Наконец мы доехали, прорвались в здание телецентра через строгое «бюро пропусков» со злобной старушенцией, и Аня повела меня в бар.

— Сейчас придет Андрей с твоим врагом номер один, — щебетала она, пока мы стояли в очереди за кофе. — Ты только не дергайся, все будет хорошо. Как тебе Федя?

— Федя нормально, — сказала я, разрываясь между пирогом из творога с ананасами, орехами, цукатами и пышным кексом. — Удивляюсь, отчего он нас не выгнал… — Я зацепила творожный торт и налила чаю из самовара.

— Вера, ты же ему нравишься! Бл… — Аня выронила из щипчиков эклер — прямо в блюдо с фруктовыми корзиночками. — Он на тебя смотрел всю ночь так, словно ему пришлось скотчем к животу приклеивать! Ты что, не заметила?

— Нет, — буркнула я. — Я стеснительная.

Мы уселись за круглый стол на диван. Вокруг было много народу: у всех был озабоченный вид, и каждый словно рисовался перед остальными — не откровенно, но все равно заметно.

— А кто это — враг номер один? — промямлила я сквозь торт, оказавшийся божественным лакомством.

— Вон идет. — Аня качнула стаканом.

Я обернулась и увидела молодую женщину, платиновую блондинку с прямыми волосами чуть ниже плеч. На ней был красный кожаный плащ, джинсы от Evisu, долларов за триста, и такая бледно-желто-салатовая кофточка с открытыми плечами. Еще на ней были сапоги на высоком каблуке типа «казаки» — золотисто-коричневые и много колец на пальцах. Она была такой привлекательной и вызывающей, что я невольно испытала неприязнь — за то, что сама выгляжу раз в шестьсот скромнее. За ней вышагивал Андрей с темноволосой девушкой в длинном шелковом платье, за ними шаркали молодой человек с хвостиком и женщина лет сорока в легком голубом костюме.

— Это Алиса, наша ведущая, — представил Андрей блондинку. — Это Катя, стилист. — Темноволосая скупо улыбнулась. — Это Тема, оператор, — молодой человек приветливо взмахнул рукой. — А это Оксана, режиссер. Мы пойдем за едой. — И они все, кроме блондинки, пошли к бару.

— Мне салат и капучино, — крикнула им вслед Алиса и села к нам.

По ее лицу нельзя было понять, что она думает — взгляд был отстраненный и высокомерный. Она без любопытства оглядела нас и спросила, обращаясь к Ане:

— Это вторая ведущая?

— Нет, Алиса, мы подумали и решили, что ведущая будет одна и ей буду я, — ответила Аня.

— Как это? — не поверила Алиса.

— А вот так. Надо было спать с продюсером.

Алиса затаилась, как снайпер, — казалось, еще секунда, и она наденет Ане на голову стакан, но тут вмешалась я.

— Аня шутит. Тебе не надо спать с продюсером, я его оттрахала за двоих.

Тут Алиса поняла наконец, что мы говорим несерьезно, но весело ей не стало — она посмотрела на нас, как на Бивеса с Батхедом, и отвернулась.

— Я сейчас приду. — Она встала и пошла из зала.

— Слушай, — испугалась я. — Она вернется?

— А как же, — ухмыльнулась Аня. — Она же злодейка. Ее выперли с музыкального канала, и она вела по утрам какую-то чушь вроде «Просыпайтесь, москвичи», так что теперь переехать в прайм-тайм на золотую жилу… да она не вернется, а бегом прибежит. В туалет пошла.

— А она вообще как? — спросила я.

— Мы с ней вместе практиковались на одном канале, когда журфак заканчивали. Как-то раз я положила только что снятый репортаж и ушла в туалет. Возвращаюсь — репортажа нет. Я у всех спрашиваю «где?!», а никто, конечно, «не видел». Я в ярости бегаю по всем этажам и встречаю нашего новостного ведущего. Он идет с Алисой и хвалит ее за мою съемку, представляешь? Пока я выясняю, в чем дело, мы приходим в редакцию, и тут я, переварив, что меня нае… обманули, начинаю орать. Алиса в сторонке стоит, а все меня, понимаешь ли, успокаивают. Она-то думала, что я покричу и заткнусь, а я ее по щекам отшлепала. Был такой скандал, ты представить себе не можешь! Я еще и ведущему этому двинутому заехала портфелем между ног… Меня оттуда поперли, но и Алиса не удержалась — репортаж выпустили под именем третьего корреспондента, а ее сослали в другую редакцию, что-то там для ветеранов. Она меня до сих пор боится.

— Аня, а почему ты вместо мата каждый раз поправляешься? — Я лениво ковыряла пирог, оказавшийся слишком сытным.

— А мы с папой поспорили — мат это подмена обычных слов или средство выразительности? Вот я и держусь пока.

— А какие начальные выводы?

— Средство выразительности… Именно поэтому он всех и пугает — слишком уж выразительный.

Тут все вернулись одновременно с Алисой.

— Значит, так, — пояснял Андрей между супом и горячим. — Сейчас пробная съемка, так что, Вера, особенно не старайся, расслабься и будь самой собой.

— А кем, ты думаешь, я попробую стать, Опрой Уинфри? — Я стащила у него с тарелки соленый гриб. Тема и Оксана хихикнули. «Наши люди», — подумала я и потянулась за маринованным огурцом, но Андрей выхватил тарелку.

— От острого кожа портится. Тебе же лицом работать, — рявкнул он. — Катя тебя загримирует, ты ей, главное, не очень поддавайся, а то она из тебя сделает жертву авиакатастрофы, она любит. Минимум макияжа, все естественно.

Все быстро доели и пошли в студию. В гримерке Катя усадила меня в кресло, а Алиса устроилась на диванчике и схватила журнал про моду.

— Ты откуда Андрея знаешь? — спросила она меня так, словно я была обязана ей отвечать.

— Познакомились в лесу, — ответила я, в то время как Катя размазывала грим у меня на лбу.

— Не морщись, — пригрозила она, шлепнув меня губкой.

— В каком лесу? — не поняла Алиса.

— В смешанном.

Выдержав паузу, я пояснила, стараясь при этом не морщиться:

— Я ловила машину, он меня подвез до Тулы, а через два дня предложил работу.

Алиса с Катей удивленно переглянулись, но дальше выяснять не стали, решив, наверное, что правду я не скажу. Минут через двадцать я, посмотревшись в зеркало, увидела красавицу. Кожа была ровная и матовая, глаза — яркие, соблазнительные, внимательные, губы — пухлые, а волосы мне стянули в блестящий хвост на макушке.

Я уступила кресло Алисе и пошла искать, где у них курят. По дороге меня перехватил Андрей и по полной программе нагрузил советами: мне полагалось делать столько всего сразу — смотреть в камеру, говорить внушительно и звонко, не запинаться, не дергать руками… что я перестала вслушиваться и, вместо всего того, что мне делать не следовало, представила, как мой рейтинг поднимется выше, чем у Опры Уинфри. Тут нас позвали в студию, и мы побежали.

Мы с Алисой должны были защищать полярные точки зрения: у нее были свои «эксперты», у меня — свои. Мои были два телеведущих и одна звезда эстрады, которую перетащили из другой программы, у Алисы — какая-то жеманная театральная актриса и две пипетки из девчоночей группы — ее личные знакомые. Тема наша называлась «измена».

— Мужчины должны принимать меня такой, какая я есть, — заявила актриса. — Я храню верность лишь театру, а мужчин сразу предупреждаю — не надо рассчитывать, что я буду готовить борщи, приходить каждый вечер домой и отчитываться в том, что я делала с семи до одиннадцати.

— Я как бы считаю, что измена является как бы нормальной… ну это нормально, потому что если ты как бы любишь человека, то не надо чисто вот грузить его всей этой бытовухой, предъявы там типа кидать… — говорила пипетка № 1.

— Если мне изменит мужчина, я пойду и изменю ему, чтобы он там не думал, что он может себе позволить все. Не нравится — пусть уходит, я себе нового найду, — кривлялась вторая.

А моя звезда эстрады ляпнула такое, отчего у меня волосы дыбом встали.

— Умная женщина, — сказала она так, что сразу стало ясно: умная женщина — это она, — никогда не будет устраивать сцен. От того, что муж получит рубашкой с помадой на воротнике по морде, ничего не переменится. Мужчина будет во всем винить вас — если я тебе изменяю, значит, ты плохая, ты обо мне плохо заботишься и не следишь за собой. Надо так воспитать мужчину, чтобы он всегда возвращался к тебе и чувствовал себя при этом нашкодившим щенком…