— Уверен, очень занятная. Расскажешь потом? Сейчас мне надо бы идти. А то папаня скоро вернется.

— Расскажу, конечно, — твердо пообещала я. — Пока, Эрни.

— Был рад знакомству, Элис!

Он шутливо поклонился мне и ушел. Я стояла на крыльце, глядя ему вслед, чтобы махнуть рукой, когда он обернется, но он так и не сделал этого.

Кажется, мое признание не слишком удивило его — но тот вариант, что Эрни догадался о чем-то раньше, я сразу отмела. Прозорливость точно не входила в число его сильных сторон.

Я взяла с кресла конверт, чтобы Аксель не упустил его из виду, когда вернется вечером, и сунула в карман джинсов.

— Ну где ты там, Эми? — донесся до меня недовольный голос мистера Хейза.

— Минутку, — крикнула я в ответ, и, зайдя в комнату Акселя, оставила конверт Эрни на его письменном столе. Меня охватила неясная тревога, и я никак не могла понять, чем она вызвана. Эрни ничего не скажет Акселю, это точно — да я и первая ему расскажу. Сегодня же, когда он вернется домой.

Он меня поймет. Между нами больше не должно быть недомолвок.

— Что-то еще хотели? — я подошла к мистеру Хейзу и привычно поправила ему подушку. Он закряхтел, заерзав на месте.

— Кофе бы.

— Вам нельзя.

— Бурбону?

— Тем более.

— Тьфу ты, я тебе что, за это плачу что ли?

— Нет, но следовало бы доплачивать.

— Ну, вот еще. Кино смотреть будем?

— А что там сегодня?

— Ерунда какая-то. — Он ткнул пальцем в газету с программой телепередач.

Я уже видела этот фильм, причем дважды, о чем ему и сообщила. К тому же, вечером меня ждал непростой разговор с Акселем.

Пробормотав что-то нечленораздельное, мистер Хейз включил спортивный канал. Но не успела я выйти из гостиной, как он остановил меня.

— Погодь-ка.

— М?

— Ты с Эрни говорила?

— Да… — странное ощущение тревоги усилилось. — А в чем дело?

— Он тебе не показался… Чудным?

Я промолчала, и мистер Хейз, поправив очки на переносице, продолжил:

— Пить, чтоль, опять начал? Если ты что знаешь, ты мне скажи, я уж Эрни-старшему передам, пусть вправляет ему мозги. Столько держался, и тут на тебе!

— Мне кажется, он не пил, — сказала я.

Мистер Хейз ничего больше не сказал, и я отправилась на кухню готовить ужин.

Но отчего-то Эрни не шел у меня из головы. «Был рад знакомству». Что еще значит был?

Я знала, что поступаю дурно, но ничего не могла поделать. Не отступающее беспокойство, переходящее в дрожь, от которого у меня свело пальцы и что-то узлом скрутилось в желудке, заставило меня отложить в сторону нож, бросить свое занятие и пойти в комнату Акселя, чтобы убедиться, что мои невнятные ощущения глупы и беспочвенны.

Из конверта выпали несколько мятых купюр по сотне долларов каждая и два сложенных листа. На одном угловатым, почти детским почерком было написано «Акс», на другом — «Джефф».

Я взяла письмо, предназначавшееся Акселю, и, разрываясь от стыда и плохих предчувствий, развернула лист.

В глаза бросались грамматические ошибки (здесь я предпочту их упустить) и кляксы, но рука отправителя, когда бы он это ни писал, была тверда.

Акс, дружище.

Я так устал.

Знаю, что не смогу сказать тебе это в лицо. Я тебя уважаю как человека и друга, но сам я плохой друг, и ты должен знать.

Это из-за меня был пожар. Я тогда проиграл много денег и напился как черт, и уснул в амбаре с сигаретой. Я ничего не помню, только что было больно, и когда я очнулся уже в больнице, мне сказали, что ты сделал. И я думаю ты зря меня вытащил, хотя спасибо тебе большое. И тогда уже все решили что это мистер Томпсон, но это был не он, а я. Я струсил и никому не сказал. Папка бы меня не простил, да и как бы я вам смотрел в глаза, вы из-за меня потеряли все. Мне очень жалко, что так получилось, это я виноват. Попроси пожалуйста прощения у миссис Грин за меня.

Я бы извинился и перед м-ром Томпсоном, но ты знаешь какой он козлина. Хотя жаль что я его подставил выходит. Но больше всего мне жаль, что ты работал у него и думал, что это ты предатель, а это не так. Если б я знал раньше… Я должен был идти в полицию и признаться. Я трус. Это моя вина.

Второе. Джефф, наверное, будет отрицать, он заставил меня поклясться, что я никому не скажу. Я тогда был с ним. Той ночью я вошел в бар и я все это украл, но Эрин видела его тачку, а меня нет. Мы отмечали что Белла ждет ребенка и это было шутки ради, я не думал что так выйдет. Он просил заботиться о Белле и ребенке, а я не смог, я им ни доллара не оставил я все пропил и потом ты сам знаешь. Мне жаль, что тебе пришлось, прости пожалуйста.

Я все это натворил и струсил. Джефф меня не сдал, он сказал я и так настрадался, кроме того кто-то должен был остаться и помочь Белле. Он скоро выйдет, я не хочу чтоб он спросил: что ты сделал, Эрни? А я ничего не сделал. Я не смогу. И я только и думаю о том, как бы выпить. Я однажды украл у вас дома бутылку бурбона за это тоже прости.

Я пропащий человек, Акс. А вот у тебя все впереди. Береги мисс Эмму, я знаю ты ее любишь. Я ее тоже полюбил. И тебя я очень люблю Акс и всегда любил. Ты самый лучший друг и человек из всех кого я знаю.

Прости меня за все если сможешь. Прошу помоги папе и маме, им будет тяжело но они справятся, если ты будешь рядом. Я знаю они всегда мечтали о таком сыне как ты, а не как я.

Деньги в конверте передай Белле. Мне очень жаль. Прости, если сможешь.

Прощай, дружище. Храни тебя Господь Бог.

Лист выпал у меня из рук, и несколько мучительных, непозволительно долгих секунд я просто стояла, пытаясь осмыслить только что прочитанное.

Боже, Эрни, что ты задумал.

Я никогда особо не верила в Бога, но в тот миг, выбегая из комнаты, я молилась про себя, взывала к любым силам, что могли и не могли услышать меня.

Схватила телефонную трубку, что тихо звякнула, но не отозвалась гудком. Не работает, конечно.

— Ты чего там? — донесся, как из-под слоя ваты, встревоженный голос мистера Хейза.

Только бы успеть.

Господи, молю тебя, дай мне успеть.

Не тратя времени на поиск обуви, я выскочила из дома и побежала через огород к реке, оттуда по траве — под сень дубов и дальше, дальше, к пастбищу.

Земля была теплая, нагретая за день солнцем, которое едва зашло. Недавно зажившая лодыжка отдавалась болью при каждом движении.

Я бежала, бежала, бежала. Пастбище казалось огромным. Вышки зернохранилищ пронеслись мимо в один миг и исчезли в сумерках где-то за спиной.

Только бы успеть. Только бы успеть.

Вдалеке показался дом Уилксов. Большой, на совесть построенный дом, настоящая усадьба. Там горели огни.

Ветер холодком проходил по щекам. Я хотела закричать, но испугалась, что меня не услышат, а я зазря потрачу силы на крик.

Бежать, бежать, бежать.

Легкие разрывает огнем. Лодыжка пульсирует острой болью.

Ступни хлюпали по вытоптанной стадом грязи, резались о траву, но я ничего не замечала. Только бежала.

Эти секунды длились целую вечность. Вечность без чувств, ощущений, мыслей, кроме одной-единственной, сжирающей мозг своей неумолимой правдой.

Я не успею.

Вечером в округе всегда так тихо — даже стрекот сверчков не нарушает этого молчаливого, грандиозного спокойствия, так что любой громкий звук разносится на многие мили, будь то вскрик птицы или блеяние чьей-то козы.

Или выстрел.

Я услышала выстрел так четко, словно кто-то дал залп из ружья прямо здесь, рядом со мной или даже в меня. Но я знала, что он не здесь, он там, у них, может, в сарае, или в загоне для коров, или же отстроенном не так давно амбаре, или в поле.

И снова эта удушающая, могильная тишина.

Обессиленная, я рухнула на колени в траву, проклиная себя за слабость и усталость, за то, что не верю, что это может быть вовсе не то, что я думаю.

На пастбище трава была низкая, подъеденная скотом, так что ферма Уилксов открывалась передо мной живописной панорамой.

Я наблюдала, как зритель в кино, как моргнула лампочка на их террасе, когда кто-то вышел из дома во двор; как высокая грузная тень метнулась к пристройке неподалеку, а за ней и вторая, маленькая и низкая.