Я засела в своей гостиной и занялась вязанием, вцепившись в спицы как утопающий в фал. Только так я могла преодолеть безумное желание проводить несостоявшегося жениха и помахать ему с балкона шипастым цветком дикой розы. Но минутный триумф не стоит рисков — это может стать последней каплей, после которой генерал примется мстить.

Вечером мне доставили коробочку с орхидеей. Записка гласила: "Браво. Не забудьте про обещание. Л."

Коронованный братец возжелал поговорить со мной наедине в кабинете. Подавив малодушный порыв сказаться больной, я открыла тяжелую дверь, вошла внутрь и сделала реверанс.

Брат смотрел на меня тяжелым взглядом, не предложив сесть.

— Что ж, ты сделала свой выбор. Если слизняк тебе милей тигра и орла, так тому и быть. Полагаешь, что сможешь взнуздать его и править по своему желанию? Тебя ждет неприятный сюрприз при знакомстве с вдовой ланд-графиней. Мягкотелость твоего будущего мужа произошла от воспитания под железной рукой его матушки. Леди Ринштайн не потерпит своевольной невестки.

Я сдержала улыбку. Братец не должен знать, что жить в замке Ринштайнов я не собираюсь.

— Кроме того, — продолжал Альфред, — мой гнев страшнее твоего, и Ринштайн об этом знает, так что, сестрица, запугивать его бесполезно. Сегодняшний день вы проведете вместе. Я дам тебе возможность оценить, к чему тебя привело упрямство. И не заставляй меня жалеть, что я отнесся к тебе по-доброму и отверг кандидатуру дознавателя при короле Отто, графа Клопфера по прозвищу Кнут.

Я скорчила скептическое выражение лица. При всей обиде Альфреда такого он со мной не сделал бы. Он мог выдать меня замуж за сухого старика (хотя госпожа Кавалле со мной поспорила бы); за жесткого генерала, который всячески доказывал бы мне, что мои умствования ничего не стоят; за жалкого бесхребетного юнца с властной матушкой... Но по-настоящему жестокого человека Альфред не стал бы мне навязывать. Даже у его обиды есть пределы.

Братец понял, что я раскусила блеф, хмыкнул и выложил последний козырь:

— Краальда можешь не ждать. По моим сведениям он увлекся морскими путешествиями. Все, иди.

До вечера я выслушивала пространные рассуждения Ринштайна в вещах, о которых он не имеет ни малейшего понятия, и хвастовство делами, которых — я уверена — он не совершал. Я задавала вопросы, на которые он не находил ответа, а начиная злиться, нес совершеннейшую чушь, убеждая меня, что вопросы глупы, и женщина не может ничего знать о предмете. В ответ я читала ему краткую лекцию на тему, которую он неосторожно поднял, чем злила еще больше.

Таким манером мы прошлись по применению магии в плавке металлов (мы с Катрионой штудировали учебники и провели совместные опыты), развитию алхимии в области взрывчатых веществ (в монастыре Гипатии для подобных штудий был отведен сарай в стороне от основного здания) и по влиянию обострившегося конфликта между Галнией и Тахтинской империей на цены полезных ископаемых (он собирается спорить об этом с принцессой, которой два года назад поручали проверять контракты на руду?)

В конце концов Ринштайн понял — не стоит делать вид, что он имеет какое-то отношение к управлению графством, и настоял, что мы должны прогуляться по зимнему саду, где принялся читать зануднейшие стихи.

Отрешившись от его голоса, я поигрывала веером и раздумывала, как мне выбраться из тупика. Я могу, конечно, усыпить молодого мужа в первую брачную ночь, есть парочка порошков. Я могу порезать бедро, а после гонять его из спальни под предлогом, что всё уже произошло, а если он не помнит, это не моя печаль. Я могу воевать со свекровью — братец сам выглядел не очень уверенным, когда пророчил мне будущее подчинение.

Но все же я надеялась, что любовь Эрика к морю возникла не просто так.

Избавившись от Ринштайна под предлогом мигрени, я отправилась к дворцовой модистке. Приставленные ко мне Альфредом дамы уже третий день наседали на меня, что нужно заказать платье для Новогоднего бала — особое платье! И они со значением кивали друг другу. По традиции ангорийской аристократии на оглашении помолвки невеста должна быть в нежно-розовом. Весь месяц дворец играл в “мы знать не знаем, что будет помолвка”. Интересно, как они собираются выбрать для меня “правильный” цвет?

Я быстро шагала по дворцовому коридору, и четырехглавая гидра шуршала платьями сзади. Я скрипнула зубами. Для того, что я задумала, мне нужно поговорить с модисткой хотя бы пять минут без фрейлин.

Следующие четверть часа я наслаждалась спеклаклем. Я желала к Новогоднему балу изумрудное платье, а лучше коралловое, нет-нет, покажите мне вон ту морскую волну. А может быть лазурь? Васильковый? Нефритовый? Оливковый? Фисташковый?

Дамы шипели, хватались за головы, одна даже попыталась изобразить обморок, но обладая плотным телосложением в отсутствие кавалеров понимания не нашла — все поспешили сделать пару шагов прочь.

Меня забросали розовой пеной дюжины оттенков. Цвет розового облака? Жемчужный? Миндальный? Пудровый? Устав ломать комедию я согласилась на королевский розовый — исключительно из-за названия.

После чего с чувством исполненного долга мои церберы разбрелись по мастерской, затерявшись среди кружев, отрезов тканей, золоченых пуговиц, шелковых цветов, бусин, блесток и бисера, и лишь изредка поглядывали на меня, чтобы я не сбежала без сопровождения.

Мне удалось поговорить с модисткой так, чтоб нас никто не слышал, осторожно показать ей на чудесный шелковый отрез и незаметно вложить в ее руку лист с рисунком. Развернув его, модистка едва удержала лицо и шепотом спросила:

— Ваше Высочество, вы уверены?

Я кивнула в ответ, и она поручилась, что платье доставят мне утром перед новогодним балом.

— И прошу вас, непременно плотно завернутым.

Мастерица провожала нас со странной смесью чувств на лице: восхищения, предвкушения и легкого ужаса.

Наутро я отпустила Дагни к родным, и она вернулась с новым посланием от "Черной сорочки". Нагрев листок я увидела короткую строчку: "Все будет хорошо. Не сомневайся во мне. Твой шпион."

Бал уже послезавтра. Послезавтра! Где же Эрик? Я достала из секретера письмо и перечитала те несколько слов, которые грели меня последние дни, но в этот раз успокоиться не смогла.

Я попросила Агни заварить сонных трав. Боюсь, сегодня я сама не усну. Вскоре она сообщила, что чай готов. Я махнула ей, чтоб ждала меня, я скоро приду. Вернув письмо в потайной ящик я прикрыла глаза и откинулась в кресле. Копытом кентавра ему под зад, моему братцу! Гигия, дай мне сил пережить эти дни!

В кабинет ворвалась взволнованная Агни.

— Ваше Высочество! Там, в гостиной, где ход в стене, что-то скребется!

Я подскочила из кресла и схватила тяжелый подсвечник. Кто-то пытается открыть ход? Стоит, конечно, позвать охрану, но что-то подсказывало мне не торопиться.

— Агни, стой у дверей, если увидишь опасность, беги и зови на помощь.

Подойдя к "Пастушке", я нажала на выступ под рамой, приложила руку к щели и сотворив знак, открыла наложенное мной заклятье. Быстро отойдя на два шага я поудобнее перехватила оружие. Дверь в ход медленно открылась, и в мои покои зашел взлохмаченный, загоревший, с обветренным лицом Эрик. Отбросив подсвечник в кресло я повисла у него на шее.

— Агни, можешь идти к себе, — прошептала я, не отрываясь от любимого, и понятливая Агни ушла в камору.

Четверть часа мы не говорили. Наконец, потирая опухшие губы, я устроилась на софе, прижавшись к Эрику, и поинтересовалась:

— Как ты проник во дворец?

— Так же, как сбежал отсюда полтора года назад, только в тот раз я переоделся в доставщика досок для ремонта, а сегодня я был в образе зеленщика. С замком на тайном ходе справился один чудесный артефакт.

— Что-то мне подсказывает, что Лентс уже знает, кто у меня в гостях.