Мы, наверное, минут десять пролежали без движения — как были, но меня заставили пошевелиться затекшая нога и занемевшая мышца в ягодице. Я поцеловала Андрея в шею и в левый угол рта, выползла из-под него и легла на бок, подперев щеку рукой.

— Э-ээ… — Он повернулся ко мне с идиотской улыбкой человека, натрахавшегося до полусмерти. Не пойму до сих пор, почему у людей, только что отзанимавшихся сексом, такой глупо-радостный вид, что всегда можно точно сказать, что они самое большее час назад стонали, кряхтели и облизывали друг дружку? Может, это от передоза какого-нибудь эндорфина или другого фермента, ответственного за счастье? — Ты не могла бы найти… здесь где-то валяется мой паспорт… и посмотреть, как меня зовут, сколько мне лет и откуда я?

— А ты разве не юный и прекрасный бог любви? — засмеялась я. Хотя смеяться-то особенного повода не было, просто я в это время тоже подчинялась исключительно половым гормонам, заставившим мои губы растянуться до ушей.

А потом мы пошли купаться на речку. Вокруг не было ни души, и мы плавали голые. Странная вещь: ты всего лишь снимаешь трусики, а тело ощущает себя так, словно освобождается, самое меньшее, от овчинного тулупа. Кожа дышит легко и свободно, плечи расправляются, и все как будто оживает, крепнет, разглаживается. Жаль, что я не нудист.

В гостиницу мы вернулись голодные, как футболисты после тренировки. Я побежала в душ, а Андрей сказал, что пойдет закажет обед в местном ресторане. Было всего одиннадцать ночи, а мне казалось, что уже завтрашний вечер — таким долгим и необычным был сегодняшний день.

Только я вытерлась и натянула сарафан, стукнула дверь, и вошел Андрей. Он был… то ли обеспокоенный, то ли вымотавшийся. Какой-то неправильный.

— Пойдем ужинать. — Он все-таки обнял меня и поцеловал в губы… так, что я обхватила его ягодицы ладонями и с намеком кивнула на разоблаченные кровати.

— Нет, нет, — высвободился он. — Я же мужчина в самом закате сил… Чаще раза в неделю у меня не получается.

— Можно руками, — хищно улыбнулась я. — Я готова на все…

— Пойдем, пойдем. — Андрей заторопился. — Я тут должен тебе кое-что сказать

— Ой, милый, — я потупила глаза, — неужели так скоро? Как ты думаешь, я понравлюсь твоей маме?..

Но мы уже шли по коридору, и он, не оборачиваясь, показал мне «фак».

Пока нам готовили, я выжидающе смотрела на Андрея, а он откашливался и мямлил:

— Ну, значит… вот… э-ээ…

— Слушай, — предисловие явно затянулось, — ты что, женат?

— Хуже, — ответил он, вцепившись в вилку.

— Та-ак… — Я насторожилась: он был серьезен. — Давай не тяни и говори все как есть.

— Понимаешь… — Он опять задумался.

— Надоело! — крикнула я так, что люди за соседними столиками вздрогнули.

— Ладно-ладно, — замахал Андрей руками. — Значит, так, — начал он скороговоркой. — Я понимаю, все это выглядит немного странно, но, поверь, я тебе не вру. Короче… Мне позвонили и назначили встречу с одним спонсором того проекта, которым я занимаюсь. Он дает «добро», но мне завтра в десять утра надо с ним позавтракать и обо всем договориться.

Он еще долго… не то чтобы долго — некоторое время… объяснял, как ему все это важно, но я его почти не слышала. Для меня все его слова значили одно: он подцепил доступную, глупую, неприхотливую бабу, которой запросто можно наобещать кучу всего, увезти на побережье, а довезти до подмосковного санатория, отодрать, а потом вернуть обратно и помахать ручкой: «Детка, было неплохо, спасибо за компанию». Неужели, неужели все это про меня? Как все пошло! Пошло!

Глупо, конечно, было рассчитывать на то, что мы с Андреем поженимся и умрем в один день, но после моей торжественной присяги у подножия лавочки, после желания начать все заново и после того, как Андрей показался мне даром судьбы — знаком того, что мои клятвы не прошли даром… Это был такой облом, как будто мне сказали, что у меня рак.

Я так надеялась, что главное — положительное мышление, главное — думать, что все будет хорошо, и тогда все действительно будет хорошо, а тут… этот козел!

Мне стало так жалко себя, что на глаза навернулись слезы — тяжелые, горячие слезы самосожаления. Я попыталась сдержаться, чтобы вроде сохранить гордый вид, но, подумав, что гордый вид мне теперь совершенно ни к чему и что если он имел наглость так бессовестно меня обидеть, то и я не стану сдерживаться. В искренних чувствах нет ничего постыдного.

Я разрыдалась. Соседи исподтишка косились на нас, но мне было не то что наплевать, а уже даже нравилось, что все обращают на нас внимание. Да так, что даже видавшая виды официантка прибежала с рулоном салфеток. Андрей бегал вокруг меня, уговаривал, несколько раз пытался обнять, но я хлопала его по руке с воплями:

— Отстань от меня, не-на-ви-жу!!!

— Что с тобой? Что? Ну… Успокойся… Прошу тебя… Я не хотел… Ну что тебе везде враги мерещатся?

Но я не внимала ему и ревела, обещая себе выплакаться до последней капли. Он наконец раздраженно взмахнул руками и вскрикнул:

— Ну что такого я тебе сделал?

Я вскочила и закричала на весь ресторан:

— Ни-че-го!!! Ты просто разрушил мои мечты! Лучше бы я умерла в этом лесу или ушла жить к лесничему, который бы всю жизнь меня боготворил за то, что я знаю, как пишется слово «корпорация»! А вместо этого я, как дура, рыдаю из-за того, что меня… о-оо!.. какой-то… которому что — я, что — табурет, все равно! Просто я немного лучше проститутки! Да?!

Андрей рухнул на стул, схватившись за голову, а обслуга и посетители смотрел на нас, как на героев шоу «Семейка Осборнов».

— Чего вылупились? — набросилась я на них. — Своих забот не хватает?

Но мне уже надоело рыдать: я села, выпила залпом стакан колы и попыталась салфетками вытереть лицо, которое от слез все как будто съежилось. Пока я приводила себя в порядок, Андрей защищался.

— Ты слишком нервно все воспринимаешь. То, что ты такая чуткая, это, конечно, хорошо, но тогда ты должна чувствовать и то, что я тебя не обманываю. Если бы я врал, это было бы ясно с самого начала. Все, что я говорил вчера, — подписываюсь под каждым словом, но я начал новое дело и, честно говоря, никак не ожидал, что этот человек так быстро согласится. А от него зависит будущее, причем твое тоже. Я тебе хочу кое-что предложить.

— Что? — Я высморкалась так зычно, что Андрей содрогнулся. — Хорошо оплачиваемую работу в странах дальнего зарубежья без интима?

— Нет! Намного круче и вообще из другой оперы.

— И что же? — Мне казалось, что я спросила язвительно, а на самом деле — взвизгнула.

— Пока не скажу.

— Ха! — возмутилась я. — Фигня все это! Фигня! Нашел дуру! Все! — я поднялась, отшвырнув стул. — Пока!

Я бросилась — не пошла, а именно бросилась к выходу, но Андрей меня догнал, и, как ни странно, через полчаса уговоров и клятв мы помирились. Во-первых, я решила — если он тратит столько времени, чтобы наладить со мной отношения, значит, я ему небезразлична. Потом он изложил мне свою теорию «не говори гоп, пока не перепрыгнешь» — в смысле, что он не рассказывает о недоделанных делах, и это касается загадочного предложения. И в конце концов, он уломал меня поехать туда, куда мы собирались вместе. Извинившись еще раз сто, он пояснил, что после встречи со спонсором ему придется улаживать миллиард дел и что он не успеет приехать за мной в Коктебель, но обязательно встретит в Москве — если я ему, конечно, позвоню и предупрежу. Андрей сказал, что от ближайшего вокзала — из Тулы, до Феодосии ехать день, что он купит билет, одолжит денег и будет ждать меня в Москве. Поезд через два часа, мы успеем взять билет, и, вообще, все прекрасно и замечательно. Я согласилась — так, словно сделала ему одолжение, но это от нервов. Мы собрались, рассчитались и уехали.

По дороге на вокзал Андрей что-то рассказывал о месте, куда он советует поехать, о том, где там лучше жить, есть, загорать и на чью дачу я могу зайти, чтобы передать от него привет. А я молчала и думала о том, что, как ни странно, никакого романтического восторга не испытываю. Андрей казался старым другом, давнишним знакомым — надежным, удобными, приноровившимся ко мне, как старый, любимый диван. То, что случилось вчера, было замечательно, но отчего-то поутру я принимала это не как шаг навстречу вечной любви, а так, словно это было экспресс-знакомством, преодолением какого-то душевного барьера, позволявшего мне сейчас ощущать Андрея как старого друга, а не как нового любовника.