Ее слезы текли все обильнее, и белоснежные руки сомкнулись на шее Эжена, как цепь, а у него не хватало мужества разорвать ее.
— Капитан, — снова стал торопить его гусар, — наш полк уже скрылся из виду, и уже еле слышны пронзительные звуки труб, которые его опережают. Вы же знаете, как опасно оставаться в арьергарде, а партизаны майора Шлютца...
— Ну и что же, Фредерик, — нахмурил брови молодой офицер, — разве на боку у нас не висят наши охранные свидетельства? Или ты боишься?.. Тогда поезжай, я и без тебя догоню полк.
— Боюсь? Я? — отвечал старый гусар, и на его лице появилась пренебрежительная усмешка. — Это не я, а ваш скакун в нетерпении; я здесь, как и на поле боя, в вашем распоряжении. Спокойно, шалун, спокойно! — добавил он, обращаясь к лошади своего хозяина. — Отдохни пока, тебе предстоит отсюда дорога до Москвы, у тебя еще с избытком будет время устать!
Однако слова гусара, которые оставляли ощущение опасности, грозящей Эжену, подействовали на молодую девушку намного сильнее всех ее доводов разума, и она сама стала умолять юношу уехать, а он никак не мог оторваться от ее губ. Наконец оба прошептали слова прощания, молодой капитан легко вскочил на своего коня, и тот понесся с быстротой молнии. Лоретта долго провожала его глазами — возлюбленный увез с собой не только ее душу, но и все ее силы: едва только он со своим спутником скрылся из виду, ей показалось, что сердце ее разбито и она вот-вот умрет.
Лоретта была дочь пастора небольшого городка на берегу Рейна. Рождение ребенка, появившегося на свет раньше положенного срока, стоило жизни его матери. Лоретту вырастил отец, человек ученый и набожный, и ее образование было, возможно, менее блестящим, чем у других девушек городка, но более основательным. Кроме того, в ней было то, что порой напрасно искали в ее сверстницах: чистосердечие и простодушие; никогда ни малейшая ложь не оскверняла ее уст: да и что ей было скрывать? Все помыслы Лоретты были чисты, как и ее душа, а во всех поступках, совершаемых ею, признались бы и ангелы.
Ей было пятнадцать лет, когда город, где она жила, стал театром военных действий. Французы расположились в окрестности лагерем, и дня не проходило без перестрелки. В одну из ночей она несколько раз просыпалась от выстрелов, казалось раздававшихся в саду, который был отделен от равнины только низкой и не очень густой живой изгородью. В какое-то мгновение послышался сигнал общей тревоги; французы, уступив пятикратно превосходящей силе противника, отвели свои войска и, преследуемые австрийцами, покинули город.
Лоретта поднялась и начала молиться. За кого? Она сама не знала: и французы, и австрийцы в ее глазах были просто люди, и за всех она равным образом молила Небо. Вскоре суматоха улеглась, и девушка быстро погрузилась в сон, столь же безмятежный, как и прежде.
Настал рассвет. Лоретта проснулась, спрыгнула с постели, произнесла короткую, но горячую молитву, надела корсет и легкое платье; ее босые ножки скользнули в маленькие туфельки, словно предназначенные для шестилетнего ребенка, и побежала в сад. Там каждое утро у ключа, вытекающего из увитой розами беседки, она умывала свое прекрасное личико, погружая при этом в воду длинные белокурые косы. Вот и сейчас она уже наклонила голову к прозрачном водоему и улыбнулась своему отражению, но в эту минуту услышала рядом с собой ржание лошади. Вскрикнув от испуга, она бросилась было бежать, но тотчас заметила, что конь один, без всадника, и стала осторожно приближаться к нему, исполненная одновременно любопытства и робости; не успела она пройти несколько шагов, как наткнулась на распростертое тело... Подлинный ужас охватил ее, и если до этого ей хотелось убежать, то теперь она будто приросла к земле, тщетно пытаясь сдвинуться с места. Ноги ее дрожали и подкашивались, и она чуть было не упала рядом с несчастным, пробудившим в ней такой страх.
Однако если бы Лоретта хорошо рассмотрела лежавшего, то ей пришлось бы признать, что чувство, которое он должен был внушать, вовсе не было страхом: выглядел он лет на двадцать, не старше, а его элегантная гусарская форма, украшенная золотым галуном и мехом (это указывало на то, что он занимал высокое положение в армии), казалось, была нарочно выбрана, чтобы подчеркнуть природную красоту лица; но по этому лицу струилась кровь, вытекающая из широкой раны на лбу; рядом с ним валялась гусарская меховая шапка, почти полностью рассеченная саблей, что свидетельствовало о силе нанесенного удара.
Лоретта не сводила с юноши растерянного взгляда; по другую сторону от него лошадь, не покинувшая хозяина, то время от времени почти касалась его своими раскрытыми дымящимися ноздрями, то, подняв голову, оглашала воздух ржанием. Внезапно Лоретте пришла в голову мысль — может быть, юноша не умер? Может быть, ей предназначено вернуть его к жизни... Разумеется, по его мундиру она поняла, что перед ней враг, но какое ей было до этого дело? Разве он не умирает? И разве минута промедления не может оказаться для него роковой?
Испуг Лоретты уже почти прошел, она побежала к своему любимому источнику и, осторожно неся в сложенных ковшиком ладонях воду, вернулась к молодому офицеру и смочила ему лицо. Этого было явно недостаточно, чтобы привести его в чувство, но вполне хватило, чтобы смыть кровь, которой было залито его лицо, и с этой минуты страх окончательно покинул девушку, поскольку она увидела, что гусар молод и красив. Она снова побежала к ключу, целиком намочила свой платок, захватила деревянную скамеечку, находившуюся в беседке, и, вернувшись, села рядом с раненым; затем, с трудом приподняв его окровавленную голову, она положила ее себе на колени, придерживая одной рукой, а другой стала капля за каплей выжимать воду из платка на лицо молодого француза. То ли пришло время, когда он должен был очнуться, то ли на самом деле оказываемая помощь содействовала этому, но юноша вздохнул... Сердце Лоретты радостно забилось, она склонила голову ближе к незнакомцу, едва смея дышать; на мгновение ей показалось, что, приблизив свои губы к бледным губам раненого, она сможет вернуть им жизнь и цвет, но тайная тревога ее удерживала: она не считала, что поступить так будет дурно, но все же не осмеливалась это сделать... Тем не менее расстояние между ними становилось все меньше и меньше, их волосы смешались, ее горячее дыхание, казалось, возвращало его к жизни.
Наконец, он открыл глаза и устремил на свою спасительницу нежный и томный взгляд, исполненный такого выражения!.. О, Лоретта потом часто повторяла, что этот первый взгляд отплатил ей за все ее труды.
И только в эту минуту, увидев, что он смотрит на нее, целомудренная девушка заметила беспорядок в своем туалете: грудь ее была наполовину обнажена, прикрытая лишь легкой прозрачной тканью платья; ничто больше не защищало девушку от жадного и изумленного взора молодого офицера, как будто бы ждавшего от нее каких-то слов и надеявшегося, что от них прояснятся его мысли.
Лоретта покраснела, быстро развязала ленты, удерживающие косы, встряхнула головой, и от этого движения ее волосы тут же рассыпались на груди подвижным и прозрачным покрывалом; затем, полагая, что красавец-француз в эту минуту больше не нуждается в ее помощи, девушка вскочила, кинулась к отцовскому дому и скрылась в кустах роз и сирени, затенявших вход в него.
Эжену — ибо это был он — могло бы показаться, что он во власти сна, если бы острая боль, испытываемая им, не свидетельствовала, что он бодрствует и страдает.
У него едва сохранилось смутное воспоминание о ночном происшествии; его сознание, ослабленное из-за большой потери крови, не могло связать воедино то, что сохранилось в его памяти, и то, что бшю на самом деле; он не понимал, действительно ли ему оказала помощь молодая девушка или все это плод его больного рассудка. Наконец, он смог подняться и, опираясь на саблю, которая удержалась на его запястье благодаря темляку, обхватившему руку, попытался добраться до дома, видневшегося невдалеке; однако едва он с невероятным усилием сделал несколько шагов, как почувствовал, что все вокруг него закружилось, а земля стала уходить из-под ног. В эту минуту появился отец Лоретты: предупрежденный дочерью, он поторопился навстречу чужеземцу, чтобы поддержать его и помочь ему.
