— Не в лицо, нет, — сказал он, пожав плечами. Его глаза были устремлены на пластиковый стаканчик с колой в его руках. — Но она всегда поощряла Арден проводить время со мной, и я думаю, что она наконец-то послушалась.

Арден хихикнула и показала ему язык, а наши родители обменялись многозначительными взглядами.

— Я рада, что сделала это, — наконец сказала подруга, и они усмехнулись друг другу, как будто были посвящены в секрет, которого я не знала.

Моя ревность вспыхнула при виде этого зрелища, но голос в моей голове сказал мне успокоиться. Почему я должна ревновать? У меня были свои секреты с Майлзом, и я только сейчас начала понимать, насколько это нормально. Это не значит, что я должна быть другим человеком в кругу своих друзей и семьи, или что должна вести себя определенным образом. Но точно так же, как я не делилась с Майлзом признаниями и личными моментами с Арден, было совершенно нормально не делиться нашими интимными… свиданиями ни с кем в комнате.

На моих губах играла улыбка, когда я думала о том, что бы они подумали обо мне, если бы узнали, что я вытворяла. Челюсти моих родителей, наверное, упали бы на долбаный пол. В конце концов, лучше держать это при себе.

Я поймала взгляд отца через комнату и улыбнулась ему, а мама сжала мою ладонь. В этот момент я чувствовала себя в большей безопасности, чем с тремя замками на моей входной двери. Мои мысли постоянно возвращались к Майлзу, я думала о нем с отчаянием, которое требовало, чтобы он снова появился в больничной палате. Я знала, каким тяжелым был для него этот день, как он поспешил покинуть квартиру. Надеялась, что с моей помощью ему станет лучше.

Я сделала мысленную пометку спросить Майлза о его проблемах, когда увижу его в следующий раз. В последнее время казалось, что каждая свободная секунда, проведенная с ним, вращалась вокруг меня.

Слабая боль между ног все еще сохранялась, и я незаметно посмотрела в сторону, чтобы вытереть шальную слезу с лица.

То, что Майлз сделал, не было правильным, ни в малейшей степени. Но я поверила ему, когда он сказал, что ему нужно уйти. Что все стало слишком напряженным. Может быть, это было то, что нам обоим нужно было знать, — что мы принадлежим друг другу, а не порознь. И, возможно, теперь все будет лучше. По-другому. По-особому.

— Я бы хотела иметь последний шанс поговорить с ней, — наконец сказала я после долгого, задумчивого молчания. — Пози. Я хочу спросить ее кое о чем.

— Например? — мягко спросила Арден, ее пальцы обвились вокруг моих.

Я посмотрела в ее глаза и слабо улыбнулась воспоминаниям, которые так и просились наружу.

— Я бы спросила… — начала я, но мое предложение оборвалось на полуслове.

Что бы я спросила?

Может быть, ей бы понравился Майлз.

Может быть, она бы ненавидела меня за то, что я живу дальше.

Может быть, она бы хотела, чтобы я присоединилась к ней.

— Я бы спросила, — продолжила я. — Гордилась бы она мной.

Арден поцеловала меня в щеку, и я улыбнулась ей.

— Знаешь что? — сказала я. — Я думаю, она бы сказала «да».

Мой отец посмотрел на меня через всю комнату и кивнул.

— Я тоже, — подхватила мама. — Она бы гордилась вами обеими.

Родители Арден согласились, и мы сидели там, переполненные эмоциями.

— Ну, — неловко вставил Ник. — Надеюсь, она гордилась бы мной тоже.

Он подошел к кровати и поцеловал волосы Арден. Она засияла.

— Наконец-то я заполучил девушку, — подмигнул Ник мне, и я громко рассмеялась.

Майлз

Пустота (сущ.) — пустое место, отсутствующая часть.

Закончив с фотографиями, я развесил их и оставил сушиться. Вышел из комнаты, чувствуя себя немного лучше, хотя мое сердце колотилось от беспокойства, а в носу стоял смрад этой крошечной, захламленной комнаты. Я до сих пор не понимал, почему я подвергаю себя такому испытанию, находясь там. Это разрушало меня, и я чертовски ненавидел это, но не мог оставаться в стороне. Это было похоже на мой собственный гребаный крест, который я должен был нести всю оставшуюся жизнь.

Когда я вошел в гостиную, то почувствовал головокружение и внезапную слабость и прижался к дверному косяку. Моя голова кружилась, колеса вращались быстрее, чем когда-либо, когда я пытался сосредоточиться на чем-то, кроме своего неустойчиво бьющегося сердца.

Я чувствовал, что это произойдет, еще до того, как это случилось, волна тошноты и паники смешались в убийственный коктейль, который грозил взорвать мою голову. Чувствовал, как страх накатывает волнами, омывая мое тело с тошнотворной скоростью и заставляя меня рухнуть на пол.

Но я держался, заставляя свое тело не двигаться, оставаться на месте и подчиняться разуму. Я использовал все приемы, которым меня научила доктор Хелен, отчаянно пытаясь сделать то, что она сказала, и успокоить свое тело, отвлечь его от срыва, который оно, казалось, намеревалось устроить.

Мне было физически плохо, желчь поднималась в горле и грозила пролиться на безупречный пол передо мной.

Отключившись, я почувствовал, как моя душа покидает мое тело и парит, наблюдая за тем, что делает мое тело, как будто не был частью действий, происходящих на моих глазах.

Я наблюдал, как падаю на колени, упираясь ладонями в пол, и испуганные рыдания слетают с моих губ, когда я тяжело задышал, пытаясь успокоиться, пытаясь сделать глубокие вдохи, вспоминая слова доктора Хелен. Просто дыши. Дыхание — это контроль. Вдыхай воздух, выдыхай воздух, снова и снова, просто сосредоточься на этом так долго, как только сможешь.

Вот только это не помогало. Я был в панике, мое тело слишком остро реагировало на стресс извне, отчаянно борясь с врагами, которых даже не было. Тяжело дышал, брызгал слюной и задыхался в своих отчаянных попытках позвать на помощь, одновременно наблюдая за всем этим под потолком, нахмурив брови и скрестив руки перед собой, сердито глядя на себя, не в силах понять, почему мое тело не выполняет простейшие инструкции.

— Помогите! — позвал я, но получилось не так, как надо, это было просто отчаянное карканье.

Я чувствовал, как паника просачивается сквозь мои поры, заставляя комнату вонять отчаянием. Я был совсем один, то, ради чего так старался, но теперь это казалось самым страшным из всего, что было.

Ползая по полу, я подтащил себя к дивану и попытался подтянуться, но мои движения были неуверенными, ноги едва выдерживали мой вес. Я рухнул на диван и тут же пожалел об этом: мягкая белая кожа прилипла к моей коже и напомнила мне о том, насколько я уязвим.

Паника и абсолютная покорность своему страху были худшими из всего, что я когда-либо испытывал.

Да, у меня и раньше были приступы паники, но ничего подобного этому. Ничего такого безумно, бл*дь, интенсивного, когда я абсолютно точно знал, что это будет мой конец, и я, бл*дь, умру вот так, в полном одиночестве, и никто меня не вспомнит.

В моем воображении возникло ее лицо, красивая линия упрямой челюсти, вызывающая желание провести пальцами по скулам, коже, пухлым губам. Но я не мог вспомнить ее имя. Все, что имело значение, — это ее лицо, и я изо всех сил старался запомнить каждую деталь ее красоты, как будто только это могло меня спасти.

Я вспомнил ее губы. Нижняя губа, слегка больше верхней, полная и пухлая. То, как ее идеальные зубы впились в нижнюю губу, заставив ее потерять яркий цвет, как будто она готовилась к тому, что я погружусь в нее. Предвкушение в ее прекрасных глазах. То, как ее темно-каштановые волосы ниспадали по спине; то, как ее загорелая кожа покрывалась мурашками каждый раз, когда я оказывался рядом с ней. Как она ощущалась под моими пальцами, нежная, сладкая и шелковистая. Я хотел попробовать ее на вкус. Но ее не было рядом. Я был совершенно и абсолютно один.

— Помогите! — закричал я снова, и на этот раз мой голос не был таким тихим или надломленным.