В момент, когда героиня Мэрил Стрип тянулась к ручке на автомобильной дверце, я уже готова была зареветь в голос, но сдерживалась изо всех сил. Аксель заерзал на месте, и я почувствовала на себе его взгляд и выпрямилась, принимая самый невозмутимый вид.
Но хватило меня ненадолго.
— Экранизация не так плоха, — сказал он сочувственно-насмешливым тоном, когда я пыталась украдкой вытереть слезы. Его, казалось, происходящее на экране нисколько не тронуло. Но что-то мне подсказывало, что этот фильм он уже видел.
— Не знала, что есть книга, — всхлипнула я, устыдившись, что не могу сдержать чувств.
Аксель не смеялся надо мной. Он закинул одну руку на спинку дивана и едва заметно приглашающе кивнул головой.
Помявшись секунду, я все же подползла к нему поближе и положила голову ему на плечо. Рука Акселя тут же опустилась, ненавязчиво приобнимая меня.
И это было… Нормально.
Как будто так и должно было быть, если бы у меня была тахикардия.
Все обиды вмиг вылетели у меня из головы — таким приятным и чувственным было это ощущение его близости.
Мы просидели так до конца фильма, и я невольно подумала о том, что можно было начать реветь пораньше.
Титры показывать не стали — сразу начался анонс какого-то сериала. Повисла неловкая пауза.
— Клинт Иствуд староват для этой роли, не находишь? — спросил Аксель. Я почувствовала, что он улыбается.
— Сам ты староват.
— Эй, я, вообще-то, ненамного старше тебя.
— Вообще-то…
Я осеклась и захлопнула рот, из которого почти вырвалось «на пять лет». Чуть не выдала себя!
И тут же я поняла, что не говорила ему, сколько мне лет. И не припомю, чтобы говорила мистеру Хейзу или вообще кому-либо здесь.
— А сколько мне, по-твоему?
— Я видел твое водительское удостоверение.
Я приподнялась на локтях и отстранилась, чтобы посмотреть на него. Акселя это нисколько не смутило.
Поддельное водительское удостоверение лежало у меня в бардачке.
— И как так вышло, что ты его видел?
— Я перегнал твою тачку за дом, когда начался ураган. Дорогу у ворот развезло, ты бы до осени не выбралась.
— Спасибо, конечно, но какого черта ты рылся в моем бардачке?!
— Сказала мне та, что залезла в мой шкаф, — невозмутимо парировал он.
Он был прав. Мне стало совестно за это обвинение, но дело было не столько в том, что он их видел — я боялась, как бы Аксель чего не заподозрил. Права мои делал отнюдь не профессиональный фальсификатор, который на этом собаку съел, а обычный парень, приятель моей школьной знакомой, который, помимо всего прочего, занимался сбытом подержанных тачек и травки.
Может быть, стоило признаться Акселю прямо сейчас, но я не могла. Я понятия не имела, как он отреагирует, и не хотела испытывать судьбу. Не хотела уезжать отсюда, если он прогонит меня за вранье. Может быть, я слишком подозрительна или даже мнительна, но, как говорила моя мама: не зная броду, не суйся в воду. Кроме того, на ферме мне оставалось пробыть чуть больше пяти недель. Нет смысла раскрывать карты.
— Ладно. Тебе повезло, что я хорошо запрятала свою пушку, иначе пришлось бы убрать тебя, как свидетеля.
— Ты смотришь слишком много боевиков.
— Вовсе нет, — возмутилась я. И тут же, почувствовав, что это подходящее время для личных вопросов, выпалила: — А ты, значит, писатель?
— Ты еще и в мой стол умудрилась залезть, — он прищурился и с укором качнул головой. — Как не стыдно.
— Я ничего не видела. Только бумаги и печатную машинку. И у тебя столько книг…
— Я не писатель — так, убиваю свободное время всякой чепухой, — мне показалось, что Акселю не очень приятно говорить об этом, и в его голосе слышались знакомые нотки тона Хейза-старшего. Но я была рада, что он пошел на диалог, а не бросил свое обычное «это тебя не касается». — Моя мама преподавала литературу у нас в школе. Она с детства приучала меня читать книги, я быстро втянулся и решил сам попробовать писать. Хотя, признаюсь, проза меня не слишком прельщает — а вот драматургия другое дело.
Я не верила своим ушам.
— Я бы никогда не подумала, что ты…
— Что? Умею писать?
Он сказал это шутливым тоном, но все равно нахмурился. — Ты пишешь на печатной машинке?
Аксель вопросительно изогнул одну бровь.
— Просто это так… Старомодно.
Я хотела сказать «эксцентрично» или даже «кичливо», но подумала, что его это может обидеть.
— На самом деле, я пишу от руки. Был ноутбук, но он… Я его продал. Машинку мне подарил друг, но она не очень удобна, чтобы править. Еще вопросы?
Я хотела спросить, не Джеффри Вотлинг ли тот друг, что подарил ему машинку, но испугалась, что он взбесится, так что промолчала.
— Ладно, я хочу выпить чего-нибудь. Доставить тебя в комнату?
«Доставить» в его исполнении означало закинуть на плечо, как мешок картошки, и донести, невзирая на протесты, так что я отказалась.
— Сама дойду. Нога почти не болит.
Это была не совсем правда: отек и синяк значительно уменьшились, но я все еще не могла подниматься по лестнице.
Аксель не пожелал мне доброй ночи — да и было еще слишком рано, чтобы ложиться спать, — и просто вышел из гостиной, оставив меня одну.
Я вышла в коридор, но, вместо того, чтобы закрыться в комнате, остановилась в нерешительности и все же двинулась на кухню.
Вопреки моим ожиданиям, Аксель не стал доставать выпивку и вместо нее налил себе чаю.
— Будешь?
— Давай.
Я наблюдала, как плавно и быстро он передвигается по кухне. В его действиях не было намека на ухаживание или на то, что он делает мне одолжение — просто чай.
По радио заиграла очень медленная красивая мелодия, которую я раньше никогда не слышала. Позднее я пыталась найти ее по обрывкам из слов, которые запомнила, но ничего не вышло: наверное, так и суждено ей было исполниться для меня единственный раз в тот вечер на кухне у Хейзов.
Я заковыляла к столу, но Аксель остановил меня, преградив путь. Я удивленно уставилась на него, не понимая, что он задумал, и, честно сказать, на мгновение испугавшись.
— Подожди, пусть остынет.
Он взял мою руку, а вторую положил мне на талию — не слишком низко, не слишком прижимая, но все равно очень интимно. Совсем как в кино, которое мы только что посмотрели, разве что вместо красивого платья на мне была его безразмерная футболка.
Это не было похоже на танец — скорее, мы просто топтались на месте, медленно кружа. В какой-то момент он приподнял меня и поставил мои ступни на свои ноги. Я попыталась было возразить, но он дал мне понять, что нечего тут возмущаться. Ощущения были необычные: как марионетка в его руках, я не сопротивлялась и просто стояла, покачиваясь, пока он все делал сам.
Уткнувшись щекой ему в грудь, я прикрыла глаза. Сердце Акселя стучало очень ровно и удивительно в унисон мелодии из приемника.
Он остановился, и я вместе с ним, а музыка все играла и играла, и мужской хрипловатый голос что-то вещал о любви и о прощании.
Я никак не могла решиться поднять голову и взглянуть на него, а когда наконец сделала это, увидела, что он смотрит меня совершенно серьезно и как будто даже с грустью во взгляде.
И я потянулась наверх и медленно, едва касаясь губами, поцеловала его в краешек рта.
Аксель не шевельнулся, но я ощутила, как он задержал дыхание, как дрогнули его ресницы. Я поцеловала снова: сначала нижнюю губу, потом, осмелев, подняла руку и положила ему на затылок, заставляя наклониться ко мне еще ниже, но все еще не углубляя касаний, так что они выходили чересчур деликатными и почти целомудренными. И чертовски, будоражаще сексуальными. На долю секунды мне даже захотелось его укусить.
Но я не давала себе свободы, наслаждаясь той, что дал мне он. Высунув кончик языка, я осторожно, на пробу, прикоснулась к нему. Губы у Акселя были чуть обветренные и сладкие на вкус.
Его ладонь, все еще лежащая на моей талии, сдвинулась на дюйм ниже. Я не удержала при себе рваного вздоха, и, закрыв глаза и не в силах продолжать эту пытку самой себя, впилась в его рот с таким отчаянием, словно это был живительный источник, а я умирала от жажды.
