— Она богата?

— Очень богата. О, надо видеть, как она ездит верхом в сопровождении слуги. Джон недавно рассказывал мне, что с прогулки в Булонский лес он возвращается вконец обессиленный, изнемогает от усталости... Сейчас уж все привыкли и никто и внимания на все это не обращает, относятся к ней совсем как к мужчине.

— Держите, вот двадцать франков на пожертвования.

— Сударю нужно расписаться.

— Ах, верно.

Эдуар взял перо и поставил свое имя под именем прекрасной амазонки, потом вдруг, остановившись, проговорил:

— Это невозможно.

— Сударь отказывается вносить эти двадцать франков? Сударь волен поступить как хочет.

— Мне знаком этот почерк, — прошептал Эдуар.

— Что сударь сказал?

— Ступайте, вы мне больше не понадобитесь. Этот лист я задержу у себя, возьмете его, когда за ним явятся...

«Где, черт побери, я видел этот почерк?» — думал, оставшись один, Эдуар.

Вдруг он ударил себя по лбу и принялся рыться в карманах платья, пытаясь найти там письмо от домино; но, вспомнив, что отдал его или, вернее, разорвал у нее на глазах, вернулся к листу, чтобы убедиться в полном сходстве почерков.

То, что виденная им всего лишь раз девушка и есть героиня двух его маскарадов, было настолько невероятно, что он исключил ее из числа подозреваемых. И однако, то и дело бросая взгляд на подпись, он приходил к убеждению, что полученное им послание было написано той же рукой, которая удостоверила пожертвование в пятьсот франков.

Поистине в это невозможно было поверить, однако Эдуар с каждой минутой все больше укреплялся в своем мнении.

«Черт возьми! — подумал он. — Она ведь сказала, что сегодня я узнаю ее имя — так вот оно, ее имя. И еще она сказала, что я увижу ее. Я сейчас выйду из дому и встречу ее непременно».

Он принялся одеваться, удалившись в умывальную комнату, окно которой, как помнит читатель, выходило в маленький дворик. Консьерж оставил окно открытым, и в ту минуту, когда Эдуар подошел к нему, чтобы закрыть, он увидел в окне напротив девушку: она смотрела на него, приложив палец к губам. Знак этот у всех в мире означает одно — молчание!

Затем занавеска на окне опустилась — все было сказано.

Эдуар стоял в оцепенении. Сердце его рвалось из груди.

Наконец он затворил окно, сел и стал размышлять.

В результате раздумий он мог сказать себе, что теперь он кое-что знал, зато не понимал решительно ничего.

Покончив с одеванием, он вышел.

«Я уверен, что сумею хранить тайну! — говорил себе Эдуар. — Как она прекрасна! А эта бедняжка Мари, с которой я обещал больше не видеться! Что же сделать, чтобы порвать с ней?»

С такими мыслями он пришел на улицу Вивьен и застал Мари сидящей у камина; вид у нее был обиженный.

— Здравствуй, — сказал он, входя.

— Здравствуй, — сухо ответила молодая женщина.

— Ты нездорова?

— Нет.

— Тогда что с тобой?

— Со мной ничего.

— Отчего же ты надулась?

— Оттого.

— Неубедительно. Прощай.

— Ты уходишь?

— Да.

— Счастливого пути!

Эдуар вышел на лестницу. Спустившись на один этаж, он услышал, как Жозефина крикнула ему, перегнувшись через перила:

— Сударь!

— Что? — отозвался Эдуар, подняв голову.

— Хозяйка желает с вами поговорить.

Эдуар вернулся.

— Чего ты от меня хочешь? — входя в комнату, спросил он.

— Сядь там.

— Ну, что дальше? — продолжал он, в свою очередь придав голосу недовольный тон.

— С кем ты вчера был на балу в Опере?

— С Анри и Эмилем.

— А что за женщина, с которой ты проговорил весь вечер?

— Это моя тетушка.

— Ах, оставь шутки!.. Послушай, Эдуар, если ты больше не любишь меня, так признайся в этом, но не выставляй меня на посмешище и не вынуждай то и дело слышать, что ты бросил меня больную, чтобы вести кого-то там в Оперу.

— Как все это смешно! На бал в Оперу! — воскликнул молодой человек, принимаясь щипцами шевелить угли в камине, и с улыбкою продолжал:

— Во-первых, никого я на бал в Оперу не водил. Какая-то женщина сама подошла ко мне и заговорила, не полицию же мне было звать!

— Кто эта женщина?

— Я ее не знаю.

— Ты лжешь!

— Клянусь тебе. Никак не пойму, что на тебя нашло? Я пришел повидаться с тобой, вместо того чтобы заняться делами, идти в Школу, и вот пожалуйста...

— Сегодня воскресенье, а по воскресеньям в Школу не ходят.

— Да, но я мог бы позаниматься.

— Ну, так иди, мой дорогой, иди. Теперь уж я знаю, что мне делать.

— Делай что хочешь. Если угодно, можешь даже писать трактаты на тему морали. Но учти, я их читать не буду.

— Смотри как заговорил!

— А ты уж очень загордилась! Точно академик или пэр Франции какой-нибудь. Очень мило.

— Слушай, убирайся вон! Иначе эти щипцы полетят тебе в голову!

— Не стоило меня звать, чтобы сообщить это.

— Хочу, чтобы сегодня вечером ты поехал со мной в цирк.

— В твоих словах нет никакой последовательности. Это невозможно.

— Почему?

— Потому, что я ужинаю не дома.

— Ну и прекрасно! В следующий раз мы увидимся нескоро, и тогда тебе будет жарко!

— Значит, до будущего лета, дорогая подруга!

Мари, с силой хлопнув дверью, скрылась в соседней комнате.

А Эдуар, уходя от Мари, думал:

«Вот я и поссорился. Пусть теперь мне кто-нибудь скажет, что Провидение тут ни при чем!..»

Было около четырех часов. Взяв экипаж, Эдуар вернулся домой.

Внизу ему вручили письмо; открыв его, он прочел:

«Я слышала об одном человеке, который, узнав, что его

возлюбленная живет в доме напротив, на следующий же

день изыскал способ перебросить мост между двумя окнами и по нему прийти к ней в полночь.

Поистине у этого мужчины имелись ум, отвага и сердце».

Кроме того, ему передали визитную карточку Эдмона, уведомлявшего, что в пять часов он будет ждать его напротив кафе «Парижское».

Эдуар поднялся к себе. Нужно было оценить расстояние между окнами и, как говорилось в письме, установить мост. Дело предстояло нешуточное, тем более что расстояние можно было определить лишь приблизительно. Но время терять не стоило, и потому Эдуар, как можно точнее проведя расчеты, отправился к плотнику, чья мастерская находилась неподалеку, и заказал к следующему дню доску шириною в один фут, длиною в десять футов и толщиною в три дюйма. Оставив свой адрес и рассчитавшись, Эдуар вышел из мастерской.

В пять часов он встретил Эдмона, ждавшего его на бульваре.

— Что новенького? — спросил Эдуар.

— Ничего.

— Тебе ответили на письмо?

— Да, вот ответ.

Эдуар прочел:

«Сударь, за кого Вы меня принимаете? Вы глупец!

Элеонора».

Эдуар не мог удержаться от смеха.

— Что ты на это скажешь? — спросил Эдмон.

— Скажу, что это не очень обнадеживающий ответ.

— Ты знаешь стольких женщин, познакомь меня хоть с одной.

— Так ты по-прежнему свободен?

— По-прежнему.

Это «по-прежнему» прозвучало как самые грустные из всех слов, когда-либо произнесенных.

— Так и быть, я познакомлю тебя.

— Правда?

— Да.

— И когда?

— Прямо сегодня.

— Она блондинка?

— Да.

— Порядочная?

— Еще какая! Только очень чувствительная.

— Ты меня представишь?

— Нет, пойдешь один.

— Да она выставит меня за дверь.

— Ты ей кое-что передашь от меня. Мне нужно сделать ей какой-нибудь подарок. Так что ты просто воспользуешься ее хорошим настроением, которое у нее появится.

Эдуар зашел к Марле, выбрал браслет и сопроводил его письмом:

«Моя дорогая Мари, забудь о том, кем я был для тебя еще вчера, но всегда помни о том, кем я буду для тебя отныне: искренним и верным другом.

Позволь мне украсить этим браслетом твою правую ручку; если она не пожелает, позволь украсить левую.