— Это собственность компании, Элоиза. Я уже тебе говорил.

— Мне нужен этот телефон, чтобы я могла удалить все те сообщения, а затем я верну его обратно.

— И зачем мне позволять тебе это сделать? Эти сообщения — настоящее золото. Меня много лет так сильно не интересовала чья-либо жизнь.

— Мистер Стоунволл…

— Мак, — напоминаю я.

— Мак, — теперь она кажется немного побежденной, отчего ее голос звучит мягче. Или, может быть, она просто устала. — Пожалуйста. Перестань мне сегодня звонить. Перестань мне сегодня писать. А завтра мне нужны доказательство того, что эти сообщения удалены.

— Свидание номер три. И, думаю, нет.

— Второе, Мак. Второе. И я играю только потому, что ты меня заставляешь.

— Значит свидание номер два. Нам нужно сходить на пять свиданий, прежде чем я удалю сообщения.

Она стонет:

— Ты же понимаешь, что это шантаж, верно?

— Ага. И что? — я почти не могу остановить смешок.

— Это незаконно!

— Это весело, Элли. Признай это. Нам весело.

— Просто удали эти сообщения, пожалуйста.

— После пятого свидания.

— Ты имеешь в виду после того, как мы займемся сексом…

— После того, как мы снова займемся сексом, — поправляю ее я. — Твой минимум в пять свиданий глуп, Элли. Мы уже познали тела друг друга…

Она снова отключается.

Я смеюсь. На сегодня я от нее отстану. Но только из-за множества, множества сюрпризов, которые я запланировал для нее на завтра.

Элли

МакАллистер Стоунволл действительно звонил мне прошлым вечером? Господи, нужно запретить мне отвечать на звонки, когда я сплю. Я переворачиваюсь в кровати, беру телефон с тумбочки и проверяю входящие.

Ага. Несколько раз.

Двенадцать дней, Элли. Двенадцать дней, и ты свалишь оттуда.

По пятницам мне нужно быть на работе не раньше девяти. К нам каждый день прилетают гости, но по выходным большинство из них связывается с нами через спутниковую связь, чтобы дать интервью для различных шоу. Поэтому я работаю только полдня. Прихожу в девять, ухожу в два. Обожаю пятницы. И поскольку сейчас только семь, я устанавливаю будильник и снова ложусь спать до восьми тридцати. И в тот момент, когда я уже засыпаю, звонит телефон.

Проклятье.

Я снова переворачиваюсь и смотрю на номер звонящего.

Хит.

Очевидно же, что это не Хит. Это Мак. Я нажимаю на «ответить» и говорю:

— Что?

— Ты спишь? — спрашивает он.

— Правильно угадал, Эйнштейн. Сейчас семь утра пятницы.

— Именно. Почему ты не здесь? В твоем личном деле написано, что ты работаешь с семи до четырех.

— Ну, мое личное дело, вероятно, не обновлялось с тех пор, как мне было двадцать два.

— Тебе не двадцать два?

— Мак, что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты была здесь.

Я не могу удержаться от улыбки, потому что то, что он говорит, вроде как мило.

— По пятницам я не прихожу раньше девяти. Вот в девять и приду.

— Я уже еду к тебе.

Я широко открываю свои сонные глаза:

— Что? — но уже слишком поздно, в трубке раздаются гудки. Я перезваниваю на телефон Хита.

— В десяти секундах от тебя.

И снова чертовы гудки. Я просто пялюсь на телефон, а потом кто-то нажимает на мой дверной звонок.

— Какого хрена?

Я выпрыгиваю из кровати, хватаю свой коротенький летний халатик, и туго завязывая пояс на талии, несусь по коридору. Дверной звонок дребезжит несколько раз, пока мне удается открыть дверь.

Мак стоит, прислонившись к дверному косяку, с огромной кривой усмешкой на лице. Он начинает осмотр с правильного места, но потом его глаза опускаются вниз — до самого конца — затем медленно возвращаются к моему лицу.

— Мне нравится этот вид. Он говорит «я только что из постели».

— Он говорит «какого хрена ты здесь делаешь?». Ты не можешь вот так просто заявляться ко мне домой. Или звонить мне по ночам, если уж на то пошло.

— Почему не могу? Ты увольняешься, верно? Кого волнует, если нас поймают?

— Я беспокоюсь не из-за того, что нас поймают.

Тем более что Мин и Аделин уже знают, а они единственные, кто считается. Они хорошенько меня допросили прошлым вечером. Вот почему я вчера так рано вернулась домой. Больше не могла отвечать на вопросы. Не то чтобы я не хотела. Я в буквальном смысле ничего не знаю о МакАллистере Стоунволле и не смогла ответить ни на один вопрос, когда они начали устраивать мне допрос с пристрастием. Затем Мин начала искать о нем информацию в интернете, а Аделин позвонила «своим людям», чтобы попытаться нарыть на него грязь.

Но МакАллистер Стоунволл подозрительно отсутствовал на страницах онлайн-поиска, и ни один человек из тех, кому звонила Аделин, не знал ничего большего помимо того, что он старший сын Александра Стоунволла.

Из-за этого они стали еще более любопытными. Аделин даже позвонила своему частному сыщику. Лично мне кажется довольно жутковатым тот факт, что в ее контактах есть номер частного сыщика.

А так же тот факт, что в интернете о Маке невозможно найти информацию. Кто обладает такой властью? Я знаю, что когда набираю свое имя в поисковике, то всплывает много ссылок. Во-первых, на множестве фотографий со знаменитостями. А, во-вторых, я была на всех церемониях награждения, где на протяжении многих лет номинировали «Стоунволл Энтертейнмент».

Мин сразу же стала подозрительной, и хотя я не согласилась с ними прошлым вечером, но я тоже. Что-то в мистере Совершенство не так уж совершенно.

— Так в чем же проблема? — спрашивает Мак.

— Проблема в том, что я спала. Оба раза ты перешел черту между работой и личной жизнью. Я люблю поспать, Мак. Прекращай нарушать мой сон.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он, одаривая меня еще одной усмешкой. — Я уйду. Но мне нужно, чтобы ты была на работе, Элли. Сейчас же. Так что соберись и будь в моем кабинете через тридцать минут.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что об этом думаю, но он поворачивается и уходит, прежде чем мне удается придумать хорошее возражение.

Вместо этого я просто хлопаю дверью.

***

Девяносто минут спустя (пожалуйста, какой бы я была девушкой, если бы могла «собраться» за тридцать минут?) я добираюсь до седьмого этажа Атриума. Рабочий стол Стефани пуст, так что, очевидно, сегодня у нее выходной. И здесь нет никого, кроме Местной Потаскушки Дженнифер и ее помощницы, Эллен Секс-авантюры-в-офисе.

Открыв дверь в свой офис, я вижу сидящего на широком мягком подоконнике Мака, прислонившегося спиной к стене с правой стороны. Одна его нога на подоконнике, вторая стоит на полу. С задумчивым выражением лица он продолжает смотреть в окно.

— Что, черт возьми, происходит? — спрашиваю я, и он, наконец, поворачивается в мою сторону. — Что ты делаешь? — спрашиваю я, заходя в кабинет, и медленно закрываю за собой дверь.

— Я думал… — Мак снова смотрит в окно. Я подхожу и тоже смотрю на открывающийся вид. Что же там такого интересного? На самом деле, вид с этой стороны здания довольно скучный. Лишь покрытые соснами холмы и коровы. Хотя, если получше присмотреться, думаю, там есть еще и телята. — Что на самом деле ненавижу город.

— Правда? — спрашиваю я, садясь на противоположной стороне подоконника. Я прислоняюсь спиной к стеклу и ощущаю его холод даже сквозь блузку.

— Мне нравится вид из этого окна. Мне нравится смотреть на коров.

Я нахожу это странно узнаваемым:

— Этот вид такой деревенский, верно? И мирный.

— Не поэтому.

— Ох. А почему тогда? — спрашиваю я.

Он слегка вздыхает:

— Ты когда-нибудь слышала, как люди говорят о том, что хотят, чтобы вид из окна открывался на одно или на другое? На реку, озеро, пляж, горы, город. И если ты спросишь их, почему… «Почему Вы хотите вид на реку?», то они скажут что-то вроде: «Я хочу смотреть на лодки». Или на гребцов. Я не возражаю против людей, которые хотят видеть лодки, или закат, или снег, или любые другие естественные вещи, которые могут нравиться при виде из окна. Но гребцы всегда меня беспокоили.