— Тебя не проведешь, — смеюсь я в ответ. — Я встала полчаса назад.

— Хорошо погуляли?

— Отлично, — немного запинаюсь я, вспомнив конец вечера. — Как бабушка?

— Все хорошо, детка, не переживай. Ты когда приедешь?

Я смотрю на часы на комоде и прикидываю время в пути до квартиры мамы.

— Завтра, — вздыхаю я. — Сегодня я не готова к поездкам.

Мама понимающе смеется.

— Хорошо, доченька, я тогда к твоему приезду нажарю пирожков.

Мой рот непроизвольно наполняется слюной.

— Будет здорово, мам.

Мы прощаемся, но когда я собираюсь убрать телефон, он снова начинает вибрировать. Я смотрю на дисплей и стыдливо зажмуриваюсь, как будто это позволит сделать вид, что я не видела сообщение от отца Миши.

Я все-таки набираюсь мужества и открываю сообщение.

«Как голова, Ангелина Андреевна?», — читаю я и закрываю лицо руками.

Это же надо было мне так расхрабриться вчера. Несколько минут я сижу уткнувшись в ладони и пытаюсь собраться с мыслями. Игнорировать мужчину не выход из ситуации, но как себя с ним вести, я совершенно не понимаю. Я бы с удовольствием делала вид, что ничего не было, но, кажется, он настроен обсудить наш разговор. Мне очень неловко, но я собираюсь с духом и печатаю ответ.

«Все в порядке, спасибо за беспокойство, Иосиф Давидович.»

«Я хотел сказать вам спасибо. За вчерашнюю беседу. Вы мне помогли взглянуть на все другими глазами. Не думал, что окажусь в такой ситуации, но этот взгляд со стороны отрезвил меня. Так что, я вам очень благодарен.»

Я теряю дар речи от его слов и пару секунд просто смотрю на сообщение, не зная что ответить. Неужели я ошиблась в нем? Или его любовь к сыну оказалась сильнее гордости? Я снова зажмуриваюсь, а затем открываю глаза и пишу ответ.

«Я рада, что смогла вам помочь. Простите, если была излишне прямолинейна. Если вам понадобится моя помощь — обращайтесь. Всегда буду рада.»

Иосиф Давидович не отвечает, и я считаю, что диалог исчерпан, как и инцидент, в целом. Обнаружив, что уже время обеда, встаю с дивана и нехотя плетусь на кухню. Готовка не моя сильная сторона, поэтому я с тоской осматриваю содержимое холодильника и принимаю волевое решение позавтракать яйцами. Опять. Пока яйца шипят на сковородке, я достаю хлеб, масло и снова ставлю турку на плиту. Кофе мне сегодня понадобится много.

Когда я снимаю с плиты сковородку с яичницей, в дверь звонят. Поставив ее на подставку для горячего, я выключаю газ под туркой и вытираю руки об полотенце. Звонок продолжает настойчиво трезвонить.

— Да что за день такой? — ворчу я себе под нос и иду открывать дверь.

Распахнув дверь, я от удивления отшатываюсь назад. Хуже встречи очно быть не могло.

— Ну привет, Линка, — широко улыбается мой бывший парень. — Я зайду?

Не дожидаясь ответа, Валера легко отодвигает меня от двери и заходит в квартиру. Не снимая обуви, широкими шагами проходит дальше на кухню и садится на табурет.

— Ты так и не научилась готовить ничего кроме яиц? — морщится он, оглядывая стол.

— Ты так и не научился не быть козлом? — парирую я, скрещивая руки на груди.

Я стою в коридоре, всем своим видом показывая, что разговаривать с ним не намерена.

— Ты бабки когда банку отдашь? — игнорирует Валера мои слова.

— Какие? — уточняю я, прекрасно понимая чего он от меня хочет.

— За машину?

— Какую машину?

— За нашу машину, — начинает злиться мужчина.

— А тебя не смущает, что ты просишь меня платить за нашу машину, на которой ездишь исключительно ты? Выходит она твоя, вот и платит сам, — вскидываю бровь я.

— Я могу возить тебя. Иногда. Мне не трудно, — самодовольно улыбается он.

— Нет необходимости.

Валера поднимается с табуретки и нависает надо мной угрожающей глыбой.

— Кредит на тебя, вот и плати, — цедит он.

Я отшатываюсь. Валера довольно непредсказуемый и ожидать от него в гневе можно многого.

— Уходи, — произношу я, как можно спокойнее.

— Слышь, дура, ты нарываешься, — сжимает он кулаки.

— Уходи, или я вызову полицию, — повторяю я, делая шаг в сторону комнаты.

Валера делает быстрый шаг ко мне и поднимает руку. Я сжимаюсь, но его кулак опускается на стену около моей головы. Глухой удар отражается от стены, и я вздрагиваю. Валера стискивает зубы, но больше не произнося ни слова, выходит из квартиры. Сердце колотится внутри, а ладони становятся мокрыми от страха. Чертов психопат. Я подхожу к столу, пару секунд смотрю на сковородку с яйцами, а потом поднимаю ее и опрокидываю содержимое в мусорку. Есть мне расхотелось.

В понедельник школьная жизнь начинает бить ключом и почти вытесняет из моей головы мысли о произошедшем в выходные. Мне становится совершенно не до личных переживаний.

Миша выглядит насупленным, но конфликтов больше ни с кем у парня не возникает. На моих уроках он ведет себя тихо и отстраненно. Я не задаю ему вопросы и не пытаюсь втянуть в обсуждению творчества Куприна. Мне хочется дать парню обвыкнуться в новой среде и коллективе.

— Ангелина Андреевна, — поднимает руку Ира Фирсова. — А по какому произведению мы будем писать сочинение?

— По «Яме», — поворачиваюсь я к девочке.

— Но «а-шники» пишут по «Гранатовому браслету», — обиженно тянет она.

— А-класс углубленно изучает другой предмет. А вы, если ты забыла, русский язык и литературу. И весь прошлый год программа у вас отличалась, как и в этом

— Но «Яма» сложная, — продолжает канючить Ира.

— И ничего она не сложная, — раздается неуверенный голос. — Зато «Яма» более остросоциальное произведение Куприна. И вызвало неоднозначную реакцию о современников.

Я поворачиваюсь на голос и встречаюсь взглядом с пронзительными серыми глазами Миши.

— Ты читал «Яму»? — уточняю я.

Миша кивает, но тут же втыкается взглядом в парту, а я не давлю на него. Но пару секунд удивленно рассматриваю парня. Он оказался с сюрпризом. Ира, наконец, успокаивается и садится на место. Я продолжаю урок и периодически бросаю взгляд на Михельсона.

Замечаю с каким интересом на Мишу поглядывают девочки и улыбаюсь. Конечно, он парень видный. Широкоплечий, высокий, умный. Вдобавок, ко всему еще и дерзкий, чем не мечта любой семнадцатилетней девчонки? Я снова перевожу взгляд на Мишу и, на мгновение, вижу перед собой лицо его отца. Парню есть в кого быть привлекательным и характерным.

Отмахнувшись от мыслей об Иосифе Давидовиче, я продолжаю смотреть на Мишу в надежде, что он больше не совершит ничего необдуманного в ближайшее время. И что выпускной год в новой школе окажется для парня приятным, а не болезненным временем. А затем замечаю взгляд Вовы, испепеляющий затылок Михельсона и замираю от дурного предчувствия.

После пятничного возлияния в баре, утро субботы выдается довольно тяжелым. Я редко страдаю похмельем. К тому же выпил вчера не очень много, чтобы так болела голова. У меня смутное подозрение, что они там бодяжат алкоголь. Надо бы действительно прийти с облавой в это заведение. Не самому, конечно, — мы таким не занимаемся, не наш профиль. Но дать наводку ребятам из смежного ведомства можно.

Медленно встаю с кровати и, пошатываясь, иду в душ. Похоже Миха еще не встал. Из комнаты доносится уже достаточно богатырский храп. Точно не встал. Опять всю ночь за компьютером просидел и в стрелялки свои играл небось. Я раздеваюсь, включаю воду и встаю под теплые струи.

Прекрасно помню все, что было вчера. У меня такая отличительная черта. Как бы сильно я не выпивал, на следующий день в памяти остается все до мельчайших деталей. Поэтому сейчас прекрасно помню все, что сказала мне училка Миши. Может я и правда не замечаю, что он повзрослел? Внешне-то понятно он меняется — по росту уже почти догнал меня, голос давно сломался, руки приобрели рельеф. Да и в целом, мозг начал работать. Ясно мыслит, порой даже в правильном ключе. Творит вот только какую-то херню. Действия абсолютно нерациональные, безответственные, какие-то невзрослые. Я всегда сравниваю его с собой в этом возрасте. Я таким не был. Воля отца была для меня законом. Не подчиниться было нельзя. А тут… сплошной постоянный бунт.