— Как ни обидно, нет, — ответил Паша. — То есть смотрю, но редко. Почему-то именно в это время меня нет дома. Вчера ухватил самый конец первой части про серийного убийцу, а сегодня не успел.

— В семье Ивановых не знают, что такое зубная боль… — донеслось из телевизора.

— Потому что папа напился и выбил всей семье зубы, — продолжил Паша.

Я расхохоталась.

— Слушай, — заинтересовалась я. — А вот если бы ты решил продать душу и плодить хиты, как кроликов, ты бы какое амплуа выбрал?

— О! — обрадовался Паша. — Только шансон! В смысле то, что у нас называют шансоном — блатные романсы. Я бы дал такого жара, такие бы сиротские песни сочинял, что все зеки рыдали бы.

— Только тебе надо было бы отрастить бороду…

— Борода у меня растет клочьями — эта часть образа отменяется, — заявил он. — Я бы отпустил усы и подстригся налысо.

— А как бы ты одевался?

— Офигенно! Я бы стал таким пижоном! Ходил бы в белом костюме с отливом, под ним — красная рубашка, ботиночки ручной работы, на шее голда в три пальца, руки — в алмазах. Ездил бы на черном лимузине, женился бы на красавице с десятым размером и сделал бы такую обстановочку в квартире — стиль «Версаче».

— Ага, — подхватила я. — И чтобы на стенах портреты родственников в исторических нарядах — у меня даже художник знакомый есть, и рамы — с позолотой и амурами.

— Да, и все это здесь, в этой квартире, — развеселился он. — И стенка непременно черная, с золотом и самым дорогим сервизом на двадцать четыре персоны.

— И солярий в углу, тоже самый навороченный! Типа — чем мы хуже Дональда Трампа.

Так мы развлекались, пока Паша не переключил на Non-Stop TV. На экране замелькала вчерашняя Римма из «Ночных снайперов», я, Алиса, мои откровения со сцены, потом снова я, уставившись в камеру косыми от пьянства глазами, сказала: «Алиса — тупица». После показали Алису, произнесшую что-то жизнеутверждающее, утренних ведущих, Ларису: все они были такие миленькие и приветливые по сравнению со мной… То ли я и впрямь чудовище, то ли это заговор…

— Не нервничай. Когда… если… я стану знаменитым, — утешил меня Паша, — тогда пусть хоть в людоедстве обвиняют. Буду самым скандальным исполнителем — начну со всеми ругаться и всех поносить.

Я посмотрела на него и подумала, что продала бы душу дьяволу… нет, не продала бы, но точно заложила бы под низкие проценты… за то, чтобы он бросился на меня, заключил в объятия… Паша был таким притягательным. Таким соблазнительным, но в то же время отчужденным, что я совершенно запуталась. Если я ему не нравлюсь — как женщина, то зачем, спрашивается, он со мной валандается? Если нравлюсь, то почему он ютится в углу матраса — в противоположном от меня углу? Что не так? Прикинув, имеет ли смысл предпринять попытку штурма, я застеснялась, испугалась поражения и решила — пусть все развивается естественно.

Но естественности, к сожалению, добиться не удалось. Как только мы оказались под одеялом, я потянула к нему свои похотливые ручонки, Паша меня обнял, мы расцеловались… Но во всем этом чувствовалось напряжение.

— Что такое? — взвизгнула я.

Вообще-то, мне хотелось, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно — как у психотерапевта, но вышло истерично и противно.

— Я волнуюсь, — произнес Паша.

— Почему? — недовольно спросила я.

— Потому что ты мне очень нравишься, — сказал он.

— И?..

— Я переживаю, потому что ты меня больше возбуждаешь здесь, — он положил руку на сердце, — чем там. Я не импотент, — ответил он на мой недоверчивый взгляд. — Я правду говорю. Ты же можешь потерпеть? Или это для тебя так важно?

— Важно, — буркнула я, — но я потерплю.

Из его объяснений я ничегошеньки не поняла, но расспрашивать отчего-то не хотелось. Чувствовала я себя неловко. Тем более я слышала — с мальчиками такое бывает, если они влюбляются. С одной стороны, это хорошо, а с другой — непонятно. Может быть, я ему вовсе несимпатична, или резко разонравилась, или у него проблемы… И мне хотелось его безумно. Прямо сейчас. Решив в конце концов, что все в моей жизни — через пень колоду, на этом смирилась и заснула, погрузившись в какие-то мутные эротические грезы.

Суббота!!!

Проснувшись, я отчего-то сразу же обрадовалась жизни. Мне хотелось начинать все заново, меньше курить, не пить спиртное, заниматься каждый день по тридцать минут гимнастикой, заваривать травы… Решив, что в спорт надо входить постепенно, я потянулась — так старательно, чтобы это сошло за упражнение, и от чрезмерного энтузиазма перевернула чашку, которая стояла на полу. Чашка со вчерашним чаем опрокинулась в корзинку с сушками, я бросилась все это спасать и уронила открытую банку с вареньем.

— Доброе утро, — показался из коридора Паша.

— Вызывай МЧС, — попросила я, указав на разрушения.

— Слушай, — Паша не уделил никакого внимания размазанному по полу варенью. — Меня приглашают в гости…

— А, ну я пойду… — заспешила я.

— Давай вали и забудь мой номер телефона. — Он сложил руки на груди и облокотился на стену.

— Э-ээ… — растерялась я.

— Ты со мной поехать не хочешь? — улыбнулся он. — Я вообще-то это имел в виду, а не то, что тебе надо уходить. Если, конечно, за ночь ты не передумала общаться со странным парнем, который почему-то не переспал с тобой в первый вечер.

— Паша… — Я собралась было выяснить отношения, но передумала.

Ощущала я себя совершенно по-домашнему — как будто мы уже лет пять живем вместе и собрались, как обычно, в выходные подышать свежим воздухом. Мне было уютно. И спокойно. И отчего-то — я и сама не решалась признаться отчего — очень не хотелось расставаться с Пашей. Отбросив вздорную мысль, что он надо мной издевается — в смысле всего, я обрадовалась, что не надо тащиться домой и в одиночестве думать о том, что значит его поведение и как он ко мне относится.

В гости пошли пешком. Дом, куда нас пригласили, был на Чистых прудах, бывший доходный дом страхового общества. Переулок короткий и кривой — типичная старомосковская улочка с внутренними дворами и косыми подворотнями.

Парадное — огромное. Мы пешком забрались на второй этаж, и я охнула от удивления — на лестничную клетку выходило окно. Большое такое окно с бамбуковыми жалюзи и кактусами на подоконнике — с внутренней стороны.

— Там у них кухня, — сказал Паша и постучал в дверь.

— Кто? — заорали оттуда.

— Это Паша к Маше, — проговорил он.

Дверь тут же распахнулась, и за порог выскочила высокая… очень высокая девушка в банном халате.

— Круто! Вы так быстро, — одобрила она. — Пошли.

Она развернулась и вошла в квартиру. Захлопнув дверь, Маша завопила так, что я от неожиданности выронила сумку.

— Родственники! Просьба не ходить по квартире в трусах! У нас гости!

Маша отвела нас на кухню — ту, что выходила на лестницу. Самое странное, что в ванную пройти можно было только через кухню.

— Если мама начнет вам подсовывать таблетки от глистов — не берите, — предупредила Маша.

— А зачем это ей? — рассмеялась я.

— Потому что нашей маме кажется, что у нее глисты, — сказала Маша. — Это у нее такой новый заскок. Она всех нас пичкает этой дрянью, потому что мы слабаки и не можем с ней спорить.

Тут в кухню зашла рослая красивая женщина в халате с драконами и в вязаной шапке.

— Здравствуйте, меня зовут Алла, я мама, — представилась она и поцеловала Пашу в макушку. — Что-то тебя давненько не было видно.

Мы поздоровались.

— Ты им сказала? — забеспокоилась мама.

— О глистах? — Маша посмотрела на нее с укором.

— Ну… Да… — растерялась Алла.

— Ma, а почему ты в шапке? — насторожилась Маша.

— Ах! — воскликнула мама и села за стол. — Я пошла к Зое, а ее не было дома. Я решила прогуляться и нечаянно оказалась возле парикмахерской.

— Та-ак, — Маша отложила в сторону нож, которым резала окорок.