говорил я ему — пора их продавать, машина есть, трактор у Уилкса берем, на что нам лошадей держать? А он ни в какую. Их еще жеребятами Мэри растила, видать, прикипел душой…

Что ж, это, по крайней мере, хоть немного объясняло вспышку гнева Акселя. Но куда он поехал?

Я старалась об этом не думать.

Остаток дня пролетел незаметно. Мы с мистером Хейзом как раз уселись за просмотр следующего фильма об агенте 007 и болтали о какой-то ерунде, когда Аксель вернулся.

Слышно было, как он остановился в дверях гостиной, наблюдая то ли за нами, то ли за происходящим на экране.

— Я оставила тебе ужин на столе, — сказала я ему, обернувшись через плечо. — Если хочешь.

— Ребрышки отменные, — кивнул мистер Хейз, забирая у меня миску с попкорном.

— Я не голоден, — глухо ответил Аксель. В коридоре послышались его шаги, а затем хлопок двери, ведущей в спальню.

Легкая тень разочарования ужалила меня под ребрами. Спать я ушла еще до того, как закончился фильм.

Дни шли своим чередом, почти неотличимые друг от друга, пока однажды, лежа в своей постели и слушая радостный стрекот сверчков, заполняющих округу в те редкие ночи, когда не было дождя, я не осознала, что живу на ферме уже вторую неделю.

Я почти освоилась здесь, почти смогла вздохнуть спокойно и жить без оглядки, почти привыкла к своему новому имени и ежедневному труду. Я почти докрасила ставни на окнах на первом этаже. Почти на автомате приходила на кухню в одно и то же время, зная, когда объявят прогноз погоды; почти составила идеальную комбинацию из ведер, чашек и тазов на мансарде, чтобы ни одна течь с потолка не затопила пол в моей спальне.

Слишком много «почти». Страх, что мой обман вскроется или что мне придется искать новое место, где можно осесть, отошел на второй план, и вперед стали прорываться тоскливые мысли полнейшего непонимания, что я стану делать спустя полтора месяца, когда придется уехать.

Мне казалось само собой разумеющимся, что с наступлением совершеннолетия все мои проблемы из прошлого решатся сами по себе, исчезнут, как по мановению волшебной палочки. Но теперь я начала сомневаться.

Это сомнение я заглушала в работе, вечерних кинопросмотрах в компании мистера Хейза в гостиной после ужина, в тисканьях кроликов или разговорах с Сэмом, к которым в последнее время стал присоединяться с Эрни. В хорошую погоду мы иногда сидели у реки — я приносила им сэндвичи и ледяной чай, парни купались и болтали обо всякой ерунде вроде спортивных телешоу и спорили, хороший ли урожай будет осенью. С ними было весело.

Если выдавалось больше свободного времени, я ходила в гости к Анне, которая всегда была мне рада, или принимала ее в гостях у нас, чтобы порадовать мистера Хейза; однажды съездила в город и встретилась с Лидией за чашкой паршивого кофе в закусочной.

Она нарочито небрежно, но невпопад несколько раз спросила, как поживает Шон, и страшно рассердилась, когда я предложила ей просто позвонить ему или как-нибудь заехать к нам. С Шоном мы почти не виделись — он держался особняком и предпочитал уединение.

С Акселем мы говорили редко. Когда он приезжал домой вечером или под утро, то всегда выглядел уставшим и угрюмым. Но я ловила на себе его взгляды: долгие, задумчивые и тревожащие, потому что нельзя было угадать, что происходило в его голове в такие минуты. Я заметила, что он снял с руки повязку всего через несколько дней после того, как порезался.

«Заживает, как на собаке», — равнодушно пожал он плечами на мой вопрос, и больше мы эту тему не поднимали. Впрочем, как и любую другую.

Я почти не замечала его присутствия в доме. Все время, что Аксель проводил на ферме, он тратил на лошадей и прогулки верхом, или же закрывался в своей спальне, и, по моим догадкам, спал беспробудным сном.

По крайней мере, он перестал раздражаться без повода и срываться на мне. Я связывала это с тем, что его конь пошел на поправку — уж не знаю, что с ним было, но спустя несколько визитов мистера Уилкса на конюшню Клайд стал выглядеть куда лучше и даже благосклонно принимал от меня морковку или сахар, которые я тайком приносила им с Бонни по утрам.

Мне казалось, что теперь так будет всегда, хотя это было напрасное заблуждение, учитывая все «почти».

В один солнечный жаркий день я приготовила к ужину ребрышки барбекю, которые очень полюбились мистеру Хейзу, но, вопреки обыкновению, он едва к ним притронулся.

— Пойду-ка я прилягу, — сказал он бесцветным и слегка хрипловатым голосом.

Продав ему локоть, чтобы помочь подняться из-за стола, я заметила, что руки старика трясутся сильнее обычного.

Он выпил положенную порцию послеполуденных лекарств и, отмахнувшись от меня, заковылял из кухни в свою спальню, останавливаясь через каждые два шага и пытаясь перевести дыхание.

Глядя на его чуть сгорбленную, дрожащую, как от сильного ветра, фигуру, я внутренне вся похолодела.

Накануне Анна предупредила меня, что весь день проведет в городе и вернется лишь к ночи. Аксель уехал из дома еще прошлым вечером и до сих пор пропадал неизвестно где.

Остаток дня, который я должна была провести, вымывая кроличьи клетки, я то и дело на цыпочках прокрадывалась к комнате мистера Хейза и прислушивалась. Он тихонько постанывал от боли и бранился себе под нос, но на мои попытки узнать, не требуется ли ему помощь, откликался всегда одинаково: «Оставь меня в покое, все нормально».

В конце концов, закончив свои дела, я села с одолженной у Анны книгой в гостиной, оставив дверь в коридор открытой.

Но буквы перед глазами никак не желали складываться в предложения, а мрачное предчувствие заставляло меня то и дело проверять, в порядке ли мистер Хейз.

От страха и постоянного напряжения из-за того, что я понятия не имела, чем могу помочь, у меня разболелась голова. Когда совсем стемнело, а Эдвард так и не вышел к ужину, я не выдержала и вломилась к нему в спальню.

Он лежал, бледный, покрытый испариной, в постели, морщась от непрекращающихся спазмов и широко разевая рот в беззвучном крике. Руки его неестественно изогнулись, словно сведенные судорогой, а блеклые глаза смотрели с таким страданием, что что-то внутри меня оборвалось и рухнуло вниз.

— Проваливай, — прохрипел он скрипучим, искаженным от сбитого дыхания голосом.

Я пулей выскочила из комнаты — но не для того, чтобы оставить его в покое.