— А-а…

Это тоже не соответствовало нашим традициям, но, возможно, Беатрис была занята и держала в уме разные дела. И все же я была несколько обескуражена. Мы не виделись неделями; разве нельзя было сказать, что сегодня не самый подходящий день, и перенести встречу на время, когда Беатрис будет посвободнее?

Во мне опять стало подниматься раздражение. Я так упорно трудилась ради Беатрис и уж наверняка заслуживала большего, чем оказаться втиснутой в ее график между более важными делами.

— Так тебе не понравилось? — спросила я, стараясь попасть в ее скучающий тон.

— Что?

— Интервью в «Глоуб»!

— Почему, понравилось, — она чуть поколебалась, — разве что… ну, не знаю.

— Выкладывай.

— Думаю, тебе не стоило подавать себя так… как бы лучше сказать… настолько себя выпячивать.

Я даже отпрянула немножко, втянула ртом воздух и услышала звук собственного вдоха.

— Ты о чем вообще?

— Ты изобразила все так, будто заслужила успех. Так прочувствованно рассказала, до чего упорно работала над романом. — Произнося эти слова, Беатрис недоверчиво покачала головой.

— А что еще я, по-твоему, должна была сделать? Это же моя роль, разве нет? Не могла же я сказать, что вытащила роман из коробки с готовым завтраком?

— Нет, конечно, но, по-моему, лучше немного снизить пафос. Жизнь писательницы, «выстрадавшей» свое произведение, годы каторжного труда — все это немного, ну, не знаю, режет глаз.

— Режет глаз? — переспросила я очень громко, чувствуя, что багровею, положила салфетку на стол и уставилась на Беатрис, ожидая, чтобы она еще чуть-чуть приоткрыла мне истинное положение вещей.

«Режет глаз»?!

— Ой, милая моя, да не расстраивайся ты так. Ты же знаешь, что я стараюсь направить тебя в нужное русло. Читателям не хочется слушать разглагольствования насчет того, какие мы, писатели, особенные. Это их раздражает. Будешь продолжать в таком духе — люди от тебя отвернутся.

— Начнем с того, что я не разоряюсь, какая я особенная, мне просто надо формировать свой публичный образ, и это мы с тобой обсуждали. Нужно было дать читателю кое-какую предысторию, показать ситуацию, в которой создавался мой роман, и именно так я и сделала.

— «Мой роман»? — Беатрис вскинула бровь.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, — отвела взгляд я. — Мы с тобой миллион раз обсуждали стратегию. Это моя работа. Я привношу в книгу жизнь, чтобы люди ее покупали, создаю вокруг нее нужную атмосферу. Честное слово, я знаю, как надо действовать. И понимаю, что нужно этому роману.

— Ты считаешь, что понимаешь книгу лучше меня?

Интересный вопрос. Прежде чем ответить на него, я откинулась на спинку стула и немного подумала. Потом снова подалась вперед:

— Послушай, Беатрис, прозвучит странно, но я вроде как вышла за ее пределы — не знаю, понимаешь ты, о чем речь, или нет. Как будто именно мне было суждено ее написать и как будто так и случилось, поэтому да: я знаю книгу лучше тебя.

У нее был такой взгляд, будто у меня выросли рога и копыта.

— Ничего нелепее в жизни не слышала.

Я молча пожала плечами.

— Не дай подобным мыслям разрастись у тебя в голове, Эмма, я для твоей же пользы говорю, дорогая, потому что ты как будто уже свихнулась немножко.

— Знаешь, что я думаю, Беатрис?

— Нет, но подозреваю, ты сейчас меня просветишь.

— Я думаю, что ты немного завидуешь.

Она вскинула голову и крепко сжала губы, отчего морщинки вокруг рта стали глубже, что было не слишком-то ей к лицу.

— А я думаю, ты, Эмма, забыла, с кем разговариваешь.

В ее голосе зазвучали снобистские нотки. Я порой слышала их в ее разговорах с другими людьми, но не со мной. Сегодня такое произошло впервые. Я собралась ответить резкостью, но вовремя прикусила язык. Да что со мной такое? О чем я вообще думаю? Ради всего святого, я не могу поссориться с Беатрис!

Я устроила целый спектакль: сперва изобразила прищур, как будто собралась испепелить ее взглядом, а потом расхохоталась, хлопнув ладонями по столу.

— Беатрис, я же просто пошутила! Видела бы ты свое лицо! — Чета за соседним столиком с улыбкой подняла на нас взгляды. — Беатрис, ну же, я тебя разыграла!

Она несколько раз моргнула, подняла руку, потерла основание шеи, и черты ее лица чуть разгладились. Она явно разрешила свои сомнения в мою пользу, я ведь ее достаточно изучила. В конце концов, она и сама не раз проделывала со мной то же самое: сперва заставит съежиться от смущения, рассказывая, какой грубый просчет я будто бы совершила, а потом расхохочется мне в лицо.

— Очень смешно, — процедила она, слегка надув губы.

Конечно же, я ее задела, да и внимание, которое другие уделяли мне, ее «протеже», не могло доставлять ей удовольствие, хотя мы обе и знали, что все это фарс. Но посетителей ресторана из нас двоих интересовала именно я. Именно меня они замечали. И Беатрис надо было к этому привыкать.

Я вздохнула:

— О’кей, ты права. Конечно, права. Я действительно не знаю, как справляться с напряжением, и мне нужно твое руководство. Ты же знаешь, как оно бывает. Сплошной цирк, вихрь, полное безумие. — Я тряхнула головой. — Слава богу, ты здесь и направляешь меня. Вот честно, спасибо тебе. Я серьезно отнесусь к твоему совету.

Беатрис подняла бровь, будто пытаясь сообразить, зубоскалю я или нет, но настроение у нее явно улучшилось, она даже чуть улыбнулась.

— А как дела у твоего замечательного Джорджа? — спросила я, отчаянно желая сменить тему. — Надо тебе как-нибудь прихватить его с собой, когда мы опять соберемся пообедать. Здорово будет с ним повидаться.

Она пожала плечами:

— Джордж всегда ест у себя за письменным столом. Он не любитель обедов.

— Правда? Ты что, ему контейнер собираешь с тем, что осталось от ужина?

— Нет, бейгл с копченым лососем и творожным сыром ему доставляют из закусочной за углом, а кофе — из «Старбакса». Всегда одно и то же. И если он выезжает поработать в офис, та же история. Он считает, что ходить куда-то на обед — только зря время тратить. Лучше поработать.

Зазвонил мой телефон, и я полезла в сумочку.

— Извини, надо было его выключить.

— Да все нормально, — махнула рукой Беатрис. — Ответь, ничего страшного.

Я посмотрела на экран:

— Это Фрэнки. Прости, я буквально на минутку, — и приняла звонок.

Изначально я собиралась попросить Бадосу перезвонить позже, потому что сейчас мне неудобно разговаривать, но его голос звучал слишком настойчиво, поэтому я решила послушать, а потом меня вдруг бросило в жар. Когда Фрэнки закончил, я поблагодарила его, сказала, что потом позвоню, и отбилась.

— Все в порядке?

Я смотрела на Беатрис, но никак не могла сфокусировать зрение.

— Я в шорт-листе Пултоновской премии.

Эта новость потрясла и обрадовала Беатрис не меньше, чем меня.

— Замечательно! Лучше просто не придумаешь. До чего же добрая весть, Эмма! Совершенно чудесная.

Я почувствовала облегчение оттого, что она так радуется, хотя, собственно, почему бы ей и не радоваться?

— Мне надо бежать, а ты заскочи попозже, хорошо? — Беатрис поднялась и показала знаком, чтобы принесли счет.

— Серьезно? Пообедать не хочешь?

— Прости, дорогая, но сейчас я не смогу ничего съесть. Слишком уж новость потрясающая. Так что я пойду, но ты же вечером ко мне заглянешь? Сходим к Крейгу, развлечемся, как в старые времена.

— Конечно! — согласилась я.

Это предложение меня озадачило, но ведь действительно будет весело, очень весело, особенно когда я расскажу обо всем им — друзьям Беатрис, нашим друзьям. Я гадала, разрешено ли делиться подобной новостью? Надо справиться у Фрэнки, но, наверное, большой беды не будет.

Ох, как бы мне хотелось, чтобы Беатрис не умчалась в такой спешке, а осталась со мной! Надо было отпраздновать! Розовым шампанским!

Вечером я взяла такси до дома Беатрис, и стоило мне только увидеть подругу, как настроение сразу исправилось. Она сияла от восторга и раскраснелась от радости, когда со мной здоровалась.