Стол оказался аккуратно прибран — сверху лежали всего пара писем и ручка да стояла фотография Джорджа.

В ящиках тоже царил порядок: несколько флешек в сетчатой корзиночке, авторучки, невскрытая упаковка белых конвертов и тому подобные скучные канцелярские принадлежности. Никаких коктейльных салфеток тут и в помине не было.

Я окинула взглядом книжные полки на стене — вот уж где уйма места, чтобы припрятать бумажку, — но потом вспомнила о спальне. «Комнате для капризов». Она как-то сильнее ассоциировалась у меня с личностью Беатрис. Бог свидетель, сколько времени мы там провели, болтая, смеясь, выпивая. Поэтому я направилась туда и принялась копаться в куда менее аккуратной тумбочке.

— Что, скажи на милость, ты делаешь?

Я подпрыгнула. В буквальном смысле. Потом выпрямилась, повернулась всем корпусом и почувствовала, как сердце взорвалось у меня в груди. В дверном проеме стояла Беатрис, глядя на меня со смесью недоверия и злости; глаза у нее сузились, рот превратился в тонкую бледную полосу.

— Ох! Ты тут! Слава богу, я так волновалась!

— О чем это ты?

— Я пыталась до тебя дозвониться, а то ты вчера так расстроилась… — Я пошла на нее, раскрыв объятия, и она в прямом смысле попятилась, будто что-то отталкивало ее от меня. — Я, должно быть, раз сто позвонила, Беатрис! Не хотела, чтобы между нами оставалось недопонимание! Ведь это всего лишь книга, правда? Зачем так ужасно ссориться из-за дурацкой книги? Но я не дозвонилась до тебя, вот и… — Я опустилась на краешек кровати и покачала головой. — Я так разволновалась, Беатрис, когда ты мне и не ответила. Мне надо было прийти и убедиться, что с тобой все нормально. Просто надо было.

— Как ты попала в квартиру?

— Открыла дверь своим ключом. Ну, знаешь, тем, который ты мне дала несколько месяцев назад, когда я у тебя ночевала, помнишь?

— Мне бы хотелось получить его обратно, — сурово заявила Беатрис и протянула руку.

— Ты сказала, я могу воспользоваться им в любое время. Я только хотела посмотреть, тут ты или нет. И убедиться, что у тебя все нормально.

— Ты думала, я свернулась клубочком в тумбочке?

— Ха-ха-ха! — весело засмеялась я, оттягивая время, чтобы выдумать убедительную отговорку. Беатрис так и стояла, протянув руку в ожидании, когда ей вернут ключ. — Он внизу, ключ, на столике в холле, — сказала я наконец, утирая глаза, на которых якобы выступили слезы от ее шутки.

— Ты не могла бы уйти? — Беатрис повернулась боком, чтобы я могла протиснуться мимо нее в дверной проем; ее рука, ранее устремленная ко мне, теперь указывала в противоположном направлении, прочь из спальни. — И немедленно, — добавила она, вероятно, на тот случай, если я не поняла и решила, что сперва мы можем попить чайку с пирожными.

Но меня привела сюда определенная задача, а все, кто меня знает, согласятся: если уж я взялась за дело, то постараюсь довести его до конца.

— Беатрис, ну не будь такой, что с тобой вообще? — Я снова встала.

— Чем ты все-таки тут занималась, Эмма? Не верю, что ты искала меня. Ты прекрасно знаешь, что я должна быть в Лос-Анджелесе. Отвечай, зачем ты явилась.

— Я забыла, что ты уезжаешь. Кстати, почему ты не на конференции?

— Если тебе непременно надо знать, то мое выступление перенесли. Но ты так и не ответила, Эмма. Что тебе нужно?

Я вздохнула.

— Пожалуйста, давай поговорим. Я страшно не хочу с тобой ссориться. Давай сядем и поговорим.

Беатрис фыркнула. Она стала часто на меня фыркать, и это, конечно, немного обескураживало и вдобавок выглядело не слишком-то изысканно, особенно в исполнении человека, который так заботится о своей внешности.

— О чем нам говорить? — Она изобразила задумчивость: очи к небу, указательный палец у губ. — А-а, знаю. Давай поговорим о том, как тебе хочется, чтобы я держала рот на замке, а ты могла и дальше наслаждаться ролью прославленного автора бестселлера, которого отродясь не писала! Я угадала? — Она говорила глумливо и нараспев, будто обращаясь к ребенку. Это было особенно гадко.

— Твои откровения разрушат мне жизнь, — произнесла я понуро, взывая к самой доброй части ее натуры. — Я буду унижена, Беатрис. Превращусь в посмешище, в полное недоразумение. Мы так и не поработали над моей книгой, поэтому мне даже опереться будет не на что. — Я по-прежнему сидела опустив голову, но, произнося эту тираду, подняла на Беатрис грустные глаза, надеясь вызвать в ней чувство вины — ведь она только обещала помочь мне с романом, но так и не помогла.

— Ой, не переживай, ты оправишься. Небольшое унижение еще никого не убило. О тебе забудут. Ты разжилась на этой истории немаленькой суммой, и она останется твоей. Я не требовала свою половину и впредь не намерена. Владей всем — каждым центом из тех, что я заработала.

— Беатрис, дело не в деньгах. — Теперь я говорила так же сердито, как и она. — Если бы я знала, что так выйдет, никогда бы не согласилась! — эти слова я уже выкрикнула.

— Поэтому я и не заговаривала о возможном успехе, — холодно заявила она.

— Что ты имеешь в виду?

Мы стояли нос к носу. Затей мы сейчас плеваться друг в дружку, ни одна бы не промахнулась. Беатрис прищурилась; от злости тело у нее напряглось еще сильнее, если такое вообще возможно.

— Эта книга, — прошипела она, — труд всей моей жизни. Я родилась, чтобы ее создать. Я вложила в нее сердце и душу. У меня ушло десять лет, чтобы ее написать, и рисковать ею я не собиралась. Ты как-то сказала мне, что никогда не сдалась бы, будь ты ее автором. Неужели ты и правда решила, что я сдамся? — Она засмеялась несколько безумным смехом, который оборвался так же внезапно, как и начался. — Знаешь, что обо мне говорили, когда я опубликовала роман не в том жанре, к которому «приписана»? — Беатрис изобразила пальцами кавычки в воздухе и глубоко вздохнула.

Я ничего не ответила, сразу поняв, что вопрос риторический.

— Много лет назад я написала другую книгу, которая не была, — снова кавычки в воздухе, — «криминальным романом». Серьезное произведение, настоящий литературный tour de force. Знаешь, что сказали в ответ критики? «Если бы такие писательницы, как миссис Джонсон-Грин, придерживались своего жанра, который так любят читатели, литература была бы благодарна им».

Она подождала моей реакции, и я, конечно, была шокирована. Даже для негативной критики такое немного чересчур.

— Это та книга, про которую ты мне рассказывала? Почти весь тираж которой лежит на полках в твоей складской ячейке?

Беатрис проигнорировала мой вопрос.

— Меня разделали под орех. Назвали претенциозной. Жаловались, как невыносимо, когда у писателей вроде меня появляются претензии на авторство якобы нетленки, которая в лучшем случае является жалкой имитацией более удачных книг. Что бы это ни значило.

Она казалась ведьмой: лицо искажено от гнева, в глазах плещется ярость. «Лучше уж фыркай, — подумалось мне, — погорячилась я насчет фырканья».

— Про что была та книга? — снова спросила я.

Я прочла все ею написанное, но ничего такого не помнила.

Беатрис как-то обмякла, мотнула головой.

— Я изъяла ее из обращения. Она исчезла без следа, как в воду канула, и мне было этого не вынести. Я отозвала каждый экземпляр до последнего; книга не упоминается ни в одной из моих биографий, ни в одном книжном списке. Но и неважно. — Она отмахнулась и резко повернулась ко мне: — Я не собиралась допускать, чтобы с «Бегом по высокой траве» случилось то же самое. Все эти мужики средних лет, неспособные написать ничего, кроме откровенной халтуры, ополчились на меня, потому что я богата, успешна и достигла в миллион раз больше, чем удастся любому из них за всю их жалкую жизнь. — Она выпрямилась. — Необходимо было их проучить. Я собралась написать шедевр. Да, шедевр! Но опубликовать его под чужим именем, от лица человека безо всякого бэкграунда. Пусть-ка критики рассыплются в похвалах, а потом — бац! — здравствуйте, мальчики! Угадайте, кто это к вам вернулся? — Беатрис посмотрела на меня сверху вниз с высоты своего превосходства: — Мне требовалось подставное лицо. И ты подошла просто идеально.