Она захныкала вокруг фаллоимитатора, засасывая его глубже.

— Давай, дай мне посмотреть, как глубоко ты сможешь его принять, — простонал я.

Штука была огромной, по крайней мере, на шесть зубцов, и я знал, что она не сможет запихнуть его целиком в горло. Но, черт возьми, я хотел посмотреть, как она попытается.

Бебе боролась с ним, проталкивая его в горло, ее пальцы впивались в задницу, когда она давилась для меня. Зрелище было чертовски невероятным, пьянящим. Я никогда ничего так не хотел, как Бебе в тот момент, но я заставил себя остаться на месте и поправил пульсирующий член в джинсах. Я был болезненно тверд, мой член умолял вонзиться в нее, почувствовать, как ее шелковистая киска обхватывает меня. Но я заставил себя оставаться на месте, заставил себя ждать, пока она не подавилась, быстро отстранилась от фаллоимитатора и посмотрела на меня через плечо со слезами на глазах. Две струйки слюны свисали с ее нижней губы, и когда ее нижняя губа дрожала, она стекла по ее сиськам.

— Черт возьми, Бебе, — пробормотал я, борьба с тем, чтобы не прикоснуться к ней, становилась все труднее с каждой секундой. — Проклятье.

— Пожалуйста, Майлз, — сказала она, подползая ближе. — Мне так нужно трахнуться.

— Ты можешь трахнуть, — прорычал, и она отчаянно придвинулась ближе, но прежде чем она смогла коснуться меня, я протянул руку. — Фаллоимитатор.

— Пошел ты, — прорычала она, и я рассмеялся ей в лицо.

— Я хочу посмотреть, сладкая, — грубо сказал я. — Дай мне посмотреть, как ты берешь его.

— Весь? — спросила Бебе, нуждаясь, и я покачал головой с лукавой улыбкой.

— Кончик и первые три выемки, — сказал я. — Вот сколько ты взяла в горло, столько и будешь трахать.

Я увидел протест в ее глазах, но она сдержала его и еще секунду смотрела на меня, прежде чем подползти к зеркалу. Она расположилась перед ним, ее гневные глаза встретились с моими, когда она надавила на него, постанывая, когда ее киска обхватила фиолетовый фаллоимитатор.

— Смотри на меня, — приказала она, и я ухмыльнулся.

— Никто не сможет остановить меня прямо сейчас, — пробормотал я, и мне понравился слабый намек на улыбку на ее лице, прежде чем он превратился в нуждающийся стон.

Бебе трахала дилдо, ее маленькая тугая п*зда издавала влажный сосущий звук, когда она принимала его.

— *би его, — прорычал я. — Трахни его для меня, Бебе.

Бебе наклонилась, впилась ногтями в деревянный пол и начала медленно насаживаться на фаллоимитатор, пока ее рот не открылся в удивленном «о». Ей это понравилось, как я и предполагал. Это было очевидно по дрожи в ее коленях, по тому, как она облизывала губы, по выражению ее глаз, пожирающих меня.

Я наклонился вперед, поставив локти на колени и сцепив руки перед лицом. И я смотрел, как она устраивает для меня шоу. В конце концов, это было то, что Бебе делала лучше всего.

Бебе

Amour sans fin (фраза) — бесконечная любовь.

Игрушка была холодной и скользкой внутри меня. Я скакала на ней, глядя в глаза Майлза, настолько изголодавшаяся по нему, что готова была на все, лишь бы увидеть это выражение его лица. Отчаяние смешивалось с нуждой, а похоть затуманивала зрение. Это было все, чего я хотела, и готова была довести себя до слез, если бы это означало получить больше его.

Я чувствовала, что приближаюсь к оргазму, глаза Майлза побуждали меня отпустить все и позволить моему телу биться в конвульсиях на фаллоимитаторе.

— Ты… ты хочешь, чтобы я сделала это? — удалось мне выдавить, и его глаза сверкнули от потребности.

— Чего ты хочешь, сладкая? — спросил Майлз.

— Хочешь, чтобы я кончила? — прохрипела я, мой голос отражал сдержанность, которую вынуждена была на себя наложить, потому что не сделала бы этого без его разрешения.

— Конечно, я хочу, чтобы ты кончила, — прорычал Майлз, и я испустила вздох облегчения, но тут он поднялся на ноги, одним движением его палец оказался на моих губах, и он наклонил мой подбородок назад, заставляя меня посмотреть ему в глаза. — Еще нет, Бебе. С этого момента ты будешь кончать только со мной. Больше никаких игрушек.

Мне хотелось кричать.

— Позволь мне тогда остановиться, — умоляла я, двигая попкой поверх игрушки. — Позволь мне остановиться, Майлз.

— Остановись, — сказал Майлз просто, и я упала вперед на локти, застонав, когда игрушка выскользнула из моей киски с неловким влажным звуком.

Я подползла к его ногам и легла в кучу поверх его сверкающих ботинок. У меня было непреодолимое желание лизнуть гладкую черную кожу, но я боролась с этим. Он уже достаточно унизил меня.

— Я хочу сфотографировать тебя, — пробормотал Майлз, и я подняла на него глаза. — Вот так. Когда ты в беспорядке. Когда ты играешь. Когда ты моя.

— Сделай их, — прошептала я, и он инстинктивно потянулся к карману.

— У меня нет фотоаппарата, — сказал он.

— Сними своим телефоном, — прошептала я.

— Я… — Майлз замешкался, глядя на меня сверху вниз.

По какой-то причине он не хотел этого делать. Он искал оправдания. Я не понимала почему, но сейчас мне отчаянно хотелось, чтобы парень сделал этот момент вечным.

— Пожалуйста, Майлз? — ласково спросила я, вставая на колени и кладя ладони на его бедра. Мои глаза встретились с его глазами, и я увидела, как покачнулся его кадык, когда он тяжело сглотнул. — Пожалуйста. Я хочу, чтобы у тебя были фото. Имел меня. Всю.

Дрожащими пальцами Майлз достал из кармана телефон и направил его на меня. Я скромно сидела у его ног, но не могла сдержать улыбку, которая появилась на моем лице, когда взглянула на него. Я услышала, как он усмехнулся, когда сделал снимок.

— Ты не боишься, что я кому-нибудь покажу? — спросил Майлз, и я бросила на него дьявольский взгляд.

— Я знаю, что не покажешь, — сказала я. — Ты слишком ревнив.

Майлз пристально посмотрел на меня, а я засмеялась и положила голову ему на ногу.

Было трудно полностью понять Майлза. Но теперь, когда он был в моей спальне, я начала видеть все больше и больше проблесков того, кем он был на самом деле. На другой стороне улицы он был другим человеком. Неприкасаемым, неизвестным. Но теперь он был настоящим, и это было душераздирающе мило и печально одновременно.

Его слабости были выставлены на всеобщее обозрение. Я не знала, как это называется, но могла видеть, с чем он борется. Теперь я понимала, почему никогда не видела его в клубе или в городе. Ему было трудно покидать свой дом, и даже в моей квартире он был беспокойным и неуверенным. Майлз был чувствительным. Каким-то образом я могла сказать, что находиться так близко к нему было для него как волнительно, так и больно. Но я не могла уйти, облегчить ему задачу. Не сейчас. Я зашла уже слишком далеко.

— Почему ты думаешь, что я ревную? — наконец спросил Майлз, и я подняла на него глаза.

— А разве нет? — мягко спросила я.

Майлз застонал, и его рука задержалась над моим лицом, прежде чем он позволил ей коснуться меня, нежно поглаживая мою щеку. Прикосновение было наполнено электричеством.

— Да, — сказал он. — Я ревную к каждому человеку, который хотя бы смотрит на тебя. Хочу запереть тебя, чтобы только я мог видеть тебя.

Почему моя кожа покрылась мурашками при этой тревожной мысли? Половина меня желала, чтобы он прошел через это, в то время как другая половина дрожала от страха.

Вместо этого я выхватила телефон у него из рук и захихикала, пробираясь через комнату.

— Не убегай от меня, Бебе, — проговорил Майлз, и наши глаза встретились в ответ на его простую просьбу.

Я не хотела убегать. Единственное место, куда мне оставалось идти, было в его объятиях, и я не была уверена, хочу ли вообще их покидать.

— Я не убегаю, — сказала я, подняв телефон.

Его рука пролетела перед лицом, когда я сделала снимок. Фотограф не хотел никаких доказательств своей причастности. Майлз был человеком за камерой, за кулисами. Теперь я понимала, что была его объектом, его музой. В конце концов, он был там только для того, чтобы сделать фотографию.