Как мы уже говорили, «Камбрия» была небольшим бригом водоизмещением двести тонн; она направлялась в Веракрус под командой капитана Кука; экипаж ее состоял из восьми человек, а на борту находились тридцать корнуоллских шахтеров и несколько служащих англо-мексиканской компании. В то утро, когда произошла катастрофа, «Камбрия» шла под ветром тем же курсом, что и «Кент», но на большом расстоянии от него.

Однако Провидению было угодно, чтобы гигантская поперечная волна расколола правый фальшборт «Камбрии»; капитан Кук, чтобы уменьшить нагрузку на судно, приказал лечь на другой галс, и бриг таким образом оказался в поле зрения «Кента».

Читателю уже известно, каким образом капитан Кук предоставил убежище несчастным жертвам кораблекрушения.

Теперь же следует рассказать вот о чем.

В то время как состоявшая из восьми человек команда брига управлялась со снастями, тридцать корнуоллских шахтеров, разместившись на вантах и рискуя жизнью, проявляли свою общеизвестную в Англии физическую силу: как только волна откатывалась, они хватали очередную жертву кораблекрушения за руку, за одежду или даже за волосы и втаскивали на палубу. Кроме того, мы видели, с какими возражениями капитан Кук принимал последнюю шлюпку, прибывшую с «Кента».

И в самом деле, моряки, устав от поездок и ропща на то, что им приходится рисковать собой ради спасения пехотинцев, к которым они испытывали крайнюю неприязнь, уже не раз отказались бы возвращаться к «Кенту», если бы капитан Кук, пристыдив их за эгоизм, не заявил со всей решительностью, что не примет их на борт «Камбрии» до тех пор, пока они не исполнят до конца свой человеческий долг.

Провидению было угодно также, чтобы это неслыханное сочетание опасностей, приведшее к столкновению пожара и бури, превратило борьбу огня и воды в средство спасения для экипажа, ибо оно позволило капитану Коббу, открыв порты, затопить трюм и замедлить распространение огня, без чего «Кент» был бы полностью уничтожен пламенем, прежде чем хоть один человек успел укрыться на борту «Камбрии».

Да и разве не чудом было то, что сама «Камбрия» оказалась в начале своего пути, вместо того чтобы идти в обратную сторону, и, стало быть, запасы продовольствия на ней были почти нетронуты, вместо того чтобы подходить к концу?

Разве не чудом было то, что ее палуба, вместо того чтобы быть загроможденной грузом, оказалась совершенно свободной от товаров, ведь у команды могло не хватить ни времени, ни возможностей, чтобы выбросить их за борт?

Разве не чудом, опять-таки, было то, что ветер, встречный в выполняемом ею рейсе, оказался, напротив, попутным, когда она с шестьюстами жертвами кораблекрушения на борту возвращалась к берегам Англии?

Ведь то, что жертвы кораблекрушения попали на борт «Камбрии», еще не означало их спасения: шестьсот человек теснились в страшную бурю на корабле, предназначенном для перевозки сорока или, самое большее, пятидесяти человек и затерянном в Бискайском заливе, в сотне миль от ближайшего порта.

Так, например, в небольшую, рассчитанную на восемь— десять человек каюту, куда попал майор Мак-Грегор, набилось восемьдесят человек, из которых шестидесяти не на чем было даже сидеть.

Что касается бури, то она не только не стихала, но, напротив, усиливала свою ярость, а поскольку один из фальшбортов накануне был унесен, то волны все время захлестывали палубу, и пришлось задраить люки.

Как только люки были задраены, прекратился приток свежего воздуха в твиндек и скопившиеся в нем люди начали задыхаться.

Тогда пришлось открывать люки в промежутках между ударами волн.

В самом деле, в твиндек набилось столько людей, что, казалось, от жара их дыхания «Камбрия» в свою очередь вот-вот запылает.

Воздух был такой тяжелый, что зажженная свеча тут же гасла.

Тем, кто скопился на палубе, пришлось ничуть не лучше, потому что они день и ночь стояли по щиколотку в воде, полураздетые, закоченевшие от холода и сырости.

К счастью, как мы уже сказали, ветер был попутный, и, словно понимая, что «Камбрии» надо идти как можно быстрее, он становился все сильнее.

Со своей стороны, капитан, рискуя сломать мачты, приказал поднять все паруса, и во второй половине дня 3 марта с марса раздался крик: «Впереди земля!»

Вскоре бриг подошел к островам Силли и, быстро пройдя вдоль берегов Корнуолла, в половине первого ночи бросил якорь в порту Фалмута.

На следующий день ветер, до этого дувший с юго-запада, внезапно сменился на северо-западный.

Но самое большое чудо, в котором рука Провидения заметнее всего, состояло в том, что через три дня после прибытия «Камбрии» с шестьюстами жертвами кораблекрушения стало известно: люди, оставленные на «Кенте» и считавшиеся погибшими вместе с ним, были доставлены в Ливерпуль на судне «Каролина».

Как же произошло столь чудесное спасение? Сами несчастные с трудом могли это объяснить.

А случилось вот что.

После того как от «Кента» отплыла последняя шлюпка, вырывавшееся отовсюду пламя вынудило всех людей, оставшихся на корабле, укрыться на русленях, где они пробыли до тех пор, пока сгоревшие наполовину мачты не рухнули в воду и потухли.

Тогда бедняги ухватились за плавающие обломки и провели остаток ночи, а также все утро следующего дня в этом страшном положении.

Около двух часов пополудни один из них, поднятый на гребень волны, огляделся и, заметив судно, закричал: «Парус!»

То была «Каролина», следующая из Александрии в Ливерпуль. Подобранные капитаном Бил беем, они, как мы уже сказали, высадились на берег Англии через три дня после своих товарищей, которые считали их погибшими.

Велик Господь!

Сын солдата, я люблю выбирать своих героев в армейском строю.

Моей матери

в знак любви, почтения и благодарности.

Алекс. Дюма

Любовь всего лишь эпизод в жизни мужнины, для женщины же это вся история ее жизни.

Госпожа де Сталь

— Прощай, моя Лоретта! — повторял молодой офицер, прижимаясь своими губами с темнеющей над ними тонкой нитью черных усиков к бескровным губам молодой девушки лет шестнадцати-семнадцати, рыдающей в его объятиях; в то же время стоявший поблизости от него гусар выказывал признаки нетерпения, сдерживая за поводья горячего коня, своим топтанием на месте, казалось, упрекавшего хозяина за бездействие, на которое тот его обрек.

— Прощай, моя Лоретта! Осуши свои слезы, я вернусь, клянусь тебе на кресте и на шпаге, что я вернусь... если только...

Он поднял глаза к Небу, и рыдания девушки усилились...

— Капитан, — заметил гусар, почтительно поднося руку к козырьку кивера, — я едва различаю полк в окружающем его облаке пыли.

— Ну и что? Галопом мы его догоним, — ответил на это обращение молодой офицер несколько резким, но вполне дружелюбным тоном.

Потом он снова повернулся к девушке:

— Я вернусь, Лоретта, и никогда больше не покину тебя. Ты ведь будешь меня сопровождать повсюду, не правда ли, Лоретта? Ты станешь моей женой и поедешь со мной в эту прекрасную Францию, которую я так расхваливал тебе, а когда ты попадешь туда и наши элегантные парижанки тебя увидят, они, досадуя, вынуждены будут признать, что на берегах Рейна можно найти столь же совершенную красоту, как и у них.

— О, как мне нужно верить твоим словам, — прервала его девушка, — ибо неужели ты думаешь, что если бы я не надеялась на твое скорое возвращение, то могла бы расстаться с тобой, не испустив дух в твоих объятиях! Тебе же известно, мой милый Эжен, что ты первый, кто заставил биться мое сердце, первый, кто внушил мне чувство, неведомое твоей неискушенной Лоретте до встречи с тобой; тебе и не надо требовать от меня признаний, я счастлива повторять, что люблю тебя. Я во всем согласна с тобой!.. В чем я могу тебе отказать, если живу только тобой, только для тебя... О да! Ты вернешься, мой возлюбленный, и найдешь свою Лоретту на том же месте, где каждый день она обещала ждать тебя.