— Все равно, — упрямо поджала губы мама. — Ну так что у тебя?

Я ей коротко объяснила, что со мной происходит, — долго мама не выдержала бы. К моему удивлению, она обрадовалась:

— Ну, наконец-то! Слава богу, ты бросила эту чудовищную службу в конторе. Я счастлива. Я всегда говорила, что тебе нужно работать на публику.

— Первый раз слышу, — не стала я кривить душой.

— Может, я говорила это не тебе, — выкрутилась мама. Хотя, кто знает, вдруг и правда говорила. — Знаешь, о чем я втайне мечтала?

— Ну? — поддержала я ее. Из вежливости. Я не была уверена, что в маминых фантазиях нет ничего обидного.

— Я хотела… — Мама замялась. — Только не думай, что, если бы ты стала секретаршей или бухгалтером, я бы к тебе плохо относилась. Но мне хотелось, чтобы моя дочка стала знаменитой. Чтобы я лет в восемьдесят слушала, как тебя обсуждают какие-нибудь тетки, и гордилась: «Это моя девочка!»

«Значит, мамочка строила на меня снобские планы, — все-таки подумала я. — И теперь, чтобы не упасть в ее глазах, мне придется рвать себе задницу!» Мама учуяла неловкость и побежала ставить чайник. Зазвонил телефон.

— Возьми трубку! — крикнула она из кухни.

— Здрасте, это автоответчик, говорите после сигнала, би-ип, — оттарабанила я.

Мне доложили, что так отвечают в газетах — чтобы не выслушивать словоохотливых пенсионеров и остальных, которые звонят со своими проблемами.

— Э-ээ… — испугались на другом конце.

— Алло, говорите… — подбодрила я.

— Добрый день, можно Веру? Это Федя.

Я сначала удивилась, а потом вспомнила, что сама наговорила на автоответчик мамин телефон и просила звонить сюда до семи вечера.

— Вера не может говорить, она онемела от восторга, потому что ей звонит самый красивый мужчина в мире, — сказала я.

Мама зашла поинтересоваться, кто звонит, но я замахала на нее свободной рукой и сделала выразительные глаза. Удивленно мигнув, мама ушла.

— Это Вера? — робко поинтересовался Федя.

— Нет, это не я.

— Да-а… А что на тебе надето? — огорошил меня он.

— Ну-у… — Я посмотрела вниз. — Джинсы синие, желтая майка…

— А трусики есть? — хищно прорычал он.

— Ого! — Я расхохоталась. — А я думала, ты серьезно про одежду — понадеялась, что ты меня в театр хочешь пригласить… Ну ты и маньяк!

— Я и сам себя иногда удивляю, — признался он. — Что делаешь?

— Жду чай.

— А поужинать не хочешь?

— Ты приглашаешь меня на свидание? — восхитилась я.

— Еще как! — непонятно ответил он.

— Как?

— Ну… как приглашают на свидание?

— Настойчиво?

— Да, настойчиво приглашаю на свидание. Соглашаешься?

— Да. Если ты покупаешь презервативы, — брякнула я ни с того ни с сего.

— Я обожаю твое чувство юмора, — оценил Федя. — Оно такое оригинальное.

— Ты еще не передумал со мной встречаться? — спросила я униженно. — Обещаю больше самостоятельно не шутить. Буду лишь цитировать классиков и рассказывать бородатые анекдоты, чтобы знать, где точно смешно.

Он вздохнул:

— Куда за тобой заехать?

— Расскажи о себе, — попросил Федя.

Я посмотрела на него так, чтобы он понял — нехорошо отрывать человека от жюльена из крабов. От восхитительного, нежного, сочного, свежего жюльена из крабов с поджаристой корочкой из мягкого сыра.

Он привел меня в крутой ресторан: вместо пола там был аквариум, в котором плавали осетры и еще какие-то рыбы. В углу, между друзей, сидел Жванецкий, а остальные посетители выглядели так, словно только что скупили летне-весеннюю коллекцию от Армани. На женщинах были «скромные», элегантные украшения стоимостью в тысячу моих годовых доходов, на мужчинах — часы из серии «для VIP клиентов» и ботинки, над которыми трудилась, наверное, целая итальянская деревня. Я, в молодежном и несколько мятом прикиде, приуныла, но, встряхнувшись, расправила плечи и прошла к своему месту с таким видом, словно я здесь даже завтракаю. Пусть думают, что я эксцентричная звезда эстрады, хотя вряд ли они будут обо мне думать.

За роялем восседал тапер с тронутыми белоснежной сединой волосами, к нему время от времени подходили люди и протягивали купюры.

— Сколько стоит заказать ему песню? — поинтересовалась я.

— Ты хочешь? — предложил Федя.

— Хочу узнать, сколько это стоит.

— Долларов десять…

Умножив хотя бы половину гостей на время работы пианиста, я обзавидовалась.

Я заказала жюльен из крабов, блины тоже с крабами и овощами, рыбу тюрбо с жареными апельсинами, а Федя, к моему удивлению, овощной салат и стейк. Я не очень понимаю, зачем платить кучу денег за то, что можешь съесть дома, но, вероятно, у людей, способных оплатить любой счет в этом ресторане, другое мнение, так что удивляться вслух я не стала. И еще я попросила текилу Санрайз, несмотря на то, что и официант, и Федя склоняли меня к вину, а Федя — минеральной воды.

Жестами показав, что «вот сейчас прожую и расскажу», я спешно сглотнула, запила санрайзом и спросила:

— Что рассказать?

— Что-нибудь, что тебе кажется важным, — ответил Федя.

— А мы не можем поддерживать оживленную светскую беседу ни о чем? — буркнула я, целясь вилкой в блинчик.

— Можем, — улыбнулся Федя, зачерпнув салат, заправленный даже не сметаной, а капелькой масла. — Но мне интересно что-нибудь о тебе узнать.

— Ладно, — согласилась я: все равно ждать горячее. — Я не ходила в детский сад, училась в специальной английской школе, закончила филфак, влюблялась раз тридцать и спала почти со всеми, в кого влюблялась, один раз делала аборт и два раза лечилась от гарднереллеза. Я работала в мелком издательстве, но мне не понравилось — они бросили привычку платить зарплату, переводила внештатно любовные романы, писала статейки для женского журнала, но чуть не сошла с ума от всех эти «рецептов идеального мужа», работала в газете, но проспала репортаж, для которого нужно было ехать в Тверь, чтобы описать дедулю, у которого семнадцать внуков, — меня уволили, устроилась корреспондентом в журнал о «высокой культуре», где за чтение детектива могли линчевать, и, наконец, ушла в рекламное бюро, где числилась копирайтером. Мне нравится сидеть у воды и смотреть, как солнце блестит в мелких волнах, я люблю по субботам фильмы по ТВ — даже те, что есть у меня на кассетах, люблю покупать мелкие ненужные предметы и косметику, по три часа сижу в ванной с журналами, ненавижу романтические ужины со свечами, людей, У которых оголяются десна и нет подбородка, люблю сплетничать, самая сексуальная, на мой взгляд, часть тела — плечи, у меня был парень с загнутым членом, я терпеть не могу Марселя Пруста, фильмы об инвалидах и войне, творог, хлеб из отрубей, индусов — внешне, сутулых людей, оральные ласки — если мужчина женщине, и дачи с огородом. Вот, — выдохнула я.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Федя. — Исчерпывающе.

— Ты доволен? — подчеркнуто любезно спросила я, убирая со стола салфетку, чтобы освободить место для рыбы.

Подождав, когда официант закончит расставлять горячее, Федя сказал:

— А почему тебе не нравиться… э-э… когда мужчина женщине?

— Щекотно и надоедает объяснять, где приятно, а где нет.

На этом мы замолчали, занявшись едой. Федя как будто исподтишка наблюдал за мной, и мне это не нравилось — я чувствовала себя лабораторной мышью.

— У меня такое впечатление, словно ты меня исследуешь, — призналась я за чаем.

— Почти, — ухмыльнулся он.

— Зачем?

Тут подошло время платить, Федя отдал кредитку, подписал счет и ответил только на улице:

— Поехали к моему другу на дачу, и я тебе все объясню.

Я недоверчиво посмотрела на него:

— Извини, но предложение странное. Почему для этого нужно ехать на дачу?

— Ну, они меня приглашали… вернее, нас… я сказал, что буду с девушкой. И я хочу выпить. А то я трезвый и скованный.