И теперь он чувствовал то же самое ко мне. И, как Майлз и сказал, он не собирался отпускать меня в ближайшее время. Я просто не была уверена, насколько опасным это его делает.

Но в тот момент мне было все равно.

Все, что имело значение, — это биение его сердца под моим ухом. То, как он прижимался ко мне, словно я была важнее всего в его жизни. Больше, чем он сам. Он защитил бы меня от драконов.

Но защитит ли он меня от самого себя?

майлз

Каим (сущ.) — святилище.

Лежать вместе в постели казалось самой естественной вещью в мире. Форма тела Бебе рядом с моей казалась знакомой, но в то же время странной, и мне нравилось, как ее плотная, упругая кожа ощущается на моей. Это было откровение, от которого я долгие годы скрывался, но теперь не мог насытиться.

Я хотел вдыхать ее запах, как наркотик. Наполнить ноздри сладостью моей девочки. Наполнить рот ее сиропным вкусом и пробовать патоку ее полных, пухлых губ, пока не опьянею от них.

— Не уходи, — прошептала Бебе, обнимая меня. — Пожалуйста, я… я знаю, что тебе нужно идти, но постарайся остаться со мной, пожалуйста.

— Я не уйду, — пообещал я. — Ни за что на свете, сладкая. Я собираюсь спать с тобой сегодня ночью.

Каким-то образом я даже поверил себе, зная, что говорю ей правду. Я притянул ее ближе, и она выгнула спину, прижавшись задницей к моей промежности, отчего я стал твердым как камень, как много раз до этого. Она захихикала, когда почувствовала это, покачивая своей задницей, а я застонал и притянул ее еще ближе.

— Бебе, — мягко сказал я. — Я хочу знать больше.

— Что ты хочешь знать?

— Тебя… — Я вздохнул. — Я просто хочу знать о тебе гораздо больше.

— Ты думаешь, я что-то скрываю? — Ее дыхание было мягким, сладким против моих пальцев.

Я повернул ее так, что она оказалась лицом ко мне, ее обнаженное тело прилегало к моему так же идеально, как кусочек одного паззла. Девушка прижалась ко мне, и я запустил свои дрожащие пальцы в ее волосы, путаясь в прядях и нежно дергая ее прекрасные локоны. Я не хотел уходить. Мне было насрать на все обычные вещи, которые должны были волновать меня в тот момент. Все, что имело значение, — это Бебе, и этот момент, и еще столько же украденных моментов, сколько я мог вместить в свой день и ночь. Я бы не спал, если бы это означало наблюдать за ней, быть рядом с ней.

— Нет, — выдохнул я.

— Ты лжешь, — обвинила она, пытаясь отстраниться.

Я нахмурил брови, но не отпустил ее, наклонившись ближе и шепча ей на ухо:

— Разве ты ничего не скрывала, сладкая? Все те вещи, которые, по твоему мнению, были слишком тяжелы для меня?

— Наверное, — прошептала Бебе.

— Так расскажи мне. Расскажи мне все.

— Я не знаю, с чего начать, — слабо ответила она.

— Начни с самого начала, — сказал я. — Расскажи мне о своем детстве.

Бебе застенчиво улыбнулась мне, но прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла продолжить. Ее глаза покраснели еще до того, как она начала говорить.

— Я была счастлива, — призналась она. — Очень, очень счастлива. У меня было удивительное детство. Я была такой счастливой маленькой девочкой.

— Твои родители, они были вместе? — спросил я.

— Да, — кивнула Бебе. — Они вместе уже более двадцати пяти лет. Моя мама родила меня совсем маленькой, но ее семья не очень-то была согласна. Моя мама — Триша Уэллстоун.

Я непонимающе уставился на нее, и она приподнялась на локтях и недоверчиво рассмеялась.

— Только не говори мне, что ты ее не знаешь? — спросила Бебе, и я виновато пожал плечами.

— Извини, но я предпочитаю держаться подальше от посторонних глаз, — признался я. — К тому же я не из тех, кто читает бульварные газеты.

— Значит, ты просто предполагаешь, что она какая-то богатая светская львица? — спросила Бебе, ее глаза блестели.

Я неловко поерзал на одеяле, когда она хихикнула и снова упала в мои объятия, игриво притянув меня к себе и глубоко поцеловав. Я снова потерялся в ее сладости, позволяя себе влюбиться во все, что она олицетворяла, такая неповторимая Бебе. Я не мог насытиться ею, но она не позволила мне удержать ее после того, как мы поцеловались.

— Я не прав? — нахально спросил я, и она высунула язык.

— Нет, — признала Бебе. — Она была светской львицей. В восьмидесятых она была «it girl», и она с гордостью скажет тебе об этом. Ее семья очень, очень богата… это старые деньги. Семья Уэллстоун — одни из основателей города. Наша родословная уходит далеко в прошлое.

— Впечатляет, — сказал я ей. — Но у меня такое чувство, что ты не очень-то с ними общаешься?

— Нет, — она поморщилась, едва заметный признак неловкости, который я почти пропустил в тускло освещенной комнате.

На улице уже совсем стемнело. Я не мог вспомнить, когда в последний раз проводил ночь в чужой комнате, ночевал не в своей квартире. Казалось почти непостижимым, что я действительно делаю это, находясь здесь, в постели Бебе, и не задумываясь об этом. Не было места, где бы я предпочел быть.

— А как же твой папа? — спросил я, и Бебе ярко улыбнулась.

— Папа очень похож на меня, — сказала она мне с ноткой любви в голосе.

Бебе явно была папиной дочкой, и это вызвало улыбку на моих губах, когда я представил ее маленькой девочкой со своим отцом. Мне стало интересно, смогу ли я когда-нибудь с ним познакомиться.

— Он основал свою компанию с нуля, — продолжала она. — Он использовал часть маминых сбережений… Она инвестировала в него, как всегда говорила, но ее семья так и не простила ей использования ее трастового фонда, даже несмотря на то, что папина компания приносит более семнадцати миллионов в год.

Мои глаза расширились от размера огромной суммы, но я не стал комментировать это. Конечно, я должен был знать, что Бебе хорошо обеспечена. Такая квартира досталась ей не на пустом месте, и она всегда носила дорогую одежду и нижнее белье. Деньги должны были откуда-то поступать, хотя я не хотел быть грубым и предполагать.

— Папина семья была очень маленькой, — она накрутила прядь волос на палец. — Моя последняя бабушка умерла несколько лет назад, но мы никогда не были близки. Так что в основном были только мои родители и я.

Мне не терпелось спросить о них, но я заставил себя сменить тему. Мне было интересно, смогу ли я когда-нибудь познакомиться с людьми, которые воспитали Бебе, которые превратили ее в удивительную девушку, которой она была сейчас.

— Что случилось позже? Когда ты стала старше?

— Надо мной издевались, — пожала она плечами. — Очень много. Всю начальную школу и старшие классы.

— Что? — я был искренне удивлен. — Как кто-то мог издеваться над тобой?

Я издал тихий смешок, но Бебе пристально посмотрела на меня, и смех застрял у меня в горле.

— Я… я не всегда была такой, — призналась она дрожащим голосом. — Тогда я была другой девушкой. Уязвимой. У меня были брекеты, неопрятные волосы, прыщи… У меня не было друзей. Абсолютно никого, кроме моих родителей.

— А потом? — спросил я.

— А потом появились они, — она поморщилась от следующей части своего рассказа. — Арден и Пози.

Мое сердце заколотилось при упоминании этих имен. Одну из девочек я уже знал, другая оставалась загадкой.

— Они были совершенно разными, но из богатых семей, как и я, — объяснила она. — Я избавилась от брекетов и высыпаний, немного изменилась благодаря папиному публицисту. Я до сих пор не знаю, было ли это худшим или лучшим, что со мной случилось. Но этого было достаточно, чтобы меня заметили в университете.

— Что ты изучала? — спросил я. У меня на уме была история искусств, а может быть, английская литература.

— Не знаю, — пожала она плечами, одарив меня застенчивой улыбкой. — Я не закончила. Я проучилась три года, но едва сдала несколько экзаменов. Все, что делала, это гуляла с девочками… Это было все, что имело значение. Быть кем-то, понимаешь? Чувствовать, что я принадлежу себе.