— В чем дело? — спросила я, резко обернувшись к нему и ощетинившись, потому что поняла, что ничего хорошего он сказать не собирается.

— Какого хрена ты тут делаешь?

Аксель был зол. Очевидно, само мое присутствие здесь бесило его настолько, что он едва сдерживался, чтобы не начать орать на меня.

— Лидия попросила меня…

— Лидия? — он неискренне рассмеялся. — К черту Лидию, давай-ка домой.

— Что, прости?

— Прощаю. Я сказал: садись в машину и езжай домой.

Ладно, — сказала я себе, — это ведь проявление заботы, наверное. Своеобразное, но все же. Не стоит злиться на него.

Но я не могла. Не когда со мной разговаривали таким тоном: свысока, как будто я глупая и сама не в силах отвечать за свои поступки.

— Может, я сама решу, что мне делать? Какого черта ты мне указываешь? — вскинулась я.

Аксель закрыл руками лицо и застонал: так, словно столкнулся с непосильной задачей, и провал в ее выполнении грозит ему головной болью, а то и скандалом.

— Это из-за денег?

Я чуть не задохнулась от возмущения.

— Я ведь сказала…

— Слушай, то, что отец в больнице, ничего не меняет, — быстро заговорил он, — ты получишь свое жалованье в полном размере. Тебе не нужно быть тут девочкой на побегушках. Черт, просто поезжай домой, ясно?

Я была бы тронута его заботой, если бы не рассердилась от этого глупого предположения, что я тут только ради денег и ставлю под сомнение платежеспособность мистера Хейза.

— Я пообещала, — отчеканила я. — Ты не можешь запрещать мне что-то делать, ясно? Я уже работала здесь, если ты не забыл, и все было нормально.

— Нормально, — он издевательски передразнил меня. — Сегодня тут не тот контингент.

— Я сама разберусь, понятно? И сама решу, где мне быть и что делать.

Аксель молча смотрел на меня сверху вниз, так что мне захотелось привстать на цыпочки, чтобы быть с ним на одном уровне. Челюсти его были крепко сжаты, а между бровей пролегла тяжелая тень. Мне вдруг показалось, что за те дни, что мы не виделись, он слегка схуднул.

— И как же ты завтра будешь выполнять свои обязанности? — он решил пойти другим путем. — Проспишь весь день? Нет, так не пойдет.

— Я не просплю, не волнуйся.

— Ладно.

— Вот и славно. Говорю же, я справлюсь, — сказала я уже чуть более примирительно, но его лицо ничуть не смягчилось. — А теперь, если позволишь…

Не дав мне договорить, он развернулся и зашагал обратно. Я последовала за ним, сверля недовольным взглядом его широкую спину, обтянутую белой материей футболки.

Аксель ни разу не оглянулся.

Сев за стол — одно место оставили свободным специально для него, видимо, — он вывалил фишки из карманов на зеленое сукно и, стрельнув у кого-то сигарету, с наслаждением затянулся, больше не глядя в мою сторону.

— Принеси мне стакан джина, — прикрикнул он наглым приказным тоном, не отводя глаз от карт.

— И мне, — пропищал ковбой.

— И мне, — сказал кто-то еще.

Мне захотелось швырнуть в Акселя бутылку, но я и бровью не повела.

Выполняя заказ, краем уха я прислушивалась к их разговорам.

У Акселя спросили, как себя чувствует мистер Хейз, — «нормально», — как дела на ферме, — «нормально», — и даже знакомы ли мы, — «было дело».

Игра потекла своим чередом. Ставки быстро росли, и в какой-то особо напряженный момент, когда все голоса стихли, так что было слышно музыку из соседнего зала, до меня донесся ровный, скучающий голос Томпсона: «поднимаю на тысячу».

Я думала, что ослышалась, но Аксель поддержал ставку. И он выиграл.

Если пассивное курение действительно так опасно, как о нем говорят, за этот вечер я потеряла пару лет жизни: за обоими столами дымили, не прекращая, так что я едва успевала менять пепельницы.

Игра тянулась бесконечно долго. Пришлось принести с бара три бутылки бурбона, который улетал с молниеносной скоростью, словно все присутствующие мечтали не куш сорвать, а налакаться как можно скорее.

— Мисс, будьте добры, стакан воды, — спустя час сказал Томпсон, заставив меня замереть с бутылкой в руках.

О, черт, я помнила этот тон.

Натянув пониже рукава рубашки, я плеснула ему воды и бочком подошла к столу. Сидящий справа от него грузный парень в бейсболке вполне мог сгодиться в качестве преграды на случай, если он вновь захочет поцеловать мою руку и брякнуть какую-то нелепицу насчет того, что я приношу ему удачу.

— Поближе, мисс, — Томпсон любезно улыбнулся мне, не удосужившись даже вытянуть как следует руку, чтобы взять стакан.

— Пожалуйста, — буркнула я, бросив быстрый взгляд на другой край стола, где сидел Аксель.

Он смотрел в свои карты, не на меня.

— Принесете мне удачу сегодня, а? — игриво поинтересовался Томпсон. Несмотря на расслабленный вид, я заметила, что платок в нагрудном кармане его пиджака сидит криво, а на лбу выступила испарина, и поняла, что он не то тянет время, не то пытается отвлечь противников разговорами.

Впрочем, вряд ли в покере требовалась такая сосредоточенность, — насколько я могла судить, все зависело от удачной или неудачной комбинации на руках и столе, а вовсе не от того, отвлекались ли игроки на что-то или нет.

— Как знать, — я передернула плечами, умудряясь поставить стакан рядом с ним так, чтобы не допустить ни малейшей возможности соприкоснуться.

— О, мисс Смит у нас, должно быть, поддерживает Акселя, — неожиданно громко, чтобы услышали все, сказал Томпсон. — Я ужасно огорчен.

— Да неужели?

Только глухой не уловил бы в моем голосе сарказма. Несколько угрюмых лиц игроков с любопытством обернулись в нашу сторону и теперь внимали каждому слову.

Даже за соседним столом разговоры стихли.

— Вы разбиваете мне сердце, Эмма, — театрально вздохнул Томпсон. — Но я рискну пойти ва-банк.

И он деловито выдвинул три стопки своих фишек в центр стола.

— Пас.

— Пас.

— Пас.

— Пас.

— Принимаю.

Аксель поддержал ставку своими фишками. На кону, по моим подсчетам, было около трех тысяч долларов.

С замиранием сердца, и, кажется, даже слегка приоткрытым ртом, я ждала. Все ждали.

Аксель открыл карты. По комнате пронесся изумленный вздох.

— Что же, — Томпсон достал платок и промокнул лоб.

Затем он одним нарочито медленным движением запястья перевернул свои. На какое-то мгновение повисла удушающая, тревожная тишина, а затем игроки и наблюдатели взорвались криками, поздравлениями и свистом.

— Флеш-рояль, господа, — и, подмигнув мне: — и дамы.

Я перевела взгляд на Акселя. Его лицо было непроницаемой маской.

Томпсон потянулся вперед, чтобы забрать свою добычу. Он улыбнулся, а затем тихо, почти сочувственно, произнес, глядя прямо ему в глаза:

— Не везет в игре, повезет в любви.

Не знаю, услышал ли его Аксель, но я услышала.

Боже, он проиграл столько денег!

Мое раздражение за выходку Акселя на парковке сменилось жалостью.

Был объявлен перерыв на «отлить» — по словам какого-то доходяги, — и «докупить» — по словам ковбоя.

Аксель сидел на своем месте молча, ничем не выдавая злости или горечи поражения. Его лицо слегка побледнело. Он словно нарочно, краем глаза, улавливал, в какой части комнаты я нахожусь, и отказывался даже на дюйм повернуться в ту сторону.

Меня отправили к Фоксу за пивом, и некоторые игроки вышли тоже — кто на бар за новой стопкой фишек, кто на улицу, «подышать».

Еще спустя час, когда игра продолжалась в том же темпе (Аксель, заметила я, теперь делал ставки с куда большей осторожностью), градус напряжения повысился.

Большинство игроков сильно проигрались и теперь только наблюдали за игрой. Все чаще за столом раздавались пьяные выкрики, поднимались споры и обвинения в жульничестве. Несколько человек ушли. Те, что уносили с собой хоть немного денег, украдкой оставляли мне чаевые.

Томпсон не выглядел особо радостным после своей победы, и удача понемногу стала изменять ему. Аксель же, напротив, блефовал виртуозно и даже с ничтожными комбинациями умудрялся выигрывать. Он много курил и то и дело давал мне знак пополнить его стакан. Для этого он не обращался ко мне напрямую — просто поднимал вверх руку, как официантке в дешевой забегаловке, коей я, впрочем, в этот вечер и являлась.