Эжен, будучи не в состоянии вымолвить ни слова, оперся на руку пастора и машинально последовал за ним; едва войдя в дом, он снова потерял сознание. Пастор отнес его на кровать и позвал дочь, чтобы она побыла с раненым, пока он отправится на поиски единственного в этом городке хирурга.

Лоретта вновь оказалась рядом с молодым офицером и, поскольку один раз она уже привела его в чувство, решила попробовать, не сможет ли ее уход снова оказать на него такое же действие; подойдя к изголовью постели, она поднесла больному нюхательную соль, и это сразу же привело к нужному результату — Эжен открыл глаза; увидев перед собой то же ангельское лицо, явившееся перед ним в саду, он попытался убедиться, что это не видение, и, обхватив Лоретту руками, не давая ей времени сопротивляться, приник к ее устам. Их губы встретились: любовь одарила невинность первым поцелуем.

Лоретта, смущенная и взволнованная, охваченная незнакомым, непонятным ей самой чувством, вырвалась из объятий молодого офицера и затаилась у изножья постели; оттуда, просунув покрасневшие пылающие щеки между занавесками, она осмелилась посмотреть на него... Эжен приподнялся, умоляюще протягивая к ней руки.

— Простите меня, мадемуазель, простите! — твердил он. — Но ваша небесная красота, ваши белые одежды, ваши парящие волосы и ваше быстрое исчезновение — все это заставило меня думать, что рядом со мной оказалось небесное существо — или ангел, или дух — и что пришло оно забрать мою душу, готовую улететь; в этих объятиях смерть показалась бы мне такой сладкой! Но теперь, когда я осознал свою ошибку, какой же она мне представляется жестокой!

Звук голоса молодого человека был так нежен, в его глазах светилась такая любовь и почтительность, что Лоретта, не задумываясь, покинула свое место у изножья кровати и очень осторожно снова села у изголовья.

Рана Эжена не была ни глубокой, ни опасной: головной убор смягчил удар, и все же она причиняла ему большое страдание. Он застонал, и прекрасные пальчики Лоретты умело высвободили слипшиеся от крови волосы, попавшие в рану. Когда появился хирург вместе с пастором, он нашел, что его обязанности наполовину выполнены и ему осталось только наложить повязку. Он успокоил Лоретту, заверив ее, что через четыре-пять дней больной уже будет в состоянии ходить, а сейчас ему нужен отдых и сон; с большой неохотой юная немка покинула комнату Эжена, ведь она уже полюбила его всем сердцем, но распоряжения врача не допускали возражений — им следовало подчиниться.

Эжен, со своей стороны, предпочел бы, чтобы милая сиделка осталась рядом даже во время его сна: ему казалось, что тогда его сонные грезы будут особенно сладки, а пробуждение поистине восхитительно! Ему был незнаком присущий Лоретте и почти неизвестный во Франции тип красоты, подчеркиваемый живописными костюмами и прическами юных девушек с берегов Рейна. Изящество стана; длинные косы, спадающие почти до земли; обычная бледность, сменяющаяся краской при самом легком волнении и снова сразу проступающая; небесно-голубые глаза, наполненные безотчетной грустью, что свидетельствовало о бесконечной потребности любить и страдать; своего рода физическая слабость, клонившая на грудь голову, словно она была непосильной ношей для хрупкой шеи, — все это говорило об особом создании, предназначенном для иного, более возвышенного, более доброго мира, чем наш, и попавшем к нам по случайной ошибке природы. Казалось, что здешний слишком плотный, слишком земной воздух стеснял ее дыхание, и только на вершине горы, в живительной чистой атмосфере она могла дышать полной грудью. Такой была Лоретта в свои пятнадцать лет, легкая, как грация, наивная, как сама невинность, и никого еще не любившая во всем свете, кроме своего отца и своих горлиц.

Но как же в прошедшее утро все изменилось для нее! Только сейчас началось ее существование: кровь быстрее и живее потекла по венам, словно она гнала по ним новую жизнь; неизведанные до той поры ощущения, чарующие и сладостные, заставляли трепетать сердце девушки. Она, наконец-то, вкусила жизнь со всеми ее муками и радостями, ибо с этой минуты Лоретта познала любовь.

Не имея возможности пройти к больному, она спустилась в сад; там под навесом стоял скакун рыжей масти и терпеливо ждал, когда ему принесут есть и освободят от сбруи. Его первое желание Лоретта выполнила тут же, и, пока он с жадностью ел, она ласкала своей маленькой ручкой округлую, покрытую жилками шею благородного животного; потом с детским любопытством принялась разглядывать блестящее военное убранство, с трудом открыла кобуры, но при виде посеребренных рукояток двух боевых пистолетов поспешно закрыла их и снова склонилась к коню.

— Красавец, — говорила она, лаская его, — ты единственный, кто остался верен твоему хозяину; друзья покинули его, но ты...

И рука ее еще нежнее гладила лошадь.

Наконец она ушла от него и, увидя своих горлиц, вспомнила, что, занявшись конем, она забыла их покормить. Это случилось с ней в первый раз в жизни, но ведь жизнь ее так изменилась!

Затем девушка направилась к тому месту, где она нашла Эжена; трава была затоптана и окровавлена, рядом валялась разрубленная меховая шапка; Лоретта подняла ее, и слезы невольно закапали на тянущийся от нее алый след. Потом она вернулась к себе, захватив шапку с собой. Зачем? Возможно, она и сама этого не знала, но ведь этот головной убор принадлежал молодому французу и, ослабив удар, несомненно спас ему жизнь.

Первые приметы зарождающейся любви так многообразны и тонки, что нет слов человеческих, чтобы их описать, — это под силу только божественному языку ангелов.

Эжен тоже ощущал их, но по-иному. Юноша уже испытал любовь, вернее вкусил наслаждение. Всем сердцем сейчас он жаждал увидеть прекрасного ангела, явившегося к нему, но не осмеливался заговорить об этом. Почтенная внешность отца Лоретты не располагала к откровенности с ним, и Эжен отворачивался, пытаясь заснуть, а прикрыв глаза, грезил о той, которую он не мог увидеть.

Поразмыслив, гусар пришел к выводу, что, пока он лежит в постели, девушка не сможет посещать его комнату; поэтому на следующий день пастор, войдя к нему, застал молодого офицера в полной форме, словно ему предстоял смотр.

Юная Лоретта тоже увидела его: на цыпочках, крадучись, она следовала за отцом, чтобы постараться хоть мельком посмотреть на бедного раненого; когда же она увидела его, восторженный возглас вырвался у нее из груди и она радостно вбежала в комнату, куда не могла попасть накануне.

О, начиная с этого времени дни полетели так быстро! Пастор должен был по роду занятий бывать в городке, и они оставались одни... О, эти невинные и нежные ласки, жаркие вздохи, восторженные признания!.. А когда Эжен смог выходить, с какой радостью она повела его к источнику, к увитой розами беседке, к навесу с рыжим скакуном, к вольеру с горлицами и, наконец, к тому месту, где она нашла его умирающим!

Понемногу к Эжену возвращались силы, и прогулки можно было удлинять; Лоретта водила его к плодородным берегам Рейна, заставляла восхищаться их живописными склонами, покрытыми виноградниками и увенчанными готическими замками, которые в наше время кажутся вехами, поставленными рукою истории как свидетельство течения времени и как напоминание о веках варварства и феодализма. Временами Лоретта и Эжен взбирались на эти развалины, достигали самого их верха и любовались раскинувшимися перед ними просторами и чарующим видом.

Но глаза Эжена почти всегда были прикованы к голубоватым вершинам, замыкающим на юге подернутый дымкой горизонт; он вздыхал, думая о Франции, и говорил подруге:

— Посмотри, Лоретта, посмотри на эти высокие горы; там, за ними, дивная страна, еще прекраснее твоей, страна, где осталась моя мать и любимая сестра; страна, куда однажды я повезу тебя!

И слезы увлажняли ресницы молодого офицера — так сильна в наших сердцах тоска по родным краям.

Но предпочитали они прогулки на деревенское кладбище, расположенное на вершине холма, который возвышался с одной стороны над дорогой, с другой — над деревней; украшением кладбища были кипарисы, лиственницы и ивы. Под сенью этих деревьев, в этом приюте вечного покоя, приходило чувство тревожной, но сладкой грусти. Здесь была могила матери Лоретты; девушка не знала своей матери, но — судя по скорби пастора — понимала, как та была добра и милосердна; каждый день вместе с Эженом они приходили сюда.