Таким образом удалось почти вдвое увеличить запас воды. Затем матросы, забравшись на пальмы, стали срезать их мягкие, словно воск, верхушки, на вкус напоминавшие свежую капусту; они поели их на месте, а также сделали запас на будущее.

После этого они разбрелись по берегу, чтобы поискать ракушки.

Бонтеку тем временем взобрался на гору.

Когда он добрался до вершины и вспомнил, какая удивительная цепь событий поочередно подвергала его смертельной опасности и оставляла в живых, чувство признательности Провидению заполнило его душу, он преклонил колени на негостеприимном берегу этого неутолимого моря и возблагодарил Господа.

Затем он поднял голову и взгляд его остановился на горизонте.

Справа от себя он увидел, как вырисовывается в дымке горная цепь и посреди этого лазурного тумана устремляются ввысь две вершины.

И тут к нему пришло воспоминание.

В Голландии, в Хорне, прислонившись к огромной печке и поставив перед собой кружку пива, он часто слушал рассказы одного путешественника из числа своих друзей, Виллема Схаутена, дважды побывавшего в Ост-Индии, и тот как-то сказал ему, что за Батавией тянется горная цепь, две высочайшие вершины которой уходят за облака и за свой лазурный цвет названы Синими горами.

Если перед ним сейчас те самые горы, о которых рассказывал ему Виллем Схаутен, то в счислении Бонтеку не допустил никакой ошибки и путешественники находятся вблизи Явы, то есть голландской колонии, где они могут рассчитывать на любую помощь.

Бонтеку быстро спустился, поспешил к людям, продолжавшим поиски ракушек, и поделился с ними своими надеждами.

Они предложили капитану вновь править шлюпкой и взять курс на горы.

В шлюпку были сложены все ракушки, какие им удалось найти, все срезанные ими верхушки пальм, все бамбуковые стебли, наполненные водой, и, поскольку ветер был попутным, моряки направились прямо к двум вершинам.

Настала ночь; горы исчезли в сумерках, но на небе показались звезды, и теперь можно было ориентироваться по ним.

На следующий день лодку остановил штиль. Матросы сначала испытали огромное разочарование, ведь они не знали, что путь, пройденный ими за ночь, привел их к берегу Явы.

Внезапно матрос, поднявшийся на верхушку мачты, вскрикнул; затем, протерев глаза, он объявил, что видит двадцать три корабля.

Радость, охватившая команду, вырвалась криками, песнями и прыжками.

Затем гребцы налегли на весла и шлюпка поплыла навстречу флоту.

Как оказалось, эти суда были голландскими; командовал ими адмирал Фредерик Хаутман Далкмар.

Командующий стоял с подзорной трубой на полуюте, откуда следил за всеми движениями приближавшейся шлюпки; при виде ее его опытный глаз распознал следы большого бедствия.

И вскоре потерпевшие кораблекрушение увидели, как от корабля отошла и быстро поплыла лодка. Она была послана командующим.

Когда шлюпка и лодка сблизились, оба экипажа встали, размахивая шляпами и испуская радостные крики.

Очень быстро они узнали друг в друге тех, с кем вместе вышли с Тексела и расстались лишь в Бискайском заливе, и это вызвало еще большую радость.

Бонтеку и Рол перешли в лодку, и их отвезли на адмиральское судно.

Шлюпка с матросами «Ньив-Хорна» следовала за ними.

Оба офицера поднялись на палубу, где их ждал Фредерик Хаутман.

Рассказ капитана был немногословным.

Когда говорят о долгих страданиях, обычно укладываются в короткие фразы. Адмирал быстро понял, что всем этим храбрым людям необходимо восстановить силы; он велел накрыть свой собственный стол, поставить на него хлеб, вино и мясо, пригласил к нему Рола и Бонтеку и распорядился, чтобы остальные потерпевшие кораблекрушение поднялись на борт, а матросы как можно сердечнее приняли их.

Когда Бонтеку и Рол увидели перед собой хлеб, вино и блюда своей страны, они переглянулись и, движимые одним и тем же чувством, залились слезами и от всего сердца стали благодарить адмирала за оказанный им теплый прием.

Адмирал дал возможность этим исстрадавшимся людям подкрепить свои силы, а на следующий день, посадив их на свою яхту, отправил в Батавию, куда они вошли при огромном стечении народа, уже знавшего о том, какие беды приключились с ними и как они чудесным образом трижды избежали смерти, когда им угрожали поочередно огонь, вода и земля.

В тот же день они пришли во дворец главы Компании, где были приняты так же сердечно, как перед тем у адмирала.

Пришлось повторить ему все то, о чем уже было рассказано накануне Фредерику Хаутману, и, поскольку его впечатление от этой страшной истории было таким же, то и прием, оказанный ее участникам, был столь же теплым, с той только разницей, что праздник на борту адмиральского судна длился всего сутки, в то время как во дворце главы Компании он не прекращался целую неделю.

Глава Компании решил непременно использовать людей, проявивших такое огромное мужество и в то же время такую святую покорность судьбе, и распорядился временно передать Бонтеку должность капитана на судне «Берге-бот», а Рола назначил приказчиком на том же судне.

Таким образом, оба моряка вновь оказались вместе и в тех же званиях, какие были у них на «Ньив-Хорне».

Что касается матросов, то их распределили по другим судам в соответствии с потребностями флота.

Позже Рол был назначен комендантом форта на Амбоне, одном из Молуккских островов, где он и скончался.

Что же касается Бонтеку, то он, приняв участие во множестве эскпедиций и оказав своей смелостью и своими знаниями важные услуги правительству, отправился 6 января 1625 года в Европу, пристал к берегу Зеландии 15 ноября следующего года, а затем уехал в Хорн, свой родной город, где и написал воспоминания о пережитом, которые мы и предлагаем вниманию наших читателей более чем через двести лет после изображенных в них событий.

По другую сторону земного шара, как раз напротив Парижа, затерявшись среди огромного Южного океана, простирается земля, вытянутая с севера на юг, по размерам сравнимая с Францией, а по форме похожая на Италию; пролив разделяет ее на два острова — один вдвое больше другого.

Это Новая Зеландия, открытая в 1642 году Абелем Янсзоном Тасманом, названная им Землей Штатов; впоследствии наименование это было забыто и заменено другим — Новая Зеландия.

Тасман никогда не ступал на эту землю.

Он пересек пролив, разделяющий оба острова, и бросил якорь в бухте; атакованный два часа спустя туземцами, он назвал это место бухтой Убийц, и такое название сохранилось.

В продолжение более ста лет земля эта оставалась призрачной. Называли ее «Terra australis incognita»[29].

Для моряков она была чем-то вроде Атлантиды, описанной Платоном... Она напоминала землю феи Морганы, исчезающую по мере приближения к ней.

Седьмого октября 1769 года Кук заново открыл ее и опознал по оставленным Тасманом зарисовкам ее обитателей.

Отношения его с туземцами были точно такими же, какие завязал с ними за сто двадцать шесть лет до него голландский мореплаватель.

Зеландцы пытались обокрасть матросов с «Endeavour»[30], а те в ответ перебили выстрелами из ружей дюжину туземцев; когда же Кук остановился у берегов Дика-На-Мари, того из двух островов, что наименее удален к югу, и не сумел ни мирным путем, ни силой добыть то, что было ему необходимо, он назвал место, где им был брошен якорь, бухтой Нищеты.

Названия этих двух бухт звучали для других путешественников не слишком заманчиво.

Приблизительно через месяц после капитана Кука другой мореплаватель, на этот раз француз, капитан Сюрвиль, тоже имел дело с новозеландцами.

Застигнутый страшной бурей у берегов Новой Зеландии, он потерял шлюпку, привязанную сзади к его судну.