На углу Малой Садовой нас ждала пара — высокая девушка с русыми волосами до пояса и полный молодой человек с коричневой шевелюрой. Они бросились на Сашу, шумно поздоровались со мной, усадили нас в джип, и мы — на отвратительной скорости — помчались по Питеру.

— Ну вот куда он прет, а? — досадовал Илья, чуть не въехав в бок «девятки».

— Слушай, а ты не думал, — спросила я, — что он тебя просто не заметил? Ты же несешься со скоростью звука.

Вообще-то мне уже минут пять — длившихся вечность — хотелось его придушить. Меня тошнило от страха: Илья ехал, как камикадзе, увиливая от столкновений лишь по счастливой случайности.

— Кто не рискует, не пьет, — ответил он, посигналив троллейбусу.

— За рулем? — вылетело из меня вместе с визгом: мы уперлись в задницу «мерседеса».

— Ты не волнуйся, — успокоила меня Таня. — Илья отлично водит машину.

«Дура!» — подумала я с ненавистью, но вслух промямлила:

— А, ну тогда да…

Квартира у них была ого-го. Все так чистенько, современно, уютно и разумно дорого, что как-то даже неловко становилось. «Здесь обитает молодая, благополучная семья Без Финансовых Затруднений!» — уверяла квартира. Хотелось где-нибудь обнаружить использованный презерватив или позавчерашнюю обглоданную куриную ногу, чтобы развеять этот миф. Таня с Ильей мне не особенно понравились: что-то в них было «не то» — какое-то нарочитое превосходство. Они так старательно упоминали своих знакомых — известных музыкантов, актеров, продюсеров, писателей, какого-нибудь Полянского: «Как, ты не знаешь, кто это? это же владелец «Домроста»! он теперь у вас в Москве строит элитные дома и бизнес-центры!»… что от такого обилия знаменитостей становилось дурно.

Как мне потом настучала Саша, Танин папа был директором какого-то модного театра, опекаемого лично мэром, а папа Ильи — царь полуфабрикатов, пельменей и котлет. Илья с Таней познакомились в шестнадцать, когда вместе учились в английском колледже, уехали заканчивать образование в Париж, где и поженились. Родители уговорили их скрепить отношения: получился очень симпатичный брак: дочка руководителя театра и сын промышленного воротилы. Он — темненький, она — беленькая.

В дверь позвонили. Таня, причитая, как плохо жить в самом центре — все «проходят мимо», — пошла открывать.

— Тебя-яяя любо-оооооовью на-по-ююююю-ююююю… Я нееее-ежных слов не говорю-юююююю-ююююю… — разливался в коридоре мощный женский голос.

В комнату влетела Кристина, плюхнулась в кресло и заверещала:

— Это капец! Мы писали медляк, я думала — с ума сойду! «Зачем меня ты променял, ты словно разум потерял». Мой директор — кретин! Он купил «Ауди-ТТ» — и его в последнее время душит жаба платить за песни — вот он сам и придумывает, бездарь ослиный. Папе, что ли, пожаловаться? Так, ладно. — Она оглядела присутствующих. — Быстро все напиваемся, накуриваемся, закидываемся колесами, лопаем промокашки, нюхаем, устраиваем групповую оргию… и тусовать! Вы костюм мой забрали? — кинулась она на Сашу.

— Да-ааа! — рявкнула Саша. — Но мой лучше.

— Ага, конечно! У тебя вкуса нет, ты, дешевка.

— А вкус тут как раз и не нужен. Плебейка, — веселилась Саша.

— Ну покажи, покажи! Не мучь! Где? — металась Кристина. — Девочки! Пойдемте одеваться, уже почти вечер!

Когда мы вышли, накрашенные и разодетые, Таня с Ильей чуть не лишились дара речи — они так хохотали, что у Ильи началась икота, а Таня проглотила муху. Мы были похожи на маленький гастролирующий публичный дом.

— Выходим по отдельности, — хихикал Илья. — А то соседи подумают, что мы снимаем на дому любительское порно, и перестанут с нами здороваться.

В таком виде мы выкурили косячок, выпили текилы, посмотрели две комедии, освежили макияж и, наконец, часов в одиннадцать поехали на вечеринку.

Такого я не ожидала.

Клуб походил на адскую мясорубку: люди чуть ли не по стенам ползали. Я немедленно взмокла: дышать, кроме углекислого газа, сигаретного дыма, было нечем. Виниловое платье безнадежно прилипло — отодрать его можно было только скальпелем. Чепчик, ерунда эта, которая у меня на голове была, тут же сполз вместе с прической. Косметика была пыткой: одно дело, когда лицо просто так потеет, а другое дело, когда оно потеет под крем-пудрой, помадой и румянами. Еще я прокляла чулки — ноги в них прели, как в термокостюме.

Пока я вычисляла, сколько секунд можно прожить в этом аду, меня уже волокли куда-то, обтирая о толпу, вырывая из чьих-то плечей, сумок, ног, рубашек… Они — Саша, Кристина, Таня, Илья — еще и умудрялись по дороге здороваться, обмениваться любезностями, обниматься и хлопать по рукам. Минут через десять мы оказались у бара: Саша перехватила бармена и не ослабляла хватку, пока он не наколдовал нам десять абсентов. Бар был с краю танцпола: я любовалась на людей и не понимала, как можно создавать видимость танца, когда чувствуешь себя шпротой в масле. Но народ угорал — похоже, всем было весело. И все, кстати, были нарядные — не хуже нас.

— Давай залпом! — приказала Саша.

Мы звякнули рюмками, я проглотила свою, запрокинув голову и… Мне в лицо ударил ураган: все заполыхало и завибрировало. Через секунду необъяснимый восторг охватил меня целиком: все, что творилось кругом, показалось восхитительным! И шпроты больше не мерещились. Выкурив по сигарете и проорав мне в ухо: «Если теряемся больше чем на полчаса, встречаемся у туалета или около машины!», Саша подняла еще рюмку, меня снова унесло, и мы нырнули в толпу.

Выяснилось, что танцевать, прижавшись к шести или десяти соседям очень просто: надо всего лишь поднять руки вверх и улыбаться. До сих пор не пойму, как я протопала два часа подряд: если бы не Саша, выдравшая меня с танцпола, я бы там еще дня три торчала — не опуская рук. Она провела меня через комнаты и посадила на низкий, ленивый диванчик с кучей подушек. На диване уже валялось двое молодых людей: оба в тельняшках без рукавов, в тесных джинсах и в смешных беретах. Кое-как нас познакомив, Саша пнула меня ногой, что, возможно, значило, будто ей нравится кто-то из них и что я должна поддержать беседу. Я старательно кивала, несмотря на то что ни слова не понимала из разговора. Музыка била по ушам, а напрягаться: наклоняться ближе, вслушиваться, следить глазами — не хотелось ни капельки.

Потом мы еще выпили абсента, снова потанцевали — я уже чувствовала себя Майей Плисецкой, и все с большей надеждой присматривалась ко второму, в смысле к тому, на кого Саша дышала ровно. Еще через час они предложили заехать в пригород, на дачу, за их другом и девушкой друга, а потом поехать еще в один клуб, где выступает какой-то там ужасно знаменитый английский ди-джей. Разумеется, мы с Сашей — две безмозглые курицы, тут же согласились. Выбираться решили кто во что горазд: толпа на входе не убывала.

— Мы подъедем к входу! — кричал Сашин хахаль. — Красная спортивная машина!

— Ага, — на ходу отвечали мы.

Когда мы вырвались, объяснив по дороге сорока человекам, что еще вернемся, авто было тут как тут. Что-то очень красное и шикарное — я это даже сквозь наполовину отклеившиеся ресницы заметила.

Дальше все было хуже некуда. Во-первых, то, что в этой роскошной машине называлось задним сиденьем, было задумано, наверное, для безногих. За водителем вообще места не было — он отодвинул кресло так, что мне пришлось сидеть, поджав колени к подбородку. Кроме того, мальчики шалили: на набережной тот, кто был за рулем, вел машину зигзагами — слава богу, что дорога была пустая.

А на выезде из города начались какие-то странные разговоры.

Сашин кавалер, сидевший на пассажирском сиденье, обернулся и спросил, не боимся ли мы ехать неизвестно куда неведомо с кем. Я немедленно поняла, что боюсь, а Саша ответила, что ей плевать, у нее СПИД. Тут наши друзья стали подозрительно хихикать и намекать на то, что обычный секс их не интересует. Еще они кому-то позвонили, сказали, что уже подъезжают, сообщили, что не одни, и добавили, что мы — я и Саша, «нормальные девчонки, без комплексов, гы-гы-гы». Не знаю, может, в клубе было слишком громко и до меня не дошло, что эти парни — полные придурки, может, они и впрямь были не совсем нормальные, но разбираться-то ни времени, ни желания не имелось. Мне лишь хотелось поскорее выбраться из машины, убежать от них подальше и никогда больше не знакомиться черт те с кем.