Он был животным.

А я была полностью и безраздельно зависима.

Майлз

Нефелибат (сущ.) — гуляющий в облаках.

Каждое мое утро начиналось с взгляда в сторону окон квартиры Бебе.

Она не была жаворонком, часто вставала позже полудня и угрюмо ходила по квартире, пока не получала первую дозу кофеина. Девушка пристрастилась к кофе, выпивая чашку за чашкой. Хуже всего было то, что она пила ужасную дешевую растворимую смесь. Я мысленно пометил сказать ей, что лучше вообще не пить кофе, если девушка не готова раскошелиться на хороший.

Несмотря на ее ужасное пристрастие к кофе, по утрам Бебе представляла собой завораживающее зрелище. Совершенно другая женщина по сравнению с разодетой тусовщицей, которая выходила из квартиры по вечерам. Утренняя Бебе носила толстые махровые носки и пушистый черно-белый халат с ушками панды. Тусовщица Бебе пила алкоголь, а утренняя Бебе лечила похмелье.

Тусовщица Бебе заставляла мой член дергаться, а уязвимая утренняя Бебе заставляла сердце болеть, потому что я чертовски хотел ее, но знал, что никогда не смогу заполучить.

Прошло два дня с тех пор, как я устроил Бебе шоу, которого она не хотела; и мой подарок для нее был почти готов. Я успешно держался на расстоянии, понимая, что необоснованно привязываюсь к тому, что изначально не было моим. Я не искал ее, не звонил, а она упрямо не писала. Я видел, что она дулась. Бебе едва выглядывала в окно, и большую часть времени держала шторы закрытыми, открывая их только для того, чтобы подразнить меня.

Бебе надевала самое развратное нижнее белье, вальсируя по квартире и, черт возьми, следила за тем, чтобы я видел каждый обтянутый кружевом дюйм ее маленького упругого тела. И это, конечно же, заставляло меня желать ее еще больше.

Моя жизнь без Бебе снова вошла в привычное русло, хотя с тех пор, как пара уехала, я не приглашал ни одной новой девушки. Тщательно прятал каждую сломанную, испорченную часть себя от любопытных глаз Бебе. Потому что эта маленькая шлюшка все равно продолжала игру, как я и ожидал. Девушка торопливо заглядывала в окно, надеясь, что я не замечу, или наблюдала за мной периферийным зрением, убеждаясь, что произвела на меня нужный ей эффект. И я ничего не мог с собой поделать. Не только потому, что она была горячей штучкой, но и потому, что Бебе была просто неотразима во всей своей саркастической, стервозной красе.

В то утро у меня был разговор по скайпу с моим психиатром, как и каждый четверг.

Я смотрел в глаза доктору Хелен и врал ей так же гладко, как и всегда.

— Ты уверен, Майлз? — мягко спросила она меня. — Не врешь, что выходил из дома на этой неделе?

— Да, — соврал я. — Я ходил в магазин на углу два дня назад, чтобы купить немного хлеба.

— Как так? — спросила она, что-то записывая в блокнот, ее мудрые серые глаза изучали мои.

Это была наша рутина. Доктор Хелен знала, что я лгу, конечно, черт возьми, знала. Но она никогда не уличала меня в этом, кроме как задавая вопросы, от которых я уворачивался, как от пуль. Отчасти мне хотелось, чтобы она поймала меня на лжи, но я был слишком хорошим обманщиком, чтобы позволить этому случиться. Так что мы играли в нашу маленькую игру в кошки-мышки неделю за неделей, и я никогда не признавал правду.

— Домработницы не было, — произнес я. — Я дал ей выходной.

Доктор Хелен пристально посмотрела на меня, прежде чем водрузить очки на нос.

— Сколько дезинфицирующих ванн было на этой неделе, Майлз? — мягко спросила женщина, и я почувствовал покалывание на коже от воспоминаний об ощущении стерильности после того, как я начисто отмылся после той парочки.

— Только три, — сказал я, почти с гордостью.

Обычно их было пять или шесть.

В плохие недели их было больше восьми. Больше одной в день.

Но я никогда бы не сказал об этом доктору Хелен.

Она бы меня госпитализировала.

Опять.

Я знал, что лучше не говорить ей правду, а доктор Хелен знала, что лучше не совать нос в чужие дела. Это была настоящая причина, по которой мы лгали друг другу. Мы оба знали, что мне нужно в больницу. Остаться здесь, портить свою жизнь и свое тело, означало пойти против советов всех врачей, которых я когда-либо встречал.

— Что-нибудь случилось? — продолжила доктор Хелен, глядя на меня поверх очков.

Я приспособился перед камерой, мой взгляд устремился за компьютер и к окну. Шторы Бебе были задернуты.

— Нет, насколько я могу судить, — неубедительно сказал я, и доктор улыбнулась мне.

Она не часто улыбалась.

— Что-то есть, — сказала доктор. — Количество ванн уменьшилось. Ты выглядишь беспокойным. Ты кого-то встретил?

Доктор Хелен знала о посетителях, которых я принимал. Она знала о моей работе, и была тактична в этом, что было главной причиной, по которой я решил работать с ней. Она мне нравилась.

Это была добрая женщина лет сорока, с чувственными чертами лица и спокойными, дружелюбными манерами. Доктор Хелен никогда не лезла не в свое дело и делала все возможное, чтобы помочь. Было ли ей на самом деле на меня наплевать или нет, я так и не понял. У меня было ощущение, что она из тех людей, которые отключают свой мозг после окончания рабочего дня.

Я попытался представить себе доктора Хелен такой же тусовщицей, как Бебе, и с моих губ сорвалась легкая усмешка.

Снова посмотрел в ее знающие глаза и улыбнулся.

— Да, — наконец признал я. — Возможно, кто-то есть. Но я еще не готов говорить о ней.

На губах доктора заиграл намек на улыбку, когда она пробормотала:

— Всегда кто-то есть.

Женщина подняла голову.

— Боюсь, что наше время истекло, Майлз, — мягко сказала она. — Мне нужно идти к следующему клиенту. Но, пожалуйста, следи за своими дезинфицирующими ваннами и контролируй свою деятельность. И, Майлз…

— Да? — спросил я, мое внимание уже переключилось на девушку на другой стороне улицы.

— Эта девушка, кем бы она ни была, — продолжил доктор Хелен. — Знает ли она… знает ли она?

Я уставился на нее на экране.

Нет, она не знала.

Как и все остальные, в принципе. Мой диагноз не был выбит на моем лбу.

Но женщины, мужчины, которые приходили ко мне в квартиру, могли сказать, что со мной что-то не так. Они не знали точно, что, но они просто знали, что что-то происходит.

Что касается Бебе, она была полностью отрезана от моей реальности. Она видела только те части, которые я хотел, чтобы она видела, а я не позволял ей увидеть многого. Это было к лучшему, потому что между нами никогда ничего не могло произойти.

— Нет, — сказал я просто и прервал разговор по Skype.

Я на секунду уставился на пустой экран, глядя на свое собственное отражение в нем.

С первого взгляда во мне не было ничего плохого, и Бебе ни за что не догадалась бы, кто я есть на самом деле. А я не хотел, чтобы она знала. Как бы сильно ни хотел, чтобы она была в моих гребаных объятиях, подпрыгивая вверх-вниз на моем члене, это было важнее. Эта видимость нормальности, эта притворная уверенность, что все будет хорошо.

Мне нужно было, чтобы Бебе поверила в это, потому что если она убедится, то, возможно, и я смогу.

Хотя бы на одну ночь.

Я написал ей во второй половине дня, потому что мне было чертовски неспокойно. Весь день занимался рабочими делами, пытаясь игнорировать ее присутствие прямо через дорогу. Но она была как зуд, который я не мог почесать — вездесущая и грызущая меня, пока я, наконец, не уделил ей внимание, которого она так жаждала.

Бебе угрюмо ходила по квартире в шелковом халате, не обращая на меня ни малейшего внимания, делая вид, что у нас больше нет общей истории. Мое сообщение позаботилось об этом.

Надеюсь, у тебя было достаточно времени, чтобы отдохнуть, сладкая. Твоя новая игрушка прибывает сегодня.