— Тебя больше не лихорадит, — сказал доктор. — Это хороший знак.

Джаспер заморгал, силясь приспособиться к бьющей по глазам реальности вокруг. Доктор тем временем подвесил новую склянку с лекарством над головой мальчика, а еще через минуту вошла медсестра, чтобы сменить ему повязки. Резкий холод от воздуха, что остудил его открытые раны, окончательно разбудил Джаспера, не оставив сомнений: все это было лишь сном.

Повинуясь привычке, рука Джаспера скользнула вниз — ощупать штанину. Сухо. Едва сдерживая слезы, он вновь опустил голову на подушку. Джаспер уже не знал, отчего чувствует себя таким жалким: от того, что мамин приход оказался ненастоящим, или же от того, что он вообще смог проснуться. Медсестра закончила бинтовать ему ноги и вышла.

— На вид уже получше, — произнес доктор Уайтберд за изголовьем кушетки. Он придвинул табурет и опять уставился в лицо мальчику своим пытливым взглядом. — Тело идет на поправку, но я вижу, что душе от этого не легче.

Пряча лицо, Джаспер смотрел в сторону.

— Скверные сны?

Он не ответил.

— Хм-м, — задумался доктор. — Сонный чай может дать свободу злым духам. Это важно — позволить им уйти.

Отвернувшись к стене, Джаспер помотал головой. Мама не злой дух, и позволять ей уйти не хотелось. Нужно было вернуться в прежний сон и постараться отыскать ее там.

— Ты не можешь путешествовать по снам, маленький Огичидаа, — похлопал его по плечу доктор.

Джаспер повернулся, щурясь на обветренное лицо пожилого индейца:

— Как вы меня назвали?

— На моем языке Огичидаа значит «воин».

Джаспер насупился. Не был он никаким воином. Он был трусом — несчастным плаксой, который так разворотил себе ногу, что лишился из-за этого единственной вещи, которая еще имела ценность. Он так и не извинился, понял вдруг Джаспер. Он не рассказал маме, что по глупости потерял ее ожерелье и как страдает теперь. Напрягая обмотанные бинтами ноги, мальчик сумел потеснить болью чувство вины.

— Твой дядя говорит, ты разбил лампу?

Джаспер не ответил.

— И сбежал?

— Нет, я… — голос на миг надломился. — Я сбежал потом.

Доктор Уайтберд еще раз взглянул на его забинтованные ноги и покивал. Сунул руку в карман халата и вынул ожерелье, которое отдал ему дядя Лео.

— Для тебя эта вещь необычайно важна.

Закусив губы, Джаспер кивнул в ответ.

Доктор улыбнулся и вложил ожерелье в ладонь Джаспера.

Тот даже рот разинул:

— Но как же лекарства? Мы не можем позволить…

Доктор похлопал мальчика по руке.

— Когда вырастешь, маленький Огичидаа, ты вернешься выплатить свой долг.

— Вырасту? — округлив глаза, Джаспер прижал ожерелье к груди.

— Ты вернешься сюда, когда будешь достаточно взрослым, чтобы вести честный обмен. Брать без оплаты то, что не дается даром, — навлекать на себя баатаамо, то есть проклятие. Запомни это.

— Откуда вам знать, что я вернусь?

Доктор хохотнул и развел руки в стороны:

— Я и не знаю.

— Вернусь. Обещаю. Обязательно вернусь.

— Хорошо. Пообещай остаться в живых и вырасти. Другой оплаты я пока не жду, — пригладив Джасперу волосы, доктор поднялся уйти.

Джаспер разжал кулак и скосил глаза на медальон, украшенный неведомым узором.

— Доктор!

— Эйя.

— Что это за знак? — спросил мальчик, указывая на рисунок в центре.

— Древний символ, — объяснил индеец. — Нимаамаа. Он несет в себе материнскую любовь.

Джаспер погладил медальон пальцем. Он еще ощущал прикосновение маминых губ на своем лбу.

— Мудрый человек сказал давным-давно: «У каждого ребенка множество матерей, а у каждой матери множество детей». Можешь это понять?

Джаспер покачал головой. Мама у него лишь одна, и она где-то далеко.

— Мать дарует жизнь. Всем нам и каждому из нас. Бывает, что некоторые нимаамаайаг не могут поделиться ничем больше, но даже одно это — уже благословение. Не забывай.

— Но, — растерявшись, Джаспер не мог найти нужных слов, — мне сказали, что это свадебное ожерелье.

Доктор Уайтберд поднял брови:

— Браки манитонааха не скрепляются украшениями и драгоценностями. Здешние фермеры мало разбираются в наших обычаях. Большинство называют меня шаманом, — широко улыбаясь, он погрозил Джасперу пальцем и направился к двери.

Джаспер подался ему вслед, тихо спросив:

— А вы… вы знали ее?

Доктор обернулся к застывшей на кушетке фигуре.

— Твою маму?

Мальчик закивал, умоляюще глядя на пожилого врача: ему не хотелось, чтобы доктор ушел прямо сейчас.

Несколько секунд лицо доктора Уайтберда хранило скорбное выражение, но затем он все же ответил:

— Эйя, я знал ее.

— Но как же…

— Больше никаких вопросов, Огичидаа. Береги силы, — с этими словами он вышел.

Вскоре медсестра принесла Джасперу толченой кукурузы с куском оленины. Мясо имело резкий вкус и отдавало кровью, но мальчик все равно с ним расправился. Он уже не помнил, когда ел в последний раз. После того как он вычистил тарелку, медсестра протянула еще одну чашку отвара. Быстро осушив ее, он рухнул на подушку в надежде снова увидеть маму. Медсестра сдержанно улыбнулась ему и потушила свет.

Джаспер лежал в темноте, сжимая в руке мамино ожерелье. Он хотел рассказать ей, что доктор Уайтберд вернул ему сокровище, похвастать данным обещанием. Он пообещал вырасти. Поклялся вернуться когда-нибудь и выплатить свой долг. Мама будет им гордиться, решил Джаспер. Провел подушечкой пальца по сотням плотно сплетенных крохотных бисеринок. Нимаамаа.

Еще только проваливаясь в сон, он уже ощущал теплые лучи летнего солнца на своем лице. Легкий ветерок ерошил Джасперу волосы. Он вернулся к старому дому бабушки, только тот не был погребен в высоких травах заднего поля дяди Лео. Дом стоял, окруженный цветами на ухоженном газоне. Воздух насыщали ароматы свежескошенного сена. На крыльце стояла женщина, выбивала коврик палкой от метлы. Джаспер не узнал ее, но сразу понял, что перед ним бабушка, и наблюдал, как она работает: в длинном, василькового цвета платье и с высоко подколотыми темными волосами, совсем как их порой убирала мама. Женщина была очень красивая. Закончив, она подняла лицо туда, где стоял Джаспер, но смотрела точно сквозь него — будто мальчика там и нет вовсе, — а затем скрылась в доме.

«Вернись», — прошептал он и рванулся бежать за ней, но ноги Джаспера как будто вросли в землю. Словно он стал одним из тех кленов, что укрывали бабушкин дом от ветра.

Дом казался Джасперу жизнелюбивым: каким-то светлым и даже праздничным. Белый, с зелеными ставнями на окнах и деревянной черепицей кровли. Настежь распахнутое окно второго этажа ловило теплый ветерок. Там, в глубине, что-то шевельнулось. Это мамина комната, понял вдруг Джаспер. Хотел позвать ее по имени, но ничего не вышло. Единственным звуком на многие мили вокруг оставался ровный стрекот насекомых в кронах деревьев. Беззвучно выругавшись, он продолжал наблюдать за окном в отчаянной надежде увидеть маму хоть мельком.

Потемневшее небо усыпали звезды. Окна в доме зажглись желтым светом. Потом до него донесся чей-то раздраженный голос. Звон тарелки, разбитой об пол. В ноздри Джаспера проник легчайший запах гари, точно вдалеке кто-то закурил сигару, но время шло и запах делался все сильнее. Он идет изнутри! Из маминого окна начали вырываться клубы дыма. Свет в ее комнате задрожал, тускнея.

«Нет!» — крикнул Джаспер, но его голос утонул в тишине. Он вопил, но изо рта не вырывалось ни звука. Он пытался высвободить ноги, но земля все не отпускала. Дым валил уже из-под конька крыши, хотя из дома так никто и не выбежал. На площадке перед ним, еще мгновение назад пустовавшей, появилась желтая мамина машина. Водительская дверца нараспашку.

В глубине дома прозвучал чей-то крик.

Джаспер сорвался с кушетки, чтобы бежать к двери, но подколотая к руке трубка грубо дернула его назад. Он кричал, не переставая.