Мысленно сформировала образ Мелиссы и нашей встречи в лабиринте. По саблям прошла волна тепла. Мелиссу родовые клинки признали, хоть она и не василиск. Неприятные ощущения исчезли. Клинки, обладающие душой, — большая редкость для Междумирья. В древние эпохи таким оружием награждали боги, завязывая его владение на линии крови. Видимо один из предков Мелиссы был Героем Осколка, если в роду передаются по наследству такие клинки. Нужно будет поговорить с ней, чтобы больше времени проводила с родовым достоянием. Глядишь, клинки сами станут учителем для молодой наги. Ну что ж, пора заканчивать с этикетом.

Опустившись на одно колено прошептала к клинкам:

— Сехри тшас имрэ. Асфе тшас имрэ. Мосхэт ас тшасалат.*

От клинков пришла волна изумления. Лезвия вспыхнули светом и угольной чернотой. Я без опаски взяла оружие в руки и выпрямилась.

Отпустив посторонние мысли расслабилась, позволяя себе слиться с оружием в одно целое. По рукам прошла вязь временной привязки. Клинки открылись навстречу, лавиной сминая сознание и вынимая на свет самые потаенные воспоминания.

Воспоминание о принятии Света

Я стояла посреди бабушкиного сада. Мне было чуть меньше семи лет, когда впервые получила настоящие, а не деревянные клинки. Весенний сад пах одурманивающие, мягкая молодая трава примялась под босыми ногами. Сегодня предстоял первый экзамен на владение Светом. Мама отстояла право принять его самостоятельно у своей малышки. Мама. Мамочка. Мамуля. Такая молодая, красивая, наполненная светом. Я хранила в своей памяти именно этот образ. Сейчас перед моим взором стояла строгая ведьма, глаза которой лучились добром и поддержкой. Невысокая, с копной золотистых волос, собранных в косу вокруг головы. Белый свободный хлопковый сарафан с разрезами до бедра, босые ноги. В предрассветной тишине она была нереальной, почти невесомой, прозрачной. На поясе в перевязи висели ее любимые серпы. Справедливый и смертельно опасный ангел света.

— Запомни, милая, каждая твоя встреча с оружием будет экзаменом для тебя. Никогда не бери его в руки, если не готова применить. Это неуважение к самой его сути. Каждое оружие назначит свою цену, будь то кровь врага или твоя собственная. И эту цену ты должна заплатить. Но есть особое оружие, подарки богов своим героям. Это настоящая душа воина закованная в металл. Это оружие… оно бесценно. К нему нужно относиться даже не на равных, оно на ступень выше всех смертных. Заслужи его уважение и получишь верного боевого товарища. Однако это оружие завязано на линии крови и посторонние руки не признает. Оно само решит, достойна ли ты к нему прикасаться.

Мама любовно гладила рукояти своих серпов.

— Дочь, запомни, для нас нет Света и нет Тьмы. Мы на границе, на границе равновесия и справедливости. В этом наша сила. Всегда среди тех, кто поклонялся Свету или Тьме находились и те, кто вершил безумства, упивался беззаконием и безнаказанностью. Должна была существовать сила возмездия не только божественная, но и человеческая. Мы были ею. В другом мире Сумеречные не были Осколком. Мы были Орденом. Нам не покровительствовали Боги, ведь мы восстали против бесчинств их самых ярых адептов, ввергая отступников в пучину небытия. Наша сила в балансе, мы равно принимаем Любовь и Боль, Радость и Скорбь, Верность и Предательство, Свет и Тьму. Поэтому мы не ограничены в техниках и инструментарии, мы не темные и не светлые, для нас нет запретной силы, если она направлена на вершение справедливого суда.

Первой ступенью становления Сумеречной для тебя станет знакомство со Светом. Сейчас у тебя в руках твои первые клинки, они впитывают рассветные лучи, но силу Свету сможешь придать только ты. Вспомни самые светлые свои моменты, самые счастливые, искренние и выпусти эти ощущения из себя, напитай оружие ими. Они станут тем, что удержит Свет вокруг тебя! Ведь мы черпаем силу из Света, а он из нас!

Мама закрыла глаза, легко касаясь своих серпов.

— Асфе тшас имрэ. Мосхэт ас тшасалат.**

Ветер замер вокруг нее, фигура замерцала едва заметной серебристой дымкой, серпы стали наливаться светом. Я не заметила момента, когда оружие оказалось в её руках, а передо мной уже распускался смертельно опасный и неимоверно прекрасный цветок из мелькающих лезвий. Вращение серпов было столь стремительно, что невозможно было определить, как лезвия перетекают друг в друга. Мама, казалось, жонглировала оружием, выкручивая восьмёрки перед собой и за спиной, заставляя серпы вращаться со скоростью циркулярной пилы. Но не в оружие дело. Я во все глаза смотрела, как свет притягивался к ней, попадал в мясорубку лезвий, но не исчезал, а наоборот все более вливался в ее фигуру, формируя часть за частью солнечное боевое облачение: чешуйчатый доспех на основе укороченной кольчуги, наплечники, наручи, шлем, юбка, поножи.

В какой-то момент она резко замерла со скрещенными серпами над головой, в полном доспехе.

— Подойди, дочь. Прикоснись к нему, он реален, он защитит меня лучше любой брони до тех пор, пока справедливость не будет восстановлена.

Я прикоснулась к доспеху, теплый и гладкий на ощупь, он не напоминал металл даже близко.

— Можно попробовать поцарапать оружием, в каком-то безопасном месте?

Мама засмеялась.

— Конечно, моя любознательная малышка.

Я ударила по наручам своим детским клинком, но он со звоном отскочил. Даже царапины не было, только заныла детская рука.

— Я тоже так смогу? — спросила с надеждой.

— Ты, моя дорогая, сможешь ещё больше, ибо в тебе спрятана огромная сила. Тебе придется столкнуться с тяжёлыми испытаниями, но, пройдя их, ты обретёшь себя. Я этого уже не увижу. Но запомни, после самой черной тьмы все равно приходит рассвет. Никогда не сдавайся.

А сейчас твоя очередь.

Я вынырнула из воспоминаний.

***

Мелисса

Я заворожённо наблюдала за действиями Марьям. Это действительно напоминало танец. Одну саблю она удерживала за спиной неподвижно, словно исполняя фигуру танца, оставляя в тени и не давая красным языкам заката лизнуть острие оружия. Другой — мягкими плавными движениями фехтовала с последними лучами закатного солнца. Изящные выпады сменялись яростной рубкой, казалось, что сабля стала продолжением руки девушки. Она то ласкала невидимого возлюбленного, то яростно сопротивлялась заклятому врагу. В какой-то момент рукоять сабли замелькала между пальцами, девушка раскручивала саблю на ладони.

Лезвие вращалось с такой скоростью, что блики света, отражаясь от лезвия образовывали красный смерч над оружием. Заметила, как лезвие просто отрезало кусок закатного солнца и заставило его лучи сплестись в бесконечный коловрат.

Но внимание привлекло и расслабленное выражение лица новой знакомой. Лёгкая улыбка играла на губах, будто она была совершенно не здесь, а каком-то другом месте, очень дорогом для неё.

Солнце спустилось к самому горизонту, длинные тени потянулись по земле от деревьев. Парк постепенно погружался во тьму. И второй клинок пришел в движение. Находясь в тени, он был отрезан от света, окружённый тьмой, он стал ее продолжением. Выражение лица Марьям изменилось, исчезли лёгкость и радость, появилась грусть, в уголках глаз стали скапливаться слезы.

*Сехри тшас имрэ. Асфе тшас имрэ. Мосхэт ас тшасалат (на языке древнего мира — Тьма зовёт нас. Свет зовёт нас. Откликнемся же на их зов).

**Асфе тшас имрэ. Мосхэт ас тшасалат (на языке древнего мира — Свет зовёт нас. Откликнемся же на его зов)

Часть 2. Танец Тьмы

Марьям

Воспоминание о принятии Тьмы

Казалось, только что я обнимала маму, ощущая ее теплый солнечный доспех у себя под щекой, гладила ладошками чешуйки и многочисленные ремешки доспеха, и вот я уже на кладбище, лежу на могиле родителей.

С семи лет я приходила к ним и говорила, говорила, говорила. Часами я рассказывала о своей жизни, переживаниях, мечтах. Я сидела, лежала, засыпала у их надгробий. Я не плакала. Слез уже не было. Я просто каждый год заставляла себя поверить, что они рядом, сидят с другой стороны надгробий и слушают меня. Держатся за руки, молча улыбаются моим шуткам, мама вьёт венок из полевых трав и надевает папе на голову. Раз в году я верила истово, что им просто нельзя говорить со мной, но они рядом. Всегда рядом. А потом снова уходила на год в тот мир, где их уже не было. Бабушка никогда не сопровождала меня. Я уверена, ей было так же больно, но она никогда не показывала этого. Всегда держала лицо, даже со мной. Она не вмешивалась в этот ритуал шесть долгих лет, а на седьмой пришла на закате со своими катанами и серпами дочери. В неполные пятнадцать лет она всё-таки заставила меня пройти обряд принятия Тьмы.