Впрочем, что такого в том, что он ее иногда навещает?

Все это было очень подозрительно, но, в любом случае, меня не касалось. Пока что.

* * *

Я нетерпеливо и с преждевременным недовольством дожидалась вечера: уедет Аксель или нет?

Он никуда не уехал.

После ужина, во время которого я вдоволь наслушалась от мистера Хейза упреков, что брокколи это не еда (он сделал вид, что не замечает приготовленных мною помимо брокколи стейков, хотя и умял парочку), Аксель отправился в свою комнату, чтобы, как он сказал — поработать кое-над чем. Его отец высмеял это объяснение, и я так разозлилась на Хейза-старшего, что даже отказалась смотреть вместе кино и словом не обмолвилась о его любимых засахаренных грушах, которые запрятала в кладовке, чтобы понемногу давать ему, если он начнет слишком много ворчать.

— Ну, не хочешь смотреть, не велика потеря, — протянул он обиженно, — пойду на улице посижу, вечерок что надо.

Опираясь на свою трость и преувеличенно громко вздыхая, как будто каждый шаг доставлял ему невыносимые мучения (очень при этом переигрывая), мистер Хейз заковылял прочь из кухни.

Я слышала, как он что-то забубнил себе под нос и что шаги его ускорились, как только он скрылся из моего поля зрения.

Закончив с мытьем посуды и уборкой кухни, я стала думать, чем заняться дальше. Интересно, если пойду сейчас в комнату Акселя, он меня прогонит?

Прежде чем войти к нему, я тихонько постучалась.

— Я тебе не помешаю?

Аксель отрицательно мотнул головой. Он сидел, низко склонившись над пухлой тетрадью, и быстро что-то записывал, практически не делая пауз. Тени, резко контрастирующие с холодным светом настольной лампы, плясали на его лице, бесстрастном и сосредоточенном, и, проходя мимо, я невольно залюбовалась его ярко подсвеченным профилем: внешность у Акселя была довольно грубая, полная ломаных черт (от горбинки носа до высоких скул и выдающегося подбородка), но тем сильнее притягивала взгляд.

Стараясь не шуметь, я присела на краешек кровати и принялась распутывать эластичный бинт на щиколотке. В последние дни из-за жары я предпочитала носить джинсовые шорты. Не то чтобы мне удавалось много времени проводить на солнце, но ноги все равно загорели, и на лодыжке образовался причудливый узор из бледных пятен на тех местах, где бинт закрывал кожу.

Что ж, синяк до сих пор не прошел, и наступать на пятку без болезненных ощущений я пока не могла, но выглядело все не так уж плохо.

Взяв с тумбочки новый моток бинтов, заранее приготовленный, я начала заново перевязывать ногу. Делать это было не очень удобно — учитывая, что я не сводила глаз от прямой, как струна, спины Акселя прямо передо мной. Заниматься чем-то столь обыденным в его присутствии, в момент творчества или, может, даже порыва вдохновения, казалось кощунством, но и заставить себя уйти я не могла. Мне нужен был повод, чтобы остаться, и перевязка дурацкой лодыжки казалась не худшим из возможных.

— Ай, — зашипела я сквозь зубы, неаккуратно задев синяк. Узел вышел слишком тугим.

Звук пляшущей по шероховатой поверхности бумаги ручки оборвался.

— Я сейчас уйду, — быстро сказала я, испугавшись, что он разозлится.

Аксель закрыл тетрадь, отложил ручку и обернулся ко мне. На какой-то миг мне показалось: вот оно. Что-то будет.

Я задержала дыхание.

Но он закатил глаза, разрушив это невесомое ощущение, этот короткий зрительный контакт, это напряжение и недосказанность между нами.

— Я помогу. Если позволишь.

Ну, конечно, я позволю. Ты еще сомневаешься?

Решив поддержать его в этой нашей игре «ничего такого не происходит», я с деланным спокойствием пожала плечами и вытянула перед собой бинт, протягивая ему, мол — ну, давай, всезнайка, показывай, раз тебе заняться больше нечем.

Но как только Аксель аккуратно, почти невесомо коснулся щиколотки, вся моя нога от этого места и вплоть до бедер покрылась мурашками, и я стала походить на свежеощипанную курицу.

— У тебя руки холодные, — покраснев, соврала я, потому что не заметить мою реакцию было невозможно.

— Прости.

Я ушам не поверила.

— Что ты сказал?

Аксель сосредоточенно оборачивал бинт вокруг моей ноги, стараясь не задевать кожу, так что я специально дернула конечностью ради короткого физического контакта, разрядами отзываюшегося в самых неожиданных частях моего тела.

— Я сказал, прости, что доставил тебе неудобство…

Он осекся, словно давал себе зарок никогда не просить прощения (всерьез, а не с сарказмом) и вот сейчас нарушил его.

— Ладно, все в порядке, — быстро сказала я, пока он все не испортил. Но улыбка никак не желала сходить с моих губ.

Аксель закончил перевязку, но руку не убрал. Его пальцы медленно переместились чуть выше и принялись массировать икроножную мышцу. Действовал он осторожно и очень нежно, словно ждал, что я в любой момент вырвусь и убегу от него.

— Ты сказала, я могу спросить, если захочу что-нибудь узнать.

— Да-а… — я смотрела, как его пальцы плавно двигаются по моей ноге, и никак не могла отвести от них взгляд.

— Так откуда ты здесь? Почему именно ферма?

— Я… Путешествовала по стране какое-то время. И решила, что неплохо было бы где-то осесть, хотя бы ненадолго. Пришла к Фоксу, как ты знаешь, но у нас с ним не сложилось, а Лидия сказала, вы ищете… Ай!

— Ты слишком напряжена, — он понизил тон, — расслабься.

— Попробуй тут расслабиться, — отшутилась я. Его пальцы замерли.

— Тебе… Неприятно? Черт, надо было… — Аксель отодвинулся.

— Нет-нет! — воскликнула я чересчур поспешно, — я, наверное, просто привыкла ходить неправильно, так что…

Он снова коснулся меня. Захотелось откинуться на подушках и застонать от удовольствия, но я осталась сидеть в прежней позе, усердно делая вид, что ничего такого во всем этом нет.

— Даже не знаю, в каком отчаянии надо быть, чтобы добровольно остаться в этой дыре, — фыркнул Аксель, и мне подумалось, что он, видимо, слышал наш с Сэмом разговор. — Будь у меня возможность, я бы уже…

Он умолк на полуслове. Его ладони поднялись чуть выше.

— Ты учишься где-нибудь?

Нужно быть очень, очень осторожной.

— Нет, только закончила старшую школу, — он удивленно поднял брови, и я быстро добавила: — и никуда больше не поступала. А ты? Бросил учебу?

— Да, — не дожидаясь следующего вопроса, он ответил и на него: — должен был стать бакалавром… Стыдно даже признаться, по какой специальности. Я был глуп, когда подавал заявку, и совсем не думал, кем потом смогу работать — лишь бы уехать отсюда. Уже бы закончил, если бы не бросил и если бы у меня не отозвали стипендию.

— Оу, — только и смогла сказать я. У меня создавалось впечатление, что мы кружим вокруг опасной темы и что лучше не поднимать ее.

Аксель отвечал на мои вопросы спокойно и даже как будто беспечно, но у меня все равно было ощущение, что ему не очень приятно делиться этой стороной своей жизни. Тем не менее, я хваталась за любую возможность узнать о нем хоть что-то — особенно если это могло отвлечь его от того, чтобы задавать вопросы мне.

— Так ты вообще не собиралась никуда поступать после школы, или просто так сложилось?

— Сложилось, — сложно было поддерживать разговор, держа в голове альтернативную версию своей жизни, не имеющую ко мне никакого отношения. — Я хотела поступить на курсы режиссуры. Или, в крайнем случае, стать поваром, как моя мама. Как видишь, это отчасти сбылось.

Последнюю реплику я произнесла с напускной веселостью, но и сама услышала, что прозвучало фальшиво.

Я не собиралась лгать ему, поэтому прибегла к старому, как мир, способу сокрытия истины — попросту недоговаривала.

К сожалению, Аксель, в отличие от Анны или Сэма, не был столь же тактичен, чтобы почувствовать мою неловкость и прекратить расспросы.

— А я как раз хотел узнать, где ты научилась так здорово готовить.

— Обидно, вообще-то, было, когда ты отказывался от моей стряпни, — призналась я. Аксель улыбнулся. — Решил, что я хочу тебя отравить?