Я дождалась, пока они все выскажутся, выслушала, как Алиса подводит итог, покивала смиренно, но, когда наступила моя очередь, уничтожила их всех.

— Дорогие друзья, — начала я мягко. — Все, что вы только что сказали, — самая невообразимая чушь, какую мне доводилось слышать. Если хоть какое-то чувство было между людьми и они все еще живут вместе, то один из них должен быть куском бетона, чтобы равнодушно терпеть измены! Можно до поры до времени сохранять внешнее спокойствие, но внутри у человека, а не у бетона, все будет кипеть и бурлить от обиды за то, что его предали и что его больше не любят! Невозможно спокойно терпеть предательство и ложь — это больно, а ум, — я обернулась к актрисе, которая с таким видом вжалась в спинку дивана, словно ожидала, что я ее ударю микрофоном, — тут совершенно ни при чем! И между прочим, зря вы считаете, что в готовке борщей есть что-то постыдное…

Я еще некоторое время говорила о том, что семья должна быть крепостью, а не борделем, что жить по сериалам не учатся, а в конце в концов так разошлась, что обозвала их всех, вместе взятых, безмозглыми устрицами, бросила микрофон и ушла.

Я брела по коридору и понимала, что завалила всю свою не начавшуюся карьеру, что меня теперь уж точно все ненавидят, а Алиса эта, наверное, лопается от радости… Я завернула направо — там, на лестничной клетке курило чудовище мужского пола в безразмерном сиреневом шелковом пиджаке. Я облокотилась о перила, попросила у чудовища сигарету, оно угостило меня «Золотой Явой», затянулась — глубоко-глубоко, чтобы не заплакать.

«Фигня, — думала я. — Представь себе, что тебя попросили заменить кого-то, кто заболел, что с самого начала не было никакой надежды, что никто тебе ничего не предлагал…»

Я представила и не разревелась. Но дело в том, что я ненавижу проигрывать: я просто не занимаюсь тем, в чем не уверена, а так как я во всем не уверена, то я и сидела спокойно себе в этом серпентарии, из которого уволилась, пока меня бес не попутал и я не решила, что из моей ничтожной жизни что-либо получится.

— Вера! — звонко крикнула Аня, не стесняясь пиджачного соседа.

— А-аа… — вяло отозвалась я.

— Ты что? — Она тряхнула меня за грудки.

— Я так и думала, что ничего не выйдет… — сопротивлялась я. — Я же тебе говорила…

— Ты дура, да? — расхохоталась она. — У Андрея истерика, он уже заказывает билет на Сейшелы! Ты была супер!

— Да ладно тебе? О мертвых только хорошее… — затравленно озиралась я.

— Ой, дура! — Аня схватилась за голову. — Это именно то, что нужно. Отлично, просто сверх ожиданий. Ты замечательно смотришься, раскованно двигаешься, не замечаешь камеру, и главное — ты искренна и непосредственна. Ты только — это на будущее — никого не обзывай, не надо на личности переходить, а все остальное — чудесно. Ты прирожденная шоу-герл.

— Аня, — заныла я, — а ты надо мной не издеваешься?

— Черт! — Аня сделала свирепое лицо. — Учти, ты еще не звезда, поэтому цацкаться с тобой я не собираюсь. Пошли.

Она отвела меня в редакцию — там вскрывали шампанское и бурно радовались. Андрей отдавал Теме и Оксане последние распоряжения:

— Короче, ничего больше не снимаем, делаем пилот. Ты все так шустро смонтируй и вырежи в конце про этих… — он покосился на мрачную Алису, — безмозглых…

Тут он заметил меня и бросился с похвалами. Мне казалось, что Андрея дублируют — словно его губы открываются и говорят одно, а слышу я почему-то другое.

— …у тебя независимый подход… молодца… Это идеально, то, чего я хотел! Резкая и откровенная девочка из соседнего подъезда… Через неделю нам вынесут приговор.

Наконец, со мной расправились, все пригубили вина, а я подошла к Алисе — извинилась за грубость. Она выдала что-то вроде «ну-ну, ага», и я поняла, что приобрела верного недоброжелателя. Остальные веселились и напивались, а мне хотелось побыстрее на воздух и в койку — я только сейчас поняла, что перенервничала, вспотела и устала.

Неделю меня швыряло от бурной эйфории: «Я — гений! Я лучше всех! я переверну телевидение вверх дном!» — к уничижительной депрессии.

Я валялась перед телеком, смотрела все телешоу подряд и предавалась самобичеванию. Еще вчера я думала о грядущей карьере легко и независимо, а сегодня сжималась и напрягалась: что я скажу зрителям? И неужели все будут обсуждать мою задницу, прическу, цвет лица… точь-в-точь как я в этот самый момент, наблюдая за блондинкой с каре, которая мечется в телевизоре и задает аудитории дебильные вопросы… будут, блин, они все думать, что для программы нашли самую тупую бабу — меня? И еще во всяких «мегаполисах» появятся статейки «Я ПРОДАЛА ДУШУ И ТЕЛО РАДИ КАРЬЕРЫ! — откровения ведущей популярного ток-шоу о том, как она попала на престижную работу».

За неделю я от нервов скинула три кэгэ — новые вещи на мне уже не трещали, а сидели эдак хиппово — чуть побрякивая на талии и подвисая сзади. Мне это понравилось, но как только я приготовилась еще неделю пострадать и похудеть — позвонил Андрей. Сухо и деловито он приказал мне явиться завтра в Останкино к одиннадцати, не опаздывать, не устраивать истерик, никого не обзывать, а также излучать приветливость и сексуальность.

Я даже не подозревала, что все его требования нарушу в первый же рабочий день.

— Я не могу нормально выйти из дома! Поклонники целую ночь караулят. Расписали весь подъезд — «ты наш кумир»… Меня соседи чуть не убили, пришлось за свой счет все закрашивать…

Мы — я, Тема и Оксана — жевали блинчики и слушали, какая Алиса популярная, как ее все обожают, как она получает по две тонны писем каждый день, и она не знает, где журналисты берут ее телефон, Интернет забит ее фотографиями, ее то и дело приглашают на вручение премий «Алиса — гений всего»…

— Я сказала этим чучелам из «Космо», что по два интервью в день не даю ни при каких условиях… — бубнила Алиса, не обращая внимания на наши унылые лица.

К одиннадцати приезжать не имело смысла — съемки начинались в три. Пришлось тащиться в бар, давиться сладостями (самая дешевая еда в баре), пятым стаканом чая и Алисой. Сегодня она была в короткой белой прозрачной рубашке, штанах под крокодила и красных босоножках на ходулях.

— Мне Мик Джагер сказал, что я самая очаровательная журналистка, которая когда-либо брала у него…

«В рот», — хотела перебить ее я, но Алиса атаковала первая.

— …интервью. Слушай, — она окинула меня таким учительским взглядом, которым преподавательницы смотрят на безнадежных двоечников: «Тебе уже ничем не поможешь, но тройку ставлю — ради твоей мамы». — Тебе надо сменить прическу.

Я уставилась на нее, пытаясь одновременно изобразить удивление, пренебрежение и чего-ты-лезешь-на-ххх… — не-в-свое-дело. Алиса не сдавалась:

— У тебя, понимаешь, лицо не очень выразительное. — Заметив, что взгляд у меня становится как у горгоны, «поправилась»: — Для телеведущей. На экране — это не как в жизни. Тебе надо сделать прическу поярче, поавангарднее, а то ты затеряешься…

«Восторг! — думала я. — Не успела показаться на работе, как мне уже под видом «добрых профессиональных советов» заявляют, что я — невыразительная. Что будет дальше?»

Дальше было хуже.

— И знаешь, — разогналась Алиса. — У меня есть отличный специалист: сгоняет за сеанс до пяти кило…

— Это связано с сексом? — спросила я, без всякого аппетита откусывая остывший блин с творогом.

— Хи-хи-хи. — Она сделала вид, что ей смешно. — Он массажист.

— А зачем Вере сгонять жир? — попытался защитить меня Тема. — Она стройная.

Алиса на него даже не оглянулась.

— На экране ты будешь полнее, поэтому каждая складка станет еще заметнее…

То есть типа и так заметно, а в телевизоре еще заметнее будет — вот что она имела в виду. Но ссориться не хотелось, поэтому, сдержав негодование, я сказала, что надену корсет и бронешорты.

— А грудь? — Алиса совсем распоясалась.