Бебе

Евнойя (сущ.) — красивое мышление.

Я стучала зубами, хотя мои самые интимные места жгло от антисептика и от его ударов.

Майлз обернул вокруг меня полотенце, и его глаза задержались на моих на долгое мгновение, прежде чем он отодвинулся, ухмыляясь про себя. Его член висел между ног, все еще полутвердый и влажный.

В этот момент Майлз был наиболее уязвим, и он позволил мне увидеть его. Он позволил мне увидеть ту его сторону, которую он боялся показать больше всего.

Майлз слил воду из ванны, а я выбросила белый пластиковый контейнер в мусорное ведро. Он никак не прокомментировал это, и я тоже ничего не сказала. Но я твердо решила, что больше никогда не подпущу его к этому. А если Майлз это сделает, я останусь верна своему слову и войду в ванну вместе с ним.

Мы устроились на диване и через окна его квартиры наблюдали за восходом солнца над городом.

Я уже много раз встречала восход солнца, но в тот день он казался особенно значительным. Это был рассвет нового дня, начало чего-то особенного. И я собиралась сделать так, чтобы этот день стал первым из многих, когда и Майлзу, и мне станет лучше, медленно, но верно продвигаясь по пути к выздоровлению.

Мне — от того, что я была в полном дерьме, а ему — от внутренних демонов, которые преследовали его все эти годы.

Я отчаянно хотела узнать больше. Я хотела узнать каждую мелочь, которая сделала его тем человеком, которого я знала, хотела узнать, что его сформировало. Но Майлз, казалось, не хотел делиться, вплоть до того утра, когда я задохнулась, увидев, как солнце окрасило его квартиру в такие оттенки, что казалось, будто мы сидим внутри прекрасной радуги.

— Это потрясающе, не правда ли, — тихо сказал Майлз. — Все цвета мира в одной гребаной комнате.

— Это невероятно, — признала я.

— Риелтор рассказал мне об этом, — сказал он с ухмылкой. — Сказал, что я плачу за вид. Я жаловался несколько недель, пока, бл*дь, не увидел это. А теперь я бы с радостью заплатил двойную цену, чтобы видеть это каждое утро.

Я устроилась на сгибе его руки, прижимаясь ближе, пока Майлз обнимал меня.

— Вот почему квартира белая, — сказал он, и я подняла на него глаза. — Я хотел, чтобы восход солнца окрасил ее.

Это было небольшое подношение, взгляд на то, как работает его любопытный ум, и я любила его за то, что он позволил мне быть частью этого.

— Спасибо, — прошептала я, и он ухмыльнулся мне. — За то, что рассказал мне.

— Я хочу, чтобы ты знала все, — тихо сказал Майлз мне. — Все, что делает меня… мной.

— Правда? — спросила я с нетерпением, и он рассмеялся, заставив меня покраснеть. — Прости, просто… Ты, кажется, не очень-то стремился разглашать какую-то информацию о себе, а мне так хочется узнать больше…

— Я скажу тебе, — тихо сказал Майлз. — Ты единственная, кому я готов рассказать. Спрашивай, что хочешь знать, сладкая. Но, пожалуйста, не разочаровывайся моими ответами, хорошо?

Я кивнула и удобно устроилась под его рукой. Мы смотрели, как солнце окрашивает комнату в самые яркие цвета, и я влюбилась в его квартиру, которая всегда казалась мне немного безжизненной и безликой. Но теперь я понимала его — от строгих, без декора стен, до полностью белой мебели. Майлз был художником. Художником до мозга костей. И он предпочитал игру природы тому, что мог бы сделать с этим местом сам. Мне это нравилось в нем.

— Расскажи мне, — мягко попросила я. — Я хочу знать все, что можно знать о Майлзе Рейли.

— С чего мне начать? — спросил он, и теперь была моя очередь ухмыляться.

— Начни с самого начала, — просто сказала я. — Расскажи мне о своем детстве.

Сразу же я почувствовал, что сказала что-то не то. Его лицо потемнело, выражение опустилось, и стены снова поднялись.

— Или нет, — поспешила сказать я. — Ты можешь рассказать мне о чем-нибудь другом, о чем угодно. Расскажи мне о своей работе. Я бы хотела узнать о ней побольше.

— Хорошо, — сказал Майлз, казалось, оживившись от возможности поговорить о своей работе. — Ты знаешь, что я фотограф.

— Я могу сказать, что тебе это нравится, — нахально сказала я, и он пощекотал меня под подбородком, заставив меня хихикнуть. — Но расскажи мне больше. Что за вещи? Чем ты увлекаешься? Какое искусство тебе нравится? Это хобби или ты зарабатываешь этим на жизнь?

Майлз рассмеялся и покачал головой на мое любопытство, и на секунду я испугалась, что его стены снова поднимутся. Но потом он заговорил, его голос был глубоким и добрым, когда он посвятил меня в детали.

— Мне нравится наблюдать за людьми, — сказал он, и я, слушая его, наблюдала за восходом солнца через полуоткрытые глаза. — Мне нравится их выражение лица, то, что я заставляю их чувствовать. Особенно женщины. Мне нравится их реакция на стимуляцию. Любую. Музыка, секс, вещи, которые заставляют их чувствовать.

— Ты их фотографируешь? — спросила я, пытаясь побороть ревность, от которой мое сердце учащенно забилось. — Женщин?

— Ты знаешь, что да, — сказал Майлз просто.

Конечно, я знала. Гуглила его, видела фотографии девушек, наложенные друг на друга. Сама эта мысль послала волну ревности по моему телу, но еще больше запутала меня, когда он облегченно рассмеялся.

— Может быть, мне следует сказать, что я это делал. До того, как появился некто определенный.

Я просияла, глядя на него, и он щелкнул по моему соску своими длинными, сильными пальцами. Я схватила его за руку и заставила его обернуть ее вокруг себя, прижавшись к нему.

— Продолжай, — прошептала я. — Я хочу знать больше. Гораздо больше. Хочу знать все.

— Все, да? — спросил Майлз, усмехаясь. — Есть что рассказать. Ты уверена, что хочешь остаться здесь?

— Да, — прошептала я, окинув его пристальным взглядом. — На самом деле, нет места, где бы я предпочла быть.

— Хорошо, — прорычал он, в его голосе чувствовалась какая-то грань, которую я не могла понять. — Ты знаешь, что такое двойная экспозиция?

Я кивнула.

— Ты наложил их фотографии на другую фотографию.

— Да, я снимаю большинство своих фотографий на пленку, а затем проявляю их. После этого я изменяю их в цифровом формате, создавая двойную экспозицию. По сути, это означает соединение двух фотографий в одну, наложение одной на другую. Я выбираю то, что, по моему мнению, подходит женщине на фотографии. У меня была невинная девушка с церковными свечами, ее отец был священником. У меня была девушка-хиппи с цветами, распускающимися в поле. И так далее, и так далее.

— А как насчет меня? — импульсивно спросила я. — С чем бы ты меня соединил?

Майлз засмеялся и взъерошил мои волосы, а я демонстративно показала ему язык.

— Думаю, тебе просто придется подождать и посмотреть, — сказал он, и я нахмурила брови, побуждая его объяснить. — У меня выставка в La Gallerie примерно через месяц. Я бы хотел, чтобы ты пришла и посмотрела фотографии.

Я уставилась на него и спросила вслух:

— Ты будешь там?

— Я надеюсь на это, — просто ответил Майлз. — Я бы очень хотел быть. Это моя первая большая выставка. Большинство моих работ продается в Интернете в виде гравюр.

— Ты хорошо зарабатываешь? — спросила я его, и он рассмеялся над моей откровенностью. — Извини, мне просто любопытно. Я ничего не знаю об этих вещах.

— Да, — признался Майлз. — Достаточно, чтобы жить. Но я унаследовал немного денег, благодаря чему и появилась эта квартира.

Я еще раз оглядела его квартиру. Мы жили на одной улице, в престижном районе города, но теперь, когда наконец оказалась здесь, я знала, что его квартира, должно быть, стоила по крайней мере на полмиллиона дороже моей. Она действительно была изысканной. Я бы с удовольствием разделила ее с ним…

Я покраснела от этой мысли, отвела глаза и зарылась лицом в его плечо.

Словно почувствовав мой дискомфорт, Майлз пощекотал меня, и я хихикнула, прижавшись к его коже.