А потому Френсис никогда не рассказывал о своем даре Саманте, желая, чтобы она любила его не за что-то, а вопреки. Он не хотел околдовывать ее, понимая, что в их хрупких, таких непрочных отношениях важны доверие и честность.

Этой ночью его ожидал непростой разговор. И признание в предательстве. Неизвестно, как Саманта отреагирует: даст пощечину, разрыдается на его плече, хладнокровно застрелит в упор или просто обнимет, прижавшись всем телом, тихо дыша на ухо… А возможно, уйдет и не обернется. И не вернется никогда.

Френсису нужна была эта ночь. Он хотел полностью раскрыться перед Самантой. Обнажить душу, чтобы в момент наивысшей близости она поняла его и простила все грехи. А если не простит, то у него хотя бы останутся воспоминания об этой ночи, о той песне, что соединит их сердца. Воспоминания о любви, похожей на вспышку, на взрыв сверхновой звезды, что была такой краткой и ослепительной.

— Так сыграешь?

Френсис очнулся, когда ему кто-то протянул гитару, и тряхнул головой. Вот бы избавиться от мыслей, что терзали в эту тихую ночь, наполненную перезвоном гитарной струны и мелодичными голосами друзей. Пели они хорошо, многие тексты помнились еще со старой жизни «до-войны». Но Френсис знал, что если сейчас поддастся искушению и возьмет гитару в руки, то ребята на его фоне будут выглядеть, как серые воробьи рядом с роскошным павлином. Ему не хотелось этого, но…

«Это сильнее меня», — тревожным колокольчиком прозвенели в голове знакомые слова, всплывающие в памяти всегда, когда взгляд останавливался на задумчивой Саманте.

Она устремила невидящий взор в небо. На лице плясали блики от костра. Она была такой красивой. Особенной, почти неземной красотой, от которой у Френсиса щемило сердце. Причудливое воображение дорисовало за ее спиной, обтянутой черной мужской рубашкой, хрупкие прозрачные крылья из огня, трепещущие на ветру. Казалось, мгновение — и девушка взлетит.

— Хорошо, — согласился Френсис, бережно принимая старенькую гитару.

Все собравшиеся обратились в слух. А он ничего не делал, лишь рассматривал красное поцарапанное дерево, ласково прикасался к струнам, заставляя их зазвучать по-новому. Так, что музыка летела ввысь, словно легкокрылые птицы, и уже от одного этого хотелось плакать.

Саманта затаила дыхание, предвкушая, и… Френсис запел. Она встрепенулась, глядя ему в глаза. Погрузившись в себя, он преобразился. Небрежным движением Френсис отбросил блондинистую челку. Глаза засияли, словно драгоценные камни. Сейчас они были бездонны, словно океанские глубины. Сине-зеленые, изменчивые, то сверкали голубыми искорками, то неуловимо темнели.

Голос завораживал, уводя в неведомые дали, где сияло солнце, где не было войны, где царствовала любовь. Саманта инстинктивно придвинулась еще ближе, а ее руки легли на его плечи, даря ощущение покоя, и сердце Френсиса запело в унисон с душой.

Мелани поежилась, обнимая сама себя за плечи. Проникновенная атмосфера песни засасывала. Неожиданно стало холодно и грустно.

Мелани вспомнила свой прежний принцип: никому не доверять, никогда не действовать во благо другим, только себе… Каждый вздох — только ради битвы с «Миротворцами». Но с появлением Френсиса все поменялось. Он странным образом проник в души каждого солдата их армии, показал что-то кроме войны. Стремление сражаться не «против», а «за». За невинных людей, за тихое небо, за спокойные ночные прогулки по мирным городам без грохота снарядов… У каждого — свое «за». Теперь все они в первую очередь были людьми с недостатками, достоинствами, с чувствами и мыслями. А уже потом — лесными зверями, машинами для уничтожения.

Мелани огляделась и увидела, что нехитрая песня зажгла в глазах остальных теплый свет, выжигающий ненависть, предательство, печаль… Песня лилась, и хотелось плакать, смеяться, хотелось любить и быть любимой, поэтому Мел приникла к Тэйлору, больше не скрывая своих чувств. Она стала свободной, пускай и ненадолго, пока чудная музыка, сливаясь с голосом, звучала в вышине.

***

Саманта не выдержала и, вскочив на ноги, резко рванула рубашку. Пуговицы упали в траву, и остались только обтягивающие лосины и тесный топик, доходящий до середины живота. Зрелище было, мягко говоря, необычным и… очень сексуальным.

Френсис ощутил, как пересохло горло, как острые иголочки желания закололи тело. Теперь его возлюбленная не была ангелом… Скорее, наоборот, она закружилась в танце, как дьяволица. Движения были отточенными до предела. Эта чертовка изгибалась, словно змея. Манила и отталкивала одновременно. Саманта растворилась в песне, завораживая окружающих на пару с Френсисом.

Только на этот раз и сам певец не избежал этой участи, полностью покорившись танцовщице, что почти взлетала. Ее ноги едва касались земли, а волосы развевались. Сквозь них просвечивало пламя костра, подсвечивая лицо, превращая обыкновенную девчонку, резкую и жестокую Волчицу в неземное существо, принадлежащее Френсису… Одному ему.

«Никому не отдам», — стучало в висках, а жадные взгляды, бросаемые на нее другими мужчинами, заставляли кровь жарко бежать по венам. Саманта буквально сводила его с ума и прекрасно знала об этом. Но не собиралась останавливаться… А он продолжал петь.

***

Песня окончилась, а тоненькая, стройная фигура девушки застыла в молитвенной позе, воздевая руки к небесам. Она была гибкая, словно лоза. Тело туго обтягивали черные с блеском лосины и топик, оставляющий простор для воображения и полоску белой кожи на спине.

Затаив дыхание, Мелани переводила взгляд с Френсиса на Саманту и обратно. Он уронил голову над гитарой, выглядя полностью обессиленным. Она тоже выдохлась, но не меняла своей эффектной позы.

На миг стало завидно. Обычно цыганские танцы ценились на вес золота. Тем более, Мелани танцевала восхитительно, не раз развлекая народ в подобные спокойные вечера. А тут какая-то Саманта — ходячее недоразумение, больше похожее на четырнадцатилетнего мальчишку, чем на взрослую девушку! И вдруг полностью перевернула привычное мнение о себе. Мало того, что подцепила самого красивого парня в отряде, так еще и сама решила стать душой компании… Это неправильно! Так нельзя! Командир должен быть командиром и только! Серая мышка Саманта должна сидеть в лагере, закопавшись с головой в планы и чертежи, в карты и графики. А не танцевать и доводить до безумия мужчин армии, ведь они и без того слушались ее беспрекословно, уважали… Не хватало еще, чтобы влюбились!

Мелани тряхнула головой, отгоняя гаденькие мыслишки. Нечего завидовать подруге! Просто раньше и в голову не приходило, что Саманта способна на такое. Волчица изменилась. Кардинально. И Мелани не могла понять, когда это произошло. В тот момент, когда появился Рэн, когда между этими двумя постоянно вспыхивали ссоры? Или после чудесного спасения неизвестно откуда взявшимся антидотом? А возможно, после той странной сцены у церкви, о которой и Саманта, и Френсис молчали, как партизаны?

Глупая, глупая Мелани… Она не понимала, что Саманта менялась не сразу, а постепенно, по капле. Ведь вода камень точит, и любовь не спрашивает разрешения. А просто приходит, расставляя все по своим местам.

— Фух, устала! — Саманта со смехом плюхнулась на колени Френсису.

Он собственническим жестом обнял ее за талию, притягивая к себе еще ближе. Сейчас его глаза горели голубым огнем. А Саманта чувствовала себя так, будто заново родилась. Песня очистила душу от тоски, от горечи, а самое главное, от сомнений. Сделала свободной, как во время танца, словно птица в поднебесье… Раньше Саманта никогда бы не осмелилась так открыто выставить напоказ свои чувства, сесть на колени к Френсису, хотя возможно ей и хотелось, но… Сейчас все казалось иным. И мир был расцвечен новыми красками, а после танца в теле появилось странное ощущение легкости, парения.