— Расхлябанная?

— Нет, расслабленная. В тебе нет надрыва.

Во мне нет надрыва! Его надо познакомить с Андреем… хотя они знакомы… Я не стала спрашивать, к чему он клонит, — просто оглядела с ног до головы, взяла стул, вышла на балкончик, села и положила ноги на перила. Федя выволок пуф и сел рядом. Мы помолчали, наблюдая, как облака бегут мимо луны.

— Хочешь, — предложил Федя, — пожить у меня, пока ты делаешь ремонт?

Пока мы ехали на дачу, я рассказала, что моя квартира скоро превратится в ад, а Федя посочувствовал — в ремонте жить, мол, — кошмар.

— А зачем тебе нужно терпеть меня, пока не изуродуют мою квартиру? Ты же меня всего третий день знаешь.

— Мне хочется узнать тебя ближе, — неясно ответил он.

— А зачем тебе знать меня ближе, прости за любопытство?

— Просто хочется, — пожал он плечами.

— Утро вечера мудренее, — постановила я и вытолкала Федю.

Сон не шел: я думала о том, как странно все оборачивается, о том, что Федя — привлекательный мужчина, о том, хочу ли я жить у него и почему он вдруг стал таким добрым… хотя, возможно, он всегда был таким, я же ничего о нем не знаю… будем ли мы, ну… и как вообще выживают в одной квартире два почти незнакомых разнополых человека… Но дело все в том, что мне уже хотелось соглашаться, потому что 1) это было удобное предложение, 2) в этом наблюдалась интрига, 3) хотелось узнать, чем это все кончится, и 4) Федя мне нравился, даже несмотря на то, что его девушки — монстры.

Мне не терпелось, и я побежала вниз. Федя уже лежал на двуспальной кровати, наполовину закрывшись простыней.

Я плюхнулась на живот — лицом к лицу.

— А ты не выгонишь меня в самый неподходящий момент?

— Ну… — Федя дернул плечом. Какие же у него плечи… ох! — Надеюсь, что нет, если ты, конечно, не будешь устраивать дикие оргии, пока меня не будет дома.

Он запустил руку мне под волосы и мягко провел по голове. По коже пробежали мурашки — было приятно. Он погладил меня по лицу и положил ладонь на запястье. Я вся как-то обмякла и затуманилась.

— Я не хочу сейчас, — сказала я и встала.

— Ты подумаешь? — Он приподнялся на кровати, видимо для того, чтобы я увидела, как сексуально переходят все эти квадратики на животе в… гм… паховую область.

— Да! — ответила я, несмотря на то, что не очень поняла, о чем думать — о том, чего сейчас не хочу, или о переезде.

И полезла наверх, в свою комнату.

На бумажке, выдранной из сигаретной пачки, было написано:

Федя — симпатичный (!!),

тело(!!!),

богатый (!), (?),

не дурак (?),

секс (?),

чем он вообще занимается?

Плюсы — ремонт… Минусы (???). Странно.

В общем, я была взбудоражена до предела.

Проснувшись в семь утра, позвонила — пока Федя спал, я утащила его телефон — Ане, которая отказалась говорить, потому что я ее разбудила. Набрав Сашу, я ей все рассказала, и она прикололась, заявив, что тут и думать нечего — надо соглашаться, потому что все это «забавно» и что «она собирается лечь спать, только вернулась домой». Я даже подняла Андрея, который что-то проспал и, разозлившись сам на себя, прошипел, что ему некогда заниматься всякой ерундой. Отчаявшись, я и маму потревожила, но передумала и сказала ей, что потеряла фирменную зажигалку и типа не у нее ли я ее забыла.

Только я вернула телефон на место, Федя, как ошпаренный, вскочил с кровати и начал кругами бегать по комнате. Выяснилось, что таким образом он ищет носки, штаны и прочую одежду. Он со страшной силой опаздывал на какую-то встречу — запихнул меня в машину, даже не позволив кофе выпить. Причесывалась и просыпалась я по дороге, отчего настроение у меня было какое-то взъерошенное.

Подъехав к моему дому, Федя сказал, чтобы я собирала вещи и перебиралась к нему — домработница мне откроет, он ее предупредит. Он оставил номера всех телефонов, чмокнул в щеку и уехал на работу.

Поднявшись к себе, договорилась с рабочими. Они прикатили через полчаса: я как раз успела собрать все ценное и бесценное, оставила на автоответчике новые координаты, переоделась и обнаружила в холодильнике протухшую сметану — только открылась дверца, в нос шибануло гнилью. Оставив сметану как сюрприз для рабочих, захлопнула холодильник.

Рабочие заставили меня ехать прямо сейчас на рынок, и мы часа два покупали какие-то смеси, клеи, катки, скребки, кисти, шпаклевку… Пока я не озверела. Слава богу, что у мастеров была машина, старая «волга»-пикап — у местных таксистов были такие рожи, что я боялась вообразить, сколько они спилят за доставку всего этого строительного барахла. Отправив мастеров заниматься делами, я забрала сумки и поехала на работу с опозданием на два с половиной часа.

Около телецентра я на себя рассердилась. Меня чуть не сбила полная женщина, которая бросилась мне под ноги с признаниями в любви. Она сказала, что каждый день смотрит нашу передачу и я ей очень нравлюсь. А я, вместо того чтобы со слезами и благодарностями кинуться ей на шею, эдак пренебрежительно кивнула и сделала вид, будто жуть как спешу. Первые признаки снобизма и мании величия заявили о себе.

Устыдившись, я поклялась держать себя в ежовых рукавицах — отслеживать все проявления упадка и разложения. И тут же поймала себя на том, что спиртное, выставленное на прилавке магазина, в который я завернула за жвачкой, вызывает во мне стремление немедленно выпить.

«Ты стала пьяницей», — призналась я сама себе. Хотя как тут можно не стать пьяницей, если все, с кем я работаю, то и дело пьют, хорошо, если не с раннего утра. Я вообще не понимаю, когда я работаю — вся моя трудовая деятельность заключается в двух-трех часах кривляния перед камерой. А то, что я сама готовлю эфирный материал, — это чтобы как-то занять рабочее время. Вообще-то все эти материалы должна собирать Юля… о Свете даже речь не идет… только она, к сожалению, находит такое, отчего мне хочется повеситься. Поэтому я справляюсь сама и позволяю ей портить утреннее шоу — она работает еще и на их программу.

Хотя те, которые пьют с утра, они пьют не потому, что, едва проснувшись, тянет к стакану. Просто им к вечеру надо протрезветь — ночная смена или вставать очень рано.

Перед эфиром разыгралась драма. Сегодня мы должны были обсуждать «позирование нагишом». Или съемки нагишом. То есть всякая эротика — кто «за», кто «против». Не в общем смысле, а в личном — кто почему соглашается или отказывается. Актриса, известная по сериалам, Ирина, должна была раздеться в эфире — не полностью, а до трусов и лифчика. Белье ей подобрали такое, что оно походило не на нижнее белье, а, скорее, на купальник. Никакого похабства. И тема была заготовлена нарочно для прямого эфира — на передачу должен приехать известный фотограф и снимать эту актрису в нижнем белье — чтобы она не просто так обнажалась, а со смыслом. Причем идея была в том, чтобы показать широкой публике, какая это мука снимать полуобнаженку. И даже фотографа подобрали самого злого — такого, который рычит: «Ну, че встала, как на паперти! дай мне секс, фригидная корова!» А потом эти фотки должны опубликовать в модном журнале.

Ирина снималась во всяких постельных сценах и эротических журналах, а теперь — за пятнадцать минут до начала — уперлась. Заявила, что пообещала сгоряча, а теперь жалеет, но ведь человек имеет право на ошибку, и, вообще, ее муж… Все растерялись и по седьмому кругу напоминали ей, что она обещала…

— Слушайте, а для журнала не слабо было раздеться? — разозлилась я. — И почему, интересно, муж ничего не говорил, когда вы изображали проститутку, которую насилуют пять человек, и на всю Россию передавали ваши голые сиськи, а?

— Вы поймите… — блеяла Ирина.

— Ничего я не хочу понимать. — Я говорила негромко, но выразительно. — Кроме того, что вы самым наглым образом подставляете кучу народа. Надо было не соглашаться, а не отказываться за две секунды.