Поэтому за несколько минут десять матросов были убиты на глазах у тех, кого захватили в плен.

Что касается его, то, по счастью, на него напали только трое.

Это позволило ему защищаться и на минуту отбить их нападение.

Воспользовавшись этой минутой, он бросился бежать, и бегство его было тем более поспешным, что он увидел, как четверо дикарей, прикончив его товарищей, спешат на помощь туземцам, сражающимся с ним, с тем чтобы добить и его.

Хотя у него были две раны, нанесенные ему копьем, он все же успел добраться до густого кустарника на берегу.

Он скользнул туда как змея, забрался в самую глубь и, не двигаясь, почти не дыша, стал ждать и смотреть.

То, что он увидел, было чудовищно: дикари потащили тела его несчастных товарищей на прогалину; там они раздели их, вскрыли им животы и, вытащив внутренности, разрезали их на мелкие части.

Женщины и дети присутствовали при этой ужасной операции, собирали кровь на листья и пили ее сами или давали мужчинам, и эти дикари, отказывавшиеся от вина и выплевывавшие его, с наслаждением пили кровь!

Не будучи в состоянии выносить дальше это страшное зрелище и видя, что дикари увлечены своим делом, он пополз дальше к берегу, бросился в море и попытался вплавь добраться до кораблей.

Он не проплыл и четверти всего расстояния, как его заметили с «Маскарена» и выслали лодку на помощь.

Рассказ этот был тем более ужасен, что неизбежно заставлял предположить: капитан Марион и сопровождавшие его шестнадцать человек не возвратятся на корабль, ибо они убиты так же, как и экипаж шлюпки.

Офицеры обоих судов сейчас же собрались на совещание.

Речь шла о том, чтобы, если еще не было поздно, не только оказать помощь капитану Мариону, но и спасти три поста, располагавшиеся на берегу.

Крозе, лейтенант «Маскарена», провел ночь на посту в мастерской, что давало тем, кто оставался на борту, еще один повод беспокоиться.

С «Маскарена» по решению совещания офицеров была немедленно отправлена шлюпка под командованием офицера; в ней находился отряд солдат во главе с сержантом.

Офицер получил приказание осмотреть берег и узнать, что сталось с лодкой Мариона и шлюпкой с занятыми на работах матросами.

Кроме того, ему приказали предупредить все посты и, в первую очередь направившись к месту высадки, находящемуся ближе всего к мастерской, где изготавливались мачты, доставить необходимую помощь на этот пост, самый удаленный от берега.

Все смотрели за отправлением офицера, снабженного этими инструкциями.

Приближаясь к берегу, он подал несколько сигналов.

Немного ниже деревни Такури он увидел рядом севшие на мель шлюпку Мариона и лодку, в которой переправлялись те матросы, что были заняты на работах.

И шлюпка, и лодка были окружены дикарями, вооруженными топорами, саблями и ружьями, взятыми ими, очевидно, из этих двух судов.

К счастью, они не умели обращаться с наиболее опасным оружием — с ружьем; в их руках это было просто «штыковище», как говаривал за какое-то время до этого маршал Саксонский.

Офицер, опасаясь сорвать выполнение данного ему поручения, не остановился ни на минуту, хотя ему было бы очень легко одним залпом из ружей обратить в бегство всю толпу дикарей; наоборот, он приказал налечь на весла, чтобы успеть вовремя добраться до поста, где находилась мастерская по ремонту рангоута.

На этом посту, как мы уже говорили, находился при исполнении служебных обязанностей Крозе.

Он скверно провел ночь: его мучили те смутные предчувствия, что словно носятся в воздухе перед наступлением страшного несчастья или после него.

Вследствие этого он расставил повсюду надежную охрану, и то ли дикари не собирались ничего предпринимать с этой стороны, то ли собирались, но, увидев бодрствующих людей, а также часовых на постах, не решились на открытое нападение, — как бы то ни было, Крозе и его люди пребывали в полнейшем неведении относительно того, что произошло.

Молодой офицер, охваченный непонятной ему тревогой, прохаживался чуть поодаль от мастерской, когда около двух часов пополудни он заметил приближающийся походным порядком отряд и по примкнутым к ружьям штыкам понял, что этот отряд идет в полной боевой готовности.

В тот же миг у него в голове мелькнула мысль о несчастье.

Только что это за несчастье?

Так или иначе, важно было, чтобы люди из экипажа ничего не узнали о том, что случилось, иначе это подорвет их дух.

Это Крозе понимал.

А потому он направился прямо к отряду и за пятьдесят шагов до него крикнул:

— Стой!

Отряд повиновался.

Затем он кивком подозвал к себе сержанта.

— Что нового? — спросил его Крозе на полдороге.

Тогда сержант вполголоса рассказал ему о чудовищной катастрофе — другими словами, то, что было известно о судьбе шлюпки, и то, что подозревали относительно судьбы капитана Мариона.

— Ни слова об этом моим людям, — сказал Крозе сержанту, когда тот закончил свое сообщение. — Будьте немы сами и прикажите молчать вашим солдатам!

Повернувшись затем к своим матросам, он приказал им:

— Прекращайте работу, ребята: нас зовут на корабль!

В один миг все работы были прекращены.

— Прекрасно, — сказал Крозе, — соберите все инструменты!

Инструменты были собраны.

— Теперь зарядите ружья!

Матросы с недоумением взглянули друг на друга, а старый боцман, повернувшись в сторону Крозе, заметил:

— Похоже, будет жарко?

— Заряжайте ружья! — повторил Крозе.

Все молча повиновались.

Когда ружья были заряжены, лейтенант отдал приказ захватить с собой как можно больше инструментов.

Все, что нельзя было взять, положили в яму, вырытую в середине сарая, и на этом месте зажгли большой костер, чтобы, насколько это было возможно, замаскировать ценности, которые приходилось оставлять.

Как мы уже сказали, матросы не знали о том, что случилось, но по дороге на корабль они легко могли убедиться, что все окрестные возвышенности были заняты дикарями.

Но такова была дисциплина, что никто из матросов не позволил себе ни одного вопроса.

Один лишь старый боцман отважился что-то глухо проворчать про себя, и это, по мнению знавших его, служило серьезным знаком.

Усилив отряд солдат матросами, Крозе разделил его на два взвода.

Матросы, как и солдаты, были вооружены ружьями.

Один взвод, под командой сержанта, шел во главе, другой, под начальством самого Крозе, — в арьергарде.

В середине находились матросы, нагруженные инструментами и вещевым имуществом.

Таким образом они вышли из кедрового леса; их было примерно шестьдесят человек.

Мало-помалу к ним стали приближаться толпы дикарей; они двигались молча, с угрожающим видом, однако не осмеливались напасть.

Вскоре они оказались на расстоянии человеческого голоса.

И тогда вожди стали вызывающе кричать Крозе:

— Такури усмирил Мариона!

Это означало: «Такури убил Мариона».

Так как вследствие общения с дикарями матросам почти что удалось усвоить их язык, они отлично поняли эти слова.

— Друзья мои, — обратился к морякам Крозе, — зная, какую любовь вы питаете к капитану, я как можно дольше ,не хотел говорить вам о его смерти. Теперь не обращайте внимания на то, о чем кричат дикари. Цель их ясна: запугать нас, разъединить с помощью страха и умертвить поодиночке. Так не бывать же этому! Вперед! Не останавливаясь, сомкнув ряды! Как только доберемся до шлюпки, мы спасены!

— А капитан? — угрюмо проворчал старый боцман.

— Не беспокойтесь, — отвечал Крозе, — капитан будет отомщен, обещаю вам!

И отряд продолжал свой путь, не подавая дикарям вида, будто ему стало известно что-то новое.

Так, в молчании, прошли два льё, зорко наблюдая за противником, готовые отразить нападение в любую минуту.

Но, к великому удивлению лейтенанта, дикари довольствовались лишь преследованием его отряда, время от времени торжествующе повторяя ужасные слова, погребальным колоколом звучавшие в ушах матросов: