Но один взгляд на парня, лицо которого вновь пересекла гримаса недовольства, и накатившие эмоции тут же в ужасе разбегаются. Я забываю про все, а в голове занимает свободное пространство один-единственный вопрос.
Который тут же и озвучиваю, не видя смысла в обратном.
— Владимир, зачем вам все это? Не надо со мной возиться, я же не маленькая. Давайте вы просто вызовете мне такси, ни к чему ради меня портить себе вечер.
— Вова, — коротко и спокойно, и я не сразу понимаю смысл слова, растерявшись от нелогичности прозвучавшего.
— Что?
— Вова. Просто Вова, — снова улыбается он, а я вообще ничего не понимаю, — я тебя старше всего на пару лет, глупо мне выкать. Давай на «ты»?
А затем, когда я обескуражено киваю, продолжает.
— Так вот, Настя, — он делает ударение на моем имени, словно пытаясь его распробовать, и от этого где-то под ребрами становится щекотно, — с чего ты решила, что я порчу себе вечер?
О, а вот это уже проще и понятнее. Я даже умудряюсь непринужденно пожать плечами, объясняя очевидное.
— Ну, я же вижу, что тебе это все не нравится. Ты даже особо не скрываешь, так что смысла отрицать нет.
И в этот момент моя решимость заметно уменьшается. Потому что вытянувшееся на этот раз от крайнего удивления лицо парня абсолютно не вписывается в мои умозаключения. Настолько, что я наклоняю голову в ожидании объяснений, напоминая самой себе удивленную овчарку, но отмахиваясь от неуместных ассоциаций.
— Настя, это не ты, — качает он головой, потерев ладонью затылок, — то есть не о тебе. В смысле не в тебе. Дело. Нога…
Я себя ощущала героиней фантастического фильма с элементами сюрреализма. Нихренища не понятно, но очень интересно.
И все же больше не понятно…
— Чего? — повторяюсь, знаю. Но других слов нет.
— Нога болит, — смущенно признается Вова, закладывая большие пальцы за ремень штанов, — натер до крови уже, а аптеку круглосуточную не нашел. И здесь на даче ничего нет. Вот и мучаюсь хожу, хоть босиком ходи, честное слово!
С минуту царит полнейшее молчание. Я перевариваю слова парня, свои ощущения, накладываю все это на воспоминания…
А потом, обзывая себя мнительной дурой, вдруг спохватываюсь, скидывая рюкзак с плеча.
— Да что ж ты раньше-то не сказал! Давай сюда свою ногу!
Вова какое-то время медлит, но глядя на то, как я спешно роюсь в недрах рюкзака, медленно начинает расшнуровывать кроссовки.
— Может, я сам? — неуверенно предлагает, стоя в одном носке на снятом кроссовке. Протягиваю ему небольшой фонарик, не оглядываясь — обзавелась полезным аксессуаром после той памятной встречи в подъезде.
— Можешь и сам, если третья рука есть, — деловито оглядываюсь и, не найдя лучшего, разложила на сиденье мотоцикла бинт, пузырек с перекисью и пластырь. Последний был «советский», широкий и с узкой бахромкой ниточек по краю отрыва. Но, чем богаты, как говорится.
— К сожалению, нет, — в его голосе отчетливо слышится сожаление, а еще — неловкость. Меня, в отличие от него, ситуация абсолютно не напрягает — пациенты друг от друга не отличаются ничем, по сути. А хорошими знакомыми мы стать не успели, так что о личном отношении говорить не приходилось.
— Тогда давай сюда свою конечность, — командую, хлопая по сиденью байка.
— Прям туда? Уверена?
— Нет, но вариантов мало, — задумываюсь на миг, — можно вернуться в дом, конечно. Или я могу сесть на корточки, и ты положишь ногу мне на колени…
— Нет, нет, все нормально, — быстро замотал головой Вова, и, даже не напрягаясь, забросил больную конечность на седло «коня».
А с растяжкой у него оказалось все прямо даже шикарно…
Носок он успел снять сам, и я едва не ахнула, рассмотрев последствия его наплевательского отношения к себе самому. В ярком свете фонарика стало понятно, что заживать стопа будет минимум неделю. Мозоль сбоку, на «косточке» — выступающей части основания большого пальца, давно превратилась в открытую рану, сочащуюся кровью. И как только терпел??? Неудивительно, что морщился при каждом шаге. Я бы вообще ходить с таким не смогла.
— Ты как так умудрился? — все же не выдержала, принявшись обрабатывать стопу перекисью, — обувь новая и не по размеру, что ли?
— Ага, почти, — зашипел парень, чуть дернувшись от неприятных ощущений, — с этим переездом вещей совсем мало с собой взял. И сегодня с утра уделал в вашей этой луже около дома единственные кроссовки. Пришлось стирать и сушить, а Пашка свои предложил взамен — не босиком же бегать. Поначалу вроде нормально показалось, а потом уже понял, что маловаты…ш-ш-ш…
— Все, все уже, — я машинально подула на ранку и ловко свернула из куска бинта салфетку. Три куска пластыря сверху для надежности и я ловко смахиваю все принадлежности в сумку, а «отходы» убираю в пакетик и в боковой кармашек. Выброшу по дороге.
— О-о-о, — с нескрываемым наслаждением Вова шевелит стопой, а потом с сомнением смотрит на испачканный носок, — спасибо тебе большое. Буду должен.
— Какие долги, — отмахиваюсь я с улыбкой, — тебе меня еще домой везти. Так что квиты.
Надевать злополучный кроссовок полностью он так и не решился. Загнул задник и всунул ногу, будто в тапку. И улыбнулся так, как может улыбаться только очень довольный жизнью человек. Открыто и широко. И очень-очень обаятельно.
Мне понравилось.
Атмосфера между нами изменилась кардинально. Теперь мне было вполне комфортно и спокойно рядом с парнем, а возвращение домой выглядело куда веселее.
Вова ловко откинул сиденье байка и достал красивый темно-синий шлем, кстати, в цвет мотоцикла — успела все же рассмотреть в свете фонарика. Последний уже давно лежал в рюкзаке, но теперь у меня появилась надежда, что когда-нибудь мне позволят удовлетворить свое любопытство при свете дня.
— Надевай, — протянули мне предмет экипировки.
Шлем оказался тяжелее, чем мне показалось со стороны. Обхватив его двумя руками и прижав к себе, выполнять команду Вовы я все же не спешила.
— А ты? — мысль о том, что парень поедет без защиты пугала даже больше, чем перспектива остаться на даче по соседству с Борщевским. И я твердо собралась отказаться от поездки, если второго шлема не окажется в наличии.
Но Вова снова меня удивил — несколько шагов до машины Пашки, щелчок замка багажника — и точно такой же, как у меня, шлем появляется в руках у парня. Я приподнимаю в удивлении брови, но в темноте этого совсем не видно. А парень молча возвращается к байку и слитным красивым движением садится на него, поворачивая ключ в замке зажигания.
— Странно, — не выдерживаю я, не торопясь садится следом.
— Что именно?
— Почему шлем в багажнике? Мало ли куда Пашка уехать мог, да и вообще, — я перетаптывалась с ноги на ногу, не решаясь двинуться к байку. Ни разу в жизни мне не приходилось ездить ни на чем, кроме автомобиля и автобуса, поэтому легкий страх будоражил внутренности.
— Мог, — кивает Вова, чуть газуя, — но дома я его оставить тоже не мог. Так уж получилось, что пока кроме Пашки никто о байке не знает. Ну, теперь еще и ты в курсе.
— Почему? Родители против? — запоздало вспомнила, что теперь вместо матери у парня мачеха, и закусила губу от неловкости. Но брат Пашки никак не отреагировал, будто и не услышал моих слов.
— Если честно, то не знаю даже, — в его голосе послышалось какое-то безбашенное веселье, а парень снова провел ладонью по затылку, — я долго на него копил, но о своих планах особо не распространялся. А тут тетя Света на день рождения прошлый неплохо так добавила, как раз на подержанный байк хватило. Полгода ремонта своими силами, и теперь эта прекрасная машина моя. Осталось признаться отцу, а он не очень любит такое, считает ненужным баловством.
Пара секунд на сопоставление фактов…
— Ты поэтому и не говорил никому, когда приедешь? А Пашка еще удивлялся, что за ерунда, — тоже развеселилась я, вспомнив искреннее возмущение друга.
— Ага, поэтому. Еще два часа кружил по району и стоянку искал — не перед домом же бросать. Из-за байка и вещей взял ровно столько, сколько в сумку влезло. Остальное через неделю доставят только.
