И все же я очень живо представила, как он расхаживает из в угла угол, заваливает мистера Уилкса вопросами, и, может, даже подходит, чтобы подержать меня за руку, пока я в отключке или же метаюсь по постели, так меня бросает в жар.
— Знаю, он тебе не особо нравится, но я же говорю, он не плохой парень, славный малый, и добрый в душе.
— С чего ты взял, что он мне не нравится?
— Да он сам мне как-то сказал. Ему, надо думать, не очень-то приятно.
«Знал бы ты, что он сделал, так бы не говорил», — подумала я, но рассказывать о ситуации с Кларком не стала. Во-первых, Эрни, добрая душа и самый совестливый парень на свете, наверное, тут же отправился бы искать Акселя, чтобы побить его, а шансы на победу, скажем так, были невелики. Во-вторых, впутывать его в наши странные отношения было бы неправильно. И, наконец, мне не хотелось, чтобы он разочаровался в Акселе: я давно почувствовала, что тот после пожара является для него личной разновидностью Супермена, и разрушать этот образ было бы жестоко по отношению к самому Эрни.
— А он что-нибудь еще говорил обо мне? — осторожно и как будто не заинтересованно спросила я.
— Ты уж прости, но я — могила, — Эрни не смог бы найти более верного способа пробудить во мне жгучее любопытство, чем сделать вид, что закрывает рот на замок.
Я решила действовать аккуратно, не “в лоб”, поэтому завела разговор о погоде, о том, как дожди повлияли на урожай и о прочей дребедени, которая ему, как сыну фермера, явно была интересна.
Эрни с энтузиазмом поддерживал разговор, жаловался на то, как медленно всегда работает мэрия, чтобы избавиться от последствий наводнения или других катаклизмов. У них было целое стадо коров и пастбище, так что потеря урожая от вечной сырости не так сильно сказалась бы на жизни Уилксов, как у соседей.
Мы плавно подошли к тому, что в “Старом Лисе” затопило погреб, и Фокс был вне себя, когда ему выставили счет за осушение.
— Кстати, а я ведь там была на прошлой неделе, — как бы невзначай вспомнила я. — Подменяла Лидию на покере.
— Да, я слышал, Томпсон проставился, всех выпивкой угощали, — Эрни сказал это с такой тоской, словно пропустил в тот вечер как минимум явление восьмого чуда света.
— Так вот, какой-то парень… Он упомянул Джеффри Вотлинга. Знаешь его?
Меня, конечно, интересовал не столько Джеффри, сколько слухи о том, что Аксель спит с его женой. Только вот я снова наткнулась на странную стену отчуждения, которую вызывал этот парень. Понятия не имею, что он был за человек, но, если Сэм при упоминании его имени просто стал раздраженным и поспешил перевести тему, то Эрни как будто сильно занервничал или даже испугался.
Его пальцы начали судорожно перебегать со спинки дивана обратно на колени, зарываться в рыжих кудрях, теребить мочку уха или просто сжиматься в кулаки. Его лицо приняло озабоченное и задумчивое выражение, и он избегал смотреть на меня и вместо этого уставился в окно.
— Ну… Знаю.
— Ты… Все нормально?
— Джеффри отличный мужик. Лучший друг Акселя. И мой. Был. То есть, и сейчас. В общем…
Перемена в его поведении была такой внезапной, что я не решилась продолжить расспросы. Эрни вдруг громко, так, что у меня чуть не заложило уши, гаркнул:
— Пойду-ка я и правда, чаю себе сделаю. И тебе сделаю, ты сиди-сиди, тебе ходить нельзя. Эмма, миленькая, посиди немножко, я сейчас, быстро…
Он вскочил с дивана, и, споткнувшись по пути о ковер, вылетел из гостиной, тогда как я осталась на месте, пораженная и растерянная.
Разумеется, ждать я не стала — нужно было помочь Эрни и, наверное, успокоить его, так что пришлось идти на кухню.
Чайник стоял на столе, чашки — на сушилке для посуды, но Эрни лихорадочно открывал и закрывал выдвижные ящики, проверял полки и осматривал шкафчики.
— Что ты ищешь? — спокойно спросила я, хотя уже догадалась.
Он дернулся, словно от удара, и уставился на меня виноватым, полным презрения к самому себе взглядом.
— Я не… Черт. Есть у вас что-нибудь выпить?
— Я не знаю, — честно ответила я. — Но слушай, Эрни, думаешь, тебе правда это нужно?
— Всегда нужно, — горестно произнес он. — Поначалу это помогало.
— А теперь?
— Теперь не знаю. Я только об этом и могу думать, понимаешь? Хотя держусь уже… Бог знает сколько.
Он закрыл лицо рукой. Я подошла к нему и осторожно коснулась его руки.
— Ты очень сильный, Эрни.
Он всхлипнул и, обернувшись, заключил меня в крепкие медвежьи объятия.
— Какая ты хорошая, Эмма! На меня если смотрят, только жалеют, а бывает, кривятся. А ты — нет.
Мне было до ужаса неловко, но я понимала, о чем он говорит: успела на своем коротком веку пресытиться чужой жалостью, и потому в отношении с другими себе этого не позволяла, по крайней мере, не напоказ.
Конечно, о том, чтобы продолжить разговор о Вотлинге, и речи идти не могло. Мы остались сидеть на кухне — я сделала нам крепкий холодный чай с лимоном и всячески старалась отвлечь Эрни от мыслей о выпивке. Он, кажется, скоро пришел в себя, снова повеселел и принялся хвастаться своей добычей с последней вылазки на охоту.
— Стрелок я не ахти какой, да приноровился в последнее время. Значится, вижу — олень…
— Прошу тебя, только без кровавых подробностей!
— Ладно-ладно. Так вот…
Мы просидели так почти до самого вечера и даже успели приготовить шарлотку — под моим руководством Эрни усердно нарезал яблоки, заливал тесто, устанавливал таймер на духовке, потому что самой он мне двигаться запрещал. Я сидела, закинув ногу на стул с пакетом льда, и смеялась с его рассказов о жизни на ферме и лучистой, почти детской непосредственности.
Перед тем, как уйти, Эрни посоветовал мне быть помягче с Акселем, а еще сказал, что на днях зайдет за кроликами — Аксель продал троих мистеру Уилксу. Я упаковала ему с собой половину недоеденной шарлотки, и мы распрощались, как мне кажется, на самой доброй ноте, хотя я уже подумывала пойти в сарай и перенести всю живность в безопасное место, где никто ее не найдет и не заберет. Расставаться с Энди, хоть он и доставил мне кучу неприятностей, не хотелось.
По моему любимому каналу как раз начинались “Четыре свадьбы и одни похороны” — впереди ждала целая неделя фильмов 90-х. Я сделала себе кофе и удобно устроилась перед телевизором, надеясь, что Аксель придет не слишком рано и не прогонит меня со своего нового спального места.
Но он пришел рано, и, даже не поздоровавшись, уселся на другом краю дивана. Хотя между нами можно было вместить еще пару человек, я все равно напряглась и бросила на него украдкой пару любопытных взглядов.
Волосы у него были чуть влажноватые, как после дождя или душа, но, учитывая, что весь день на улице жарило солнце, первый вариант был маловероятен. И лавандой от него больше не пахло, только сигаретами.
— Ты ужинала? — голос его был безэмоционален. Аксель уставился на экран, не глядя на меня.
— Мы с Эрни приготовили шарлотку. Если хочешь, на кухне осталась пара кусочков.
— Я не люблю сладкое.
— По тебе заметно.
— Что ты имеешь в виду?
Я, вообще-то, имела в виду, что он в отличной форме, но озвучивать это не стала. Пришлось выкручиваться:
— Давно заметила, что злые люди сладкое не любят.
— Правда? И кто же тебя навел на эту мысль, дантисты?
— Да, они вполне вписываются в мою теорию.
Он ничего не ответил, и мы продолжили смотреть кино в тишине. Когда сюжет дошел до сцены похорон, Аксель беззвучно, одними губами, повторил строчки из стихотворения, которое зачитывал актер на экране.
Странным двухголосым эхом до меня донеслось: “Любви, считал я, нет конца. Я был неправ”.
Эту строчку он едва слышно произнес вслух.
Заметив мой удивленный взгляд, Аксель неохотно пояснил:
— Это “Похоронный блюз” Уистена Одена. Знаешь, после выхода этого фильма он стал очень популярен. Продали почти триста тысяч копий сборника его стихов.
В этом замечании не было бахвальства или снисходительности, как когда человек объясняет что-то кому-то несведущему, но мне показалось, что Акселю неловко.
