Я поняла, что все — все, что только можно! — делаю неправильно. Вместо того чтобы идти прямым путем к заветной цели, пробираюсь огородами и по буеракам… что Егор — это фигня все, он все врет… что ни я ему не нужна, ни он мне, все фальшиво и не по-настоящему, а по-игрушечному, бедная я, несчастная… ааа! Как хорошо, если можно обвинить в несчастьях что-то отвлеченное — землетрясение, цунами, ливни, террористов… Но я-то… я-то сама во всем виновата, потому что дура безмозглая и бессовестная, потаскушка, дешевая давалка и подстилка! Это поэтому Паша не хотел со мной спать — потому что я распущенная! А мои дешевые ирония и цинизм чего стоят. Я же вечно пытаюсь все свести к анекдоту, к тому, что во всем плохом можно найти хорошее, но это неправда — ничего хорошего в плохом нет! Есть только Паша, с которым я веду себя как упрямое, примитивное животное, и я — прыгающая из постели в постель в надежде, что хоть кто-нибудь из миллиарда мужчин, с которыми я трахалась, нечаянно окажется любовью на всю жизнь!

Позвонили в дверь. Сколько можно, у меня же не проходной двор! Но я пошла открывать — мне хотелось всенародного позора, публичной казни. Перед другими неловко не было — настолько стыдно перед самой собой и перед Пашей. Зареванная, в соплях, я распахнула дверь и увидела, как всегда, аккуратно причесанную, подтянутую Аню.

— Что случилось? — Аня оторопела, уставившись на мою зареванную физиономию.

Я пересказала ей историю моего вчерашнего позора и приготовилась к нотациям в духе: «Я же тебе говорила…» Но Аня схватила меня в охапку, отвела в ванную, умыла, достала из сумочки успокоительную микстуру, отлила полпузырька, довела до кровати, уложила, накрыла пледом и стал гладить по голове, уверяя, что никакая я не потаскушка, не блудница и не дура безмозглая. Аня уверила меня, что с Егором я спала не потому, что давалка, а от нервного перенапряжения, что с Пашей у меня пока только дружеские отношения…

— Ничего себе дружеские! — возмутилась я.

— Дружеские, — настаивала Аня.

Она уверяла меня, что у Олеси нет шансов, что с мужчинами такое бывает, когда они влюбляются и волнуются, что мама ей рассказывала, что папа, когда они познакомились, не мог это сделать месяц — так ее любил, боготворил прям-таки. А Паша позвонит. Обязательно. Оттого, что Аня такая хорошая, я почувствовала себя полнейшим ничтожеством.

— Верочка, — Аня подала мне стакан с соком, — все люди делают ошибки, и большинство из них можно исправить. Паша тоже не сильно прав, разве можно так надолго пропадать? Но если ты уверена, что вы друг друга любите, значит, все будет хорошо. Может, ему надо что-то обдумать вдали от тебя, может, он боится, что у тебя все несерьезно и тебе просто надо убедить его, что ты его любишь, сделать так, чтобы он поверил.

— Ты что, правда так думаешь? — спросила я, перестав хлюпать.

— Да… — ответила Аня, вытирая наволочкой мои зареванные щеки. — Так что не надо себя так ругать за какие-то мелочи…

— Паша — не мелочь! — возмутилась я.

— Не мелочь, — согласилась она. — Но ваша временная разлука — мелочь, если ты и правда собираешься прожить с ним всю жизнь. Он найдется, не бойся. Я в тебя верю.

Убедившись, что я угомонилась и повеселела, Аня уехала.

Я перебралась в большую комнату, залегла на диване, положила на живот пакет с лимонными дольками, открыла книжку, и тут, разумеется, затрещал телефон. Чертыхнувшись, я отложила книжку и подняла трубку. Это был Андрей.

— Как ты мог уехать в Прагу, оставив меня на растерзание сомнениям? — упрекнула я.

— Совершенно спокойно, без угрызений совести. У меня для тебя две новости.

— Да? — замерла я.

— Сценарий твой понравился, но его еще не утвердили. Правда, обстановка благожелательная — специально под твою идею нашелся еще один спонсор. Он обеспечивает нам всем просто фантастические гонорары. Ты его знаешь.

— Это… — задумалась я. — Кто это, быстро говори!

— Федя! — выпалил Андрей.

— Что?! — У меня отвисла челюсть. — Он же меня никогда не возьмет в проект! Мы разругались в пух и прах.

— Во-первых, это все чушь — поругались, помирились… Во-вторых, не он решает, — пояснил Андрей.

— То есть если ваш спонсор скажет, что не хочет меня видеть в этом деле, либо он, либо я, то вы откажетесь от него? Да?

— Успокойся, а? — попросил Андрей. — Ты циклишься и придаешь себе слишком большое значение. С тобой невозможно говорить.

— Ну и пока.

— Пока. Но учти — я с тобой не ссорюсь, а пережидаю, пока ты не начнешь смотреть на вещи здраво.

Только я положила — швырнула — трубку, она снова заголосила. Звонила Саша. Она как ни в чем не бывало поинтересовалась моими делами и заявила, что их журнал хочет сделать со мной большое интервью.

— Если ты соберешься и примешь сегодня нашу девочку, пойдет в этот номер. А декабрь-январь разлетается в день.

— Саш, я же покрыта позором. Ты видела материал…

— Конечно! Невозможно было пройти мимо, — хихикнула она. — Именно поэтому мы и решили тебя поставить в номер. Прокатишься в интервью по бульварной прессе… Согласна?

— Конечно… Кстати, меня тут Егор заманил на съемку — отщелкал три пленки или пять. Может, вы у него фотки возьмете?

— Отлично! Сейчас ему наберу.

Приятно, когда у тебя есть друзья, даже если они спят с твоими мужчинами. Но Федя, вообще-то, и сам фрукт, так что такие друзья даже к лучшему.

Девочка оказалась дамой за тридцать, обаятельной дамой. Мы душевно поговорили, обсудив всевозможные дела — от готовки до войны в Ираке. Только она уехала, я снова рванула к детективам, но тут опять зазвонил этот чертов аппарат.

— Алло! — рявкнула я.

— Вера, здорово, это Егор.

— А-а… Привет.

Говорить с ним не хотелось, но раз уж он позвонил — не хамить же только потому, что сама виновата.

— Ты помнишь Мишу? — спросил он.

— Вчерашнего?

— Да, — обрадовался он.

— Не, не помню, — сказала я. — Это кто?

— Ладно тебе. — Егор хмыкнул. — Так вот… — Он выдержал паузу. — Миша очень хочет с тобой встретиться.

— С чего это вдруг? — удивилась я.

— Ты произвела на него впечатление. Он хочет тебя куда-нибудь пригласить.

— Егор, — в голосе моем был лед, хотя, с другой стороны, все это было смешно, — ты что это, голубчик, укладываешь меня в чужую кровать? А?

Егор рассыпался в оправданиях, извинениях: «ты все извращаешь», «пойми меня правильно», но к бабке не надо было ходить, чтобы догадаться — его попросили свести меня с одним из самых богатых людей России.

— Давай замнем эту тему, — предложила я. — Не буду я встречаться с этим Мишей.

— Почему? — вскипел Егор.

— Потому. Он мне не нравится. Он стремный.

— Да он нормальный парень! Просто он был в плохом настроении…

— А сегодня я в плохом настроении! — рассердилась я. — Егор, у меня яичница горит, ванна выливается, и в дверь кто-то стучит, извини, давай пока… — я положила трубку и возмущенно выдохнула.

Как-то некрасиво выходит: вчера он со мной занимался сексом, вел себя, как друг, а сегодня заманивает в койку к другому мужчине. Так, словно я какая-нибудь зацикленная на богатых мужиках дура-манекенщица из Новосибирска, приехавшая разыскивать в столице холостого миллионера без вредных привычек. Что он думал — я немедленно брошусь на свидание? Ведь ясно же было — мы друг другу не симпатичны. Странные существа — люди. Сегодня — такие, завтра — сякие… не разберешься.

— Ну их всех! — воскликнула я и выдернула телефонный шнур из аппарата.

Наверно, это и есть счастье…

Валяться на диване, начинать новый детектив, едва закончив предыдущий, есть одну за другой «гордон блю» с мексиканским салатом и время от времени отвлекаться на сериалы о бандитах и ментах.

И меня не волнует, как я выгляжу. Я даже не умывалась, только зубы почистила, чтобы избавиться от налета — за ночь зубы стали шершавыми, как замша… не переодевалась — на мне до сих пор клетчатая пижама, длинный — чуть не до колен, свитер, спортивные носки, а под пижамой — майка. В квартире прохладно — наружный градусник показывает пятнадцать мороза, но я включила обогреватель, пристроила его напротив дивана, принесла из кухни чайник и встаю, только если очень надо в туалет. Под головой у меня мягкая подушка, в ногах — плед, белый в черно-красно-зеленую клетку. Ему лет сто, но он самый мягкий и теплый плед на свете — я его у мамы отобрала, в счет наследства.