Я слышу еще больше шепотков. Согласных? Не согласных? Не уверен. Но я все это начал, так что собираюсь закончить:

— Десять лет назад меня выгнали из колледжа, и я так туда и не вернулся. Знаете, ни один из нас не вернулся. Мистер Романтик открыл несколько клубов в Сан-Диего. Мистер Корпорация основал бизнес по подборке кадров высокого уровня. Мистер Загадка… ну, он исчез, если быть честным. Я несколько лет ничего о нем не слышал. Ну, а Мистер Сваха открыл с одной из своих сестер службу знакомств. Ему было всего восемнадцать. Вы об этом знали? Жизнь Мистера Свахи была разрушена в восемнадцать лет. И целых два года этот парнишка пытался понять, что же такого он сделал той девушке. Мы все пытались понять. Целых два года.

Я смотрю на Элли и пытаюсь прочесть выражение ее лица. По нему мало что можно понять. Она не выдает своих эмоций.

— Я этого не делал. Я ничего не делал, лишь сводил ту девушку на свидание, оплатил ужин и подвез к ее квартире, после чего уехал домой. Но я — привилегированный отпрыск богача. Мой отец настолько богат, что владеет пятьюдесятью процентами этой компании, и никто об этом не знает. Он ни разу не ступал в этот кампус. Лишь каждый год получал дивиденды. А та девушка и ее родители хотели отобрать эту привилегию. Украсть ее любой ценой.

Это печально. Все в этой истории печально, и я ненавижу об этом говорить, но я должен Элли больше, чем давал. Я должен ей правду, однако, помимо этого я должен предоставить ей своего рода заверения в том, что не являюсь тем монстром, в которого меня превратили СМИ.

— Они все выдумали, — говорю я. — Все это. И та девушка стала жертвой, но не моей жертвой. Она стала жертвой злобных людей, которые разработали план и решили, что она — всего лишь сопутствующий ущерб. Я ее даже не виню. Они выдернули ее из безвестности, из ада студенческого займа, и пообещали ей нечто намного лучшее, чем то, чего бы она смогла добиться в то время. Большее, чем она могла бы себе представить. Так что, нет, я не виню ее за то, что она попалась в их ловушку. Они использовали ее, словно животное. И когда их план начал разваливаться, когда я призвал всех Мистеров сплотиться и выступить единым фронтом против тех ложных обвинений, именно тогда ее история попала на передовицы всех газет, а не история моего отца… ее убили.

— А тогда снова заговорили обо мне, верно? Теперь меня называли не только насильником, но и убийцей. Я ее убил. Мы все убили. Каким-то образом. Каким-то способом. Никто не знал, как именно, потому что у нас пятерых было алиби на ту ночь, когда она умерла, так что, знаете, большинство людей сказало бы, что это исключает нас. Но мы богаты. Привилегированны. Мы творим чудеса с деньгами и подкупаем людей. Именно так это делается, верно? Мы наделены властью.

— Ну, это правда. У меня действительно есть власть. У меня есть власть, и мне много что под силу, но туда не входит возможность обелить свое имя. У меня нет власти, чтобы изменить людское восприятие меня или моих друзей. У меня нет власти, чтобы создать подлинное уважение людей. У меня нет власти, чтобы заставить людей доверять мне, — я останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам. Смотрю в глаза сотням людей. Как же хорошо наконец-то все это рассказать. Особенно этим людям. Людям, которые важны для меня. — Но у меня есть власть, чтобы изменить мир. Чтобы сделать его менее отвратительным, менее злым, менее сложным. И, возможно, если бы кто-то помог семье той девушки, когда она была моложе, она бы не попалась в ловушку, которую подстроили ее сообщники. Поэтому я взял деньги из своего трастового фонда и отправился в путь, чтобы что-то поменять. Меня не было десять лет, но я не прятался. Я менял мир, помогая одной семье за другой посредством моего благотворительного общества «Измени мир». Я не могу изменить что-то значительное, — говорю я. — Не могу поменять правительство, прекратить войны, предотвратить ураган или мировой голод. Но могу брать по одной семье за раз и изменить ее будущее.

Шепотки становятся громче, а замешательство и напряжение покидают лица.

— Потому как мне преподала ценный урок девушка, ложно обвинившая меня в изнасиловании, я узнал, что нечто такое незначительное, как пара слов, может иметь огромное влияние на жизни пяти парней. И если слова могут причинить такой ущерб, то нечто такое же незначительное может принести столько же пользы. Несколько долларов в Африке могут кормить семью целую неделю. Дав миллион долларов правильным людям, я смог накормить жителей целого города.

— Дерьмо, Мак, — говорит Элли, вздохнув. — Мне так жаль.

Я пожимаю плечами:

— Ты ничего не знала. Никто не знал. Я делал хорошие дела не для того, чтобы меня за них награждали. Я делал их лишь для того, чтобы доказать самому себе, что не все люди плохие. Что я не жадный пацан, которым они меня выставили. И когда я узнал, что Александру нужно уйти в отставку, чтобы позаботиться о своем здоровье, что он хочет, чтобы я воспользовался своими пятьюдесятью процентами акций компании и возглавил Отделение в Северной Америке, в то время как Хит займется развивающимся рынком в Азии, а Камилла — возглавит Европейское, ну, я сопротивлялся. С чего бы мне бросать то, что я построил ради этого? Ради людей, которых я не знаю и, что наиболее важно, людей, которым я, возможно, нужен меньше, чем тем, от которых мне придется уйти?

Я поворачиваюсь к сотрудникам «Стоунволл»:

— Я приехал, чтобы продать компанию, — говорю, поднимая руки. — Чтобы распродать ее по частям. Я не видел в ней ценности. Не такую, как в том, что я раньше делал. Но я ошибался, — я поворачиваюсь к Элли. — Элли Хэтчер, ты важна. Ты исключительный сотрудник. И я знаю, что у тебя огромные планы на будущее, поэтому не собираюсь просить тебя остаться. Но хочу, чтобы ты знала, что я тебя ценю. Я всех вас ценю, и если Александр все еще хочет, чтобы я был здесь, то я в деле. Я был бы горд помогать отстаивать первое место «Стоунволл Энтертейнмент», как самой лучшей корпорации для работы. Не только в Америке, но и во всем мире. Я бы хотел, чтобы мы изменили будущее вместе.

Элли

У меня нет слов. Я открываю рот, закрываю и снова открываю. Чувствую себя рыбой, которой не хватает воздуха.

— Элли? — Мак обеспокоенно смотрит на меня. — Элли? Ты в порядке?

Я смотрю вверх. Все пялятся на меня. Там наверху Стоунволл-старший. И Дженнифер. И Стефани, и мистер Соувардс.

— Элли? Что не так? Поговори со мной.

Я качаю головой, делая глубокий вдох:

— Я не могу.

И я действительно не могу. Так что, я просто поворачиваюсь на каблуках и выхожу из здания. Снаружи бьет яркий свет, солнце светит прямо на стоянку, из-за чего мне становится очень жарко. Я прижимаю руку ко лбу и направляюсь к своей машине.

— Элли, — кричит мне вдогонку Мак. — Подожди!

Я не могу ждать. Не могу разбираться с этим. Все это не имеет смыла.

— Элли, — говорит Мак и достаточно сильно хватает меня за руку, чтобы я остановилась. — Куда ты собралась? Тебе нечего сказать? Никаких комментариев? Даже плечами не пожмешь?

Я стою, потому что он меня удерживает, но не поворачиваюсь к нему лицом. Пялюсь себе под ноги. Рассматриваю мелкие трещины на асфальте. Считаю лежащие камни.

— Проклятье, Элли. Что, черт побери, с тобой происходит?

— Хочешь знать? — тихо спрашиваю я.

— Да, — громко отвечает он. — Я действительно хочу знать.

Я поворачиваюсь к нему, приказывая себе быть сильной. Не плакать и не казаться еще более нелепой, чем уже есть. Мак такой красивый. Его лицо, его тело, его костюм, его туфли, его машина, его квартира. Все.

— Мне казалось, что это ты оступился, а я все выяснила. Но оказалось, что это я посмешище во всех смыслах этого слова.

— Что? — спрашивает Мак. — Что это вообще значит? Элли, сейчас твои слова не имеют смысла. В чем дело? Мне нужно убедить тебя в том, что я невиновен в тех преступлениях, которые они мне приписывают? Или…