— Буду знать.

Когда фильм кончился, вместо титров затарахтел очередной рекламный ролик, и я поспешно выключила звук.

— Доброй ночи, — сказала я ему, поднимаясь на ноги и почти не морщась. К боли я успела привыкнуть.

— Эрни разве не принес тебе костыли? Возьми их.

— Не хочу, — буркнула я, продолжая прихрамывать.

— Хватит упираться, это не шутки. Хочешь, чтобы связки срослись неправильно?

— Хватит строить из себя заботливого парня и делать вид, что тебе не плевать, — крикнула я уже почти из коридора и в тот же миг взвизгнула от испуга: Аксель вдруг материализовался за моей спиной, развернул меня и, как ни в чем не бывало, с легкостью забросил меня себе на плечо.

— Отпусти!

Я заколотила его по спине кулаками. Кровь прилила к мозгу (кажется, ее там раньше было не особо много), зашумело в ушах. Я брыкалась, но не слишком активно, боясь стукнуться головой о дверной косяк или еще что-нибудь.

— Доставка в номер.

Он осторожно опустил меня на пол в своей комнате: при этом я практически сползла по его груди вниз. По каждому чертовому дюйму его тела, если быть точной.

— Я обязательно возьму костыль, чтобы как следует треснуть тебя им.

— Могу отнести обратно. Они в прихожей, да?

Аксель хитренько ухмылялся: ему, видимо, понравилась моя беспомощность и злобный взгляд, которым я всеми силами пыталась выразить свое недовольство.

Возможно, момент был не самый подходящий, но другого я представить не могла, и решила высказать все сейчас же.

— Я знаю, почему ты это делаешь. Можно было просто извиниться, для начала.

Одна темная бровь взлетела вверх.

— Извиниться? Ну уж нет.

— Но ты ведь чувствуешь себя виноватым. Так может проще сказать “извини”? Я хочу это услышать.

— Я не собираюсь просить прощения за то, что помог тебе избежать окончательного разрыва связок голеностопа.

— Я не об этом.

Он кивнул. Рука дернулась, чтобы пригладить взъерошенные волосы, но тут же опустилась. От ухмылки не осталось ни следа.

— Ладно, давай начистоту. Я не собираюсь извиняться за то, что поцеловал тебя. Ты ударила меня, забыла? По-моему, отличная компенсация, извинения будут избыточны.

Я не могла поверить в услышанное. Аксель стоял напротив, и его лицо, теперь серьезное и чуть раздраженное, вдруг показалось мне слегка обиженным. Да как он смеет обижаться на меня после того, что сделал сам?

— Я ударила тебя не потому, что ты поцеловал меня, а потому, что бросил одну на чертовой парковке в компании трех пьяных мужиков, оправдывая это тем, что был уверен, что мне ничего не сделают, — мне хотелось схватить его за грудки и как следует встряхнуть, чтобы до него дошло. — А знаешь, у меня не было такой уверенности. Если в этой дыре харассмент считается чем-то вроде флирта, то, черт возьми, у меня для тебя плохие новости!

— Мне жаль, что я бросил тебя там, — наконец, глухо сказал он, словно капитулируя. — Я знаю, что не должен был так поступать. Я был так зол на тебя…

Он отвернулся и поднял руку, чтобы двумя пальцами помассировать переносицу, словно от нашего разговора у него жутко разболелась голова. Я догадалась, что он попросту избегает смотреть мне в глаза.

На ладони у Акселя бледнел тонкий неровный шрам с той ночи, когда он явился домой почти обескровленный от пореза — как напоминание мне о том, что он не имеет в своем лексиконе не только слова “прости”, но и “спасибо”.

Никакая другая черта Хейза-младшего не раздражала меня сильнее, чем эта.

Впрочем, он, судя по всему, предпочитал словесным извинениям их более осязаемый аналог — починенную над моей спальней крышу или горячее молоко.

— Кларк больше не станет к тебе приставать, — с неожиданной уверенностью сказал он.

— Да уж, не станет. Томпсон ему так и сказал, — брякнула я, не сразу поняв, что он имеет в виду. Аксель говорил на этот счет с Кларком?

— Томпсон? — Аксель снова посмотрел на меня. Пришлось пояснять.

— Это он отогнал их тогда. И нет, не потому, что я на него работаю, — предупреждающе понизила я голос, потому что лицо Акселя странно потемнело, — просто он был поблизости и…

— Ну, конечно. Он на тебя с той самой первой ночи глаз положил, — его голос сочился презрением. — Какие мудаки. Он и вся его компашка. Все до единого.

— Ну, не только они, — сказала я шутливо, но тут же поняла, что Аксель не уловил иронии и кивнул, принимая это на свой счет и соглашаясь. Впрочем, в каждой шутке…

— Значит, если я поцелую тебя снова, ты не станешь меня бить?

Этот вопрос — как удар под дых. У меня сперло дыхание и зазвенело в ушах.

Как ответить?

Я все еще была обижена и разочарована. Но с другой стороны — в мозгу забилась малодушная мысль, что если сейчас я отшучусь или дам понять, что поцелуи с ним меня не интересуют, он больше никогда этого не сделает. А вообще-то следовало признаться, что я была бы… Не против. Не сейчас, конечно, но…

Несуществующая угроза поцелуя нависла надо мной, обжигая губы. Я едва сдерживалась, чтобы не облизнуть их и не пялиться на его рот.

Где моя гордость, в конце концов?

— Я же сказала, что пощечина была не за поцелуй, — осторожно ответила я.

— А тот раз с ведром?

Теперь было очевидно, что он попросту смеется надо мной. Но… Он что, уже тогда хотел меня поцеловать?

Это открытие, как бы я ни пыталась это скрыть, ошарашило меня.

— Ладно-ладно, — быстро произнес Аксель, пытаясь удержать улыбку. — Не то чтобы я боюсь, бьешь ты как девчонка, если честно. Просто так… Для справки.

И уставился на меня таким взглядом, словно пытался влезть мне в голову, чтобы узнать наверняка. Это было, как игра, мол, поговорили и забыли. Но я совершенно ясно осознавала, что он спрашивает моего разрешения.

— Я бы не стала, — наконец, сказала я, но, заметив его любопытный взгляд, быстро продолжила: — хотя, знаешь, и целоваться после всего этого… Не особо хочется. К тому же, от тебя вечно пахнет сигаретами и выпивкой, а это не слишком…

Сексуально. Я чуть не сказала “сексуально”.

Аксель хмыкнул, а в следующую секунду шагнул ко мне, и, взяв за плечи, склонился надо мной.

Мое тело — враг мой, предательское, глупое тело, — податливо потянулось к нему навстречу. Голова откинулась сама по себе, приглашая Акселя наклониться всего на дюйм, чтобы окончательно завладеть мной. Я разве что губы не вытянула и глаза не закрыла, идиотка.

Аксель мазнул большим пальцем по моей щеке и отстранился. На губах его играла знакомая довольная ухмылка.

— Ну, нет так нет.

Он оставил меня в комнате одну.

Я стояла, проклиная себя, его и все вокруг — за это щемящее, постыдное чувство неудовлетворенности. Надо мной просто посмеялись. В очередной раз.

Но следующим вечером, когда я сидела перед телевизором, смотря с выключенным звуком рекламу, предшевствующую очередному киносеансу, Аксель вернулся домой (черт знает откуда), и как ни в чем не бывало сел рядом на диван. От него не пахло ни сигаретами, ни выпивкой.

Я никогда раньше не видела «Мосты округа Мэдисон» и потому сочла, что это очень иронично.

Пикап. Кукурузные поля. Случайный визитер на ферме. Чертовы мосты (хотя и не такие пугающие, как те, что вдоволь натыканы по автострадам).

Смотреть этот фильм, пусть и захвативший меня с первых же кадров, в компании Акселя было почти невыносимо. Он не поворачивался в мою сторону, ничего не говорил и вообще не шевелился, расслабленно откинувшись на диванных подушках, но я каждой клеточкой тела ощущала его присутствие.

Хуже всего то, что фильм был замечательный, но щемяще-печальный. Обычно я следила за тем, как оператор ловит свет, выстраивает кадр и перспективу, как построен сценарий и как актеры едва уловимо передают то, что не выразить словами; но тут я наблюдала за историей безо всякого анализа.

Вот герои танцуют на кухне. Вот нежатся в ванной. Вот постельная сцена — от нее меня бросило в жар. Я чувствовала, как кровь приливает к щекам, и вся окаменела, боясь хоть пальцем шевельнуть, чтобы Аксель не заметил. Не скажу, что я такая уж ханжа, но ассоциативный ряд не мог не привести меня к мыслям о парне, который сидел в этот момент рядом и видел то же, что и я.