Мои глаза были обращены к Пози, я смотрела на нее с обожанием, как будто она была моим чертовым идолом или что-то в этом роде.

И Пози… Пози выставила одну из своих сисек, прикрыв пальцами сосок, и широко ухмылялась в камеру. Ее волосы были распущены, а глаза затуманены.

Пози вырезала Арден из первоначальной фотографии. Теперь мы были только вдвоем. Я, смотрящая на нее, как опьяненный любовью подросток, и она, безумие и страсть, превратившиеся в один маленький горячий фейерверк, который навсегда изменил наши жизни.

Мои пальцы сжались вокруг медальона, закрывая фотографию. Мне было невыносимо смотреть на нее. Я не могла думать о том, что она означает.

Бедная Арден. Родители Пози настояли на том, чтобы она сохранила медальон, но никто из нас не знал, что Пози сделала с фотографией внутри. Мое сердце разрывалось при мысли о том, что Арден сама обнаружила это, и я ненавидела себя за то, что заставила ее пройти через это. Я должна была быть рядом с ней. Должна была быть другом. Не я одна чувствовала себя одинокой после смерти Пози. Мы были как две капли воды похожи, только Арден отчаянно пыталась помочь мне, а я лишь отталкивала ее.

Я рухнула в коридоре, прижавшись спиной к входной двери, а медальон, словно холодный, твердый кусок предательства, лежал у меня на ладони.

Я была плохим другом. И теперь было уже слишком поздно.

Желание выбросить это проклятое ожерелье в окно было настолько сильным, что мне пришлось заставить его выпасть из моих пальцев и упасть лужей серебра на деревянном полу. Я больше не могла даже смотреть на него. Все, что оно символизировало — это конец эпохи, время, когда я была глупой и молодой, тупой и счастливой. Время, когда я была влюблена.

Вот из-за чего все это было в конечном итоге.

Ревность.

Злость.

Необходимость присоединиться к Пози, где бы она ни была, теперь, когда она не терроризировала лучшие ночные клубы города и не пробиралась на красную дорожку, демонстрируя свои сиськи фотографам и притворяясь кем-то. Никогда не было достаточно того, что она была кем-то для меня и Арден. Пози всегда хотела гораздо большего, и, в конце концов, мы не смогли дать ей этого. Я никогда не перестану винить себя за то, что недостаточно старалась.

Да, все это было из-за одной маленькой причины, назойливой мысли в моей голове, крошечного голоса, кричащего мне, что это и было ответом, просто я была слишком чертовски слепа, чтобы увидеть это.

Я была по уши влюблена в Пози, и теперь, наконец, у меня появилась подсказка в виде медальона, что она чувствовала то же самое.

Может быть, Пози тоже что-то чувствовала ко мне.

Может быть, все те разы, когда мы целовались, и я чувствовала, как между нами проскакивают искры, в ее животе горел тот же огонь.

Может быть, когда мы смотрели друг на друга и понимали другого человека до последней капли стыда, сожаления и несбывшихся желаний, она видела меня такой, какая я есть.

И может быть, просто может быть, она полюбила меня за мою разбитость так же, как я полюбила ее.

С того момента, как медальон оказался в моих руках, я больше не оплакивала подругу.

Я оплакивала возлюбленную.

Майлз

Таинственный (прил.) — незнакомый, редкий, странный, но удивительный.

Что бы я ни пытался сделать в тот день, ничего не получалось.

Я не мог перестать думать о Бебе, не мог перестать возвращаться в спальню, чтобы прикоснуться к простыням, которые все еще хранили очертания ее тела. Я гладил то место, где ее задница продавила матрас, пока оно не исчезло, а потом ругал себя за то, что так быстро отпустил ее. Я хотел большего. Желал, чтобы Бебе Холл вернулась в мою постель, и я хотел смотреть, как она сладко и крепко спит.

Ее запах все еще пьяняще благоухал в моей спальне, слишком подавляющий, чтобы оставаться в ней. Но я не мог уйти. Наполнил свои ноздри запахом ее духов, а голову — образами ее, нас, вместе. Я был действительно на крючке, зависим от ее запаха и от того, что она заставляла меня чувствовать. Теперь пути назад не было. Я не остановлюсь, пока не заполучу ее. Я был полон решимости, как никогда.

Меня озадачивала только одна вещь: необузданная потребность в ней, отчаянное, первобытное желание сделать ее своей. Я никогда раньше не испытывал таких чувств, когда дело не касалось секса. Как гребаный пещерный человек, желая сделать каждый дюйм ее тела своим и услышать от нее признание, что она полностью принадлежит мне. С рассветом, в моей пропахшей Бебе спальне, я понял, что больше не смогу остановить зуд. Бебе Холл, бл*дь, была наваждением, от которого я ни за что не хотел избавляться.

Что скажет на это доктор Хелен? Я ненадолго задумался, но вместо того, чтобы заняться насущной проблемой, завернул ее в большой бант и засунул в самый темный угол своего сознания, где мне не нужно было с ней разбираться. Не раньше, чем все взорвется. И, судя по вспыльчивости Бебе, это в любом случае не заставит себя долго ждать.

Время шло, и прежде чем я осознал это, наступил вечер, перевалило за семь.

Я что-то съел, но в основном просто слонялся по квартире, не зная, что мне делать, пока, в конце концов, не рухнул в постель. Когда зазвонил телефон, я был благодарен за то, что меня отвлекли. До тех пор, пока не увидел имя Бебе, мелькавшее на экране.

Теперь все будет по-другому. Теперь Бебе будет знать, что я на самом деле чувствую. И вес тех трех маленьких слов, которые она прошептала мне, был тяжелым, почти невыносимым.

Я ответил с легкой дрожью в голосе, как бы отчаянно ни пытался это скрыть.

— Привет.

— Привет… Майлз.

Ее голос был тихим и испуганным, как у маленькой девочки.

— Ты в порядке? — спросил я грубо, готовый выбить зубы тому, кто ее расстроил.

— Да, — прошептала Бебе в ответ. — Мы можем немного поговорить?

— Просто поговорить? — мои слова были мягкими.

— Да, — повторила она. — Я просто хочу услышать твой голос.

Мое сердце сжалось от боли. Я хотел этого, Боже, я действительно, бл*дь, хотел. Но это была опасная территория. Это означало, что Бебе руководила мной, по крайней мере, судя по тому, как колотилось мое сердце, отчаянно желая рассказать ей, что я на самом деле чувствую. Вернуть ее в свои объятия, где ей и место… Но для этого было еще слишком рано. Мне придется еще некоторое время держать дистанцию.

— Где ты? — хотел я знать.

— Лежу в постели.

Я слышал, как под ней шевелится матрас.

— Где ты, Майлз?

— В моей кровати, — признался я, взъерошив руками простыни.

— Кровать, в которой я спала?

— Да.

Долгая пауза.

— Она все еще пахнет мной?

Еще одна пауза, от которой мое сердце чуть не выскочило из груди, прежде чем я открыл рот и признался в правде.

— Да.

— Тебе нравится?

— Нравится.

— Ты хотел бы, чтобы я была там?

Сложный вопрос, полный обещаний и отчаяния.

Каков был правильный ответ? Конечно, я хотел, чтобы она была здесь со мной. Но одна только мысль о том, что Бебе так близко, приводила меня в ужас. Я никогда никого не впускал в свою жизнь, никого, кто имел бы такое значение, как она. Прошли годы с тех пор, как у меня был кто-то в моем углу. Годы, когда я был не один.

— Да, — наконец сказал я, и услышал, как она медленно выдохнула, а затем хихикнула.

— Я тебе нравлюсь, — поддразнила Бебе.

— Я тоже тебе нравлюсь, — напомнил я.

— Думаю, тогда мы квиты.

Мы погрузились в приятную тишину, и я слушал ритмичный, успокаивающий звук ее дыхания. Бебе вызывала привыкание, была чертовски невероятной и пугающей, что дерьмово. Я был в ужасе от девушки ростом на фут ниже меня, с такими маленькими кулачками, что они легко помещались в моих собственных. Она была самым страшным человеком, с которым я сталкивался за всю свою жизнь. И никогда не хотел никого больше, чем ее.