— Такури усмирил Мариона!

Крозе знал, что его люди боготворили капитана Мариона.

Среди них были превосходные стрелки, на расстоянии ста шагов уверенно попадавшие в шляпу.

Нетерпеливо кусая дрожащие губы, они просили Крозе позволения открыть огонь.

Но, не обращая внимания на их просьбы, он повторил свой приказ — продолжать путь, не отвечать на крики, не проявлять беспокойства, не выказывать ни малейших враждебных намерений.

В самом деле, вокруг этих шестидесяти человек собралось по крайней мере около тысячи туземцев.

Несмотря на все превосходство своего оружия, эти шестьдесят человек могли быть раздавлены численным превосходством дикарей, и тогда, по всей вероятности, ни один из двух французских кораблей не вышел бы из бухты Островов.

Кроме того, был еще третий пост, где содержались больные: его надо было спасать прежде всего.

Вот почему, не останавливаясь, Крозе вполголоса снова обратился к матросам:

— Друзья, потерпите и не стреляйте! Идите в походном порядке, как подобает цивилизованным солдатам перед этой сворой негодяев. Скоро, будьте покойны, мы отомстим дикарям!

Но Крозе напрасно их уговаривал: гневные взгляды, бросаемые ими по сторонам, и глухой ропот, несущий дикарям угрозу за угрозой, предупреждали их, что в час мщения французы будут так же беспощадны к ним, как те были беспощадны к их товарищам.

По мере того как матросы и солдаты приближались к шлюпкам, туземцы явно все больше теснили их.

Выйдя на берег, французы нашли его усеянным дикарями.

Было очевидно, что если с их стороны и будут предприняты враждебные действия, то это произойдет во время посадки на суда.

Тем не менее туземцы расступились перед небольшим отрядом.

Крозе отдал приказание матросам, у которых были инструменты и вещевое имущество, садиться в шлюпки первыми.

Затем, когда дикари стали проявлять явное намерение воспрепятствовать этой посадке, Крозе схватил кол, направился с ним прямо к самому могущественному по виду вождю, воткнул кол в землю на расстоянии десяти шагов от него и шагах в тридцати от своего отряда и дал ему понять, что, если хоть один из туземцев осмелится перейти эту границу, он убьет его из своего карабина.

Подобная смелость, которая могла оказаться роковой для Крозе, напротив, произвела на дикарей очень сильное впечатление.

Вождь повторил своим людям требование лейтенанта, и новозеландцы, в знак повиновения, уселись на землю.

Крозе начал верить, что посадка пройдет успешнее, чем можно было полагать.

Как мы уже говорили, он приказал садиться в шлюпку сначала матросам, нагруженным инструментами, потом матросам с ружьями, потом солдатам; последним шел он сам.

Наибольшая опасность состояла в том, что шлюпка, чрезмерно нагруженная, имела очень большую осадку и не могла поэтому пристать к берегу, так что солдаты и матросы, чтобы добраться до нее, вынуждены были заходить в воду. Поэтому, лишь только островитяне увидели, что Крозе тоже вошел в воду, они всем скопом вскочили на ноги, испуская воинственные крики.

Перейдя поставленную Крозе границу, они осыпали французов градом дротиков и камней, к счастью никого не ранив.

Потом с громкими криками они подожгли постройки, сооруженные матросами берегового поста.

Все это проделывала одна группа дикарей, а вторая, по-видимому стремившаяся подбодрить первую, стучала оружием и вопила песню, зовущую к убийствам.

Забрав всех, лейтенант велел поднять якорь шлюпки и рассадил своих людей таким образом, чтобы ничем не мешать движениям гребцов.

Впрочем, шлюпка была так переполнена, что Крозе был вынужден стоять на корме, над румпелем.

Несмотря на данное матросам обещание отомстить во что бы то ни стало, лейтенант намеревался, если это окажется возможным, как можно скорее, не стреляя, добраться до корабля и немедленно же выслать шлюпку, чтобы снять пост на острове Малу-Рокка, где помещались больные, кузница и склад бочек.

Однако, по мере того как шлюпка, уже несколько более свободная в своих движениях, удалялась от берега, крики и угрозы дикарей усиливались, тем более что отступление моряков было весьма похоже на бегство; к тому же матросы едва слышно ворчали, повторяя про себя слова вождя: «Такури усмирил Мариона!»

Кроме того, было бы, наверно, опасно для судов, стоявших в гавани Новой Зеландии, а в особенности для тех, которые, возможно, появятся там в будущем, удалиться таким образом, не оставив убийцам страшной памяти о том, как умеют мстить европейцы, когда они хотят это делать.

Взвесив все это, лейтенант отдал приказ поднять весла, который был выполнен с быстротой, свидетельствующей о полном его одобрении командой.

Затем он приказал четырем из своих лучших стрелков приготовить оружие и открыть огонь, целясь главным образом в вождей, легко узнаваемых, во-первых, по их одежде, а во-вторых, по тому, как они метались, подбадривая остальных.

Четыре выстрела грянули одновременно.

Ни один из них не пропал даром. Четыре вождя упали.

Четверо стрелков отдали товарищам разряженные ружья и получили от них в обмен четыре заряженных.

От второго залпа упало столько же человек, как и от первого.

В течение десяти минут продолжался этот ужасный расстрел.

По прошествии этих десяти минут берег был усеян трупами, а в воде агонизировали около дюжины раненых.

Оставшиеся в живых невероятно тупо смотрели, как падают их товарищи.

Хотя дикари уже видели действие ружья при охоте на уток, голубей и перепелок, было очевидно, что они не отдавали себе отчета в том, как оно убивает; может быть, вначале они думали, что достаточно было лишь звучания так пугавшего их грома, чтобы принести смерть.

Вот почему при каждом ружейном залпе, без сомнения полагая, что упавшие на землю поднимутся вновь, они усиливали свои угрожающие крики, но не делали никаких попыток бежать.

Их истребили бы таким образом всех, а они не двинулись бы с места и не могли бы причинить ни малейшего урона тем, кто поражал их смертоносными выстрелами, если бы лейтенант не отдал решительный приказ прекратить стрельбу, хотя ее результат, в противоположность его собственным ощущениям, вызывал видимое удовлетворение у солдат и матросов.

Однако военная дисциплина взяла верх: ружья опустились, весла упали на воду, и шлюпка, рассекая волны, понеслась по направлению к кораблю с той быстротой, какую допускала ее чрезмерная перегрузка.

По прибытии на «Маскарен» Крозе немедленно отправил шлюпку, чтобы снять пост, где помещались больные; со смертью капитана Мариона командование «Маскаре-ном» переходило к нему и на него ложилась вся ответственность за жизнь экипажа.

И он твердой рукой принял бразды правления. Положение было критическое и не допускало ни промедления, ни колебаний.

Согласно первому из отданных им приказов надлежало, как уже было сказано, снять пост, где находились больные.

На берег послали свежий отряд во главе с офицером, которому был дан приказ вернуть на корабль всех больных, ибо их прежде всего надо было избавить от опасности.

Затем нужно было заняться спасением фельдшеров и вывезти больничные принадлежности.

Чтобы выполнить эту перевозку людей и имущества, необходимо было время, ведь французы расположились на острове как дома, предполагая оставаться там столько времени, сколько понадобится, и поэтому окружили себя всевозможными удобствами.

Поскольку кузницу нельзя было перевезти за одну ночь, Крозе велел разбить палатки и возвести вокруг нее укрепления, устроенные из наполненных водой бочек.

Помимо этих укреплений, охраняемых двадцатью солдатами, в сторону деревни были выдвинуты часовые.

Понятно, что нападения опасались именно с этой стороны, и опасение это было тем более основательно, что в кузнице хранилось много как необработанного железа, так и изделий из него, а дикари научились ценить этот металл за пользу, которую он им приносил, и при обмене старались получить именно его.