Нас осыпают зерном, маком, хмелем на выходе с капища, под общее ликование. И мы все отправляемся в стан жениха, пир будет. В большом скоплении народа, мы двинулись ко двору моего мужа, конунга Рёрика, я опустив глаза и совсем не смотря по сторонам и на мужа, совсем поникла. Словно мою грудь рвали на части и она в алых каплях крови.

Уж совсем не было сил, быстрее бы пир закончился, я вся дрожала. Почувствовала теплую мужскую руку, нежно взявшую мою, она поддержала меня в дороге.

Вот и продолжение свадебной традиции, начался вынос каши под песню — намёк, паре пора уединиться. Мы с Рёриком уходим «на подклет», я иду опустив голову, решат. что из скромности. А на самом деле, я будто умерла и нет уж мира вокруг.

Мы остаемся с мужем вдвоем, в сумраке конунг пропустил меня вперёд. Он тихо стоит за моей спиной, берет мою руку и целует:

— Моя Ясина, моя любая.

Слеза скатывается по моей щеке, я замираю, потому что слышу голос Сверра. Резко распахиваю глаза и вижу любимого.

— Ты…

— Ясинка моя любимая…

Прижимает меня к себе, я начинаю плакать, захлебываюсь слезами. Меня трясёт, ноги подгибаются. Сверр поднимает меня на руки и в два шага преодолевает путь до лежанки. Усаживается и успокаивает меня, поглаживая по спине и голове, склоняет свою голову ко мне.

— Сверр, Сверр…

Не в силах. что либо говорить, прижимаюсь к нему.

— Отец твой всё знает, дал добро.

Я поднимаю заплаканные глаза и ловлю его взгляд.

— А Рёрик? — я ничего не понимаю.

Сверр слегка дёргает губами в улыбке, и проговаривает:

— Ты на свадьбе-то своей была? Или повторим?

— Ты об чём, любимый? — смотрю на Сверра

— Мы с тобой муж и жена, Рёрик женился на княжне Прекрасе, дочери князя Младена.

Он склонив голову целует меня, а я в ответ обхватываю его за шею, прижимаюсь, боясь потерять.

* * *

Он не отпускал меня, боясь вновь потерять.

Она не отпускала меня, боясь вновь потерять.

Два сердца, потерявшиеся во времени, бились вновь рядом, как и начертано их судьбой.

Вокруг была звёздная ночь, ночь соединившая нас до конца жизни.

— Люблю тебя! — шептала я.

— Ясиночка, я люблю тебя! — вторил он мне.

Жаркие объятия и поцелуи, сплетение тел и шёпот о любви вечной и бесконечной.

Только утром, на рассвете, мы лежали обнявшись и целуя друг друга, я заговорила:

— А что же твоя жена? Что теперь с ней?

— Какая жена? — Сверр удивленно на меня посмотрел.

— Видела рядом с тобой её, в нашем поселении, в Ладоге по весне.

— Ясинка моя, нет у меня никакой жены. Видела должно быть, рядом Озару, так она жена Кнута. Прости за то, что оставил, давно нужно было найти и настоять на встрече. А я думал ты жениха любишь, так и Хват говорил…

— Хват перепутал, решил, что Рёрика люблю. А я люблю тебя, люблю.

Горячие губы вновь уносят меня в жаркую страну желания.

— Яся, а что с волосами, почему отрезаны, — перебирает рукой пряди моих волос.

— Были ещё короче, — прижимаюсь к нему.

— Что это значит? — он хмурит брови.

— Погоди сейчас покажу, я подбегаю к небольшому ларцу, в котором хранятся все мои дорогие вещицы. Достаю птиц золотистых, летящих клином, надеваю на шею, волосы убираю.

— Не признаешь? — подхожу.

Он смотрит, ничего не понимая.

— Видел где-то этих птиц…

— Когда-то я жила в твоем доме, и ты рассказывал мне про мир вокруг, про дальние дороги, про походы. Я мечтала, пойти в поход с тобой, быть рядом. И вот…

— Ты… — он не может поверить.

— Я, — улыбаюсь.

— Яся? Ты, мальчишкой? А Хват знал?

— Без него ничего бы не вышло.

Любимый вновь сжимает меня в объятьях, шепчет мне в висок.

— Мы вместе, до конца

— Вместе…

Осень, поселение варягов, прошел год. Моё семнадцатое лето.

Время не на миг не останавливается, мелькают перед глазами закаты и восходы, звезды на ночном небе. Вот и этот год прошел, будто один день.

Наступившая осень, принесла мне радость, мне и не верится, и верится.

С нетерпением жду, когда муж вернётся из похода, немного грущу и беспокоюсь. Но вести о возвращающейся домой дружине и её конунге добрые, а потому мне остается только ждать.

Как когда-то четыре года назад, я направляюсь к ручью, полюбившемуся мне и притягивающим меня тогда и сейчас.

Присаживаюсь на камушек, и руку опускаю в прохладную воду.

— Ясинка, ты чего тут? — кричит во всё горло Кнут, недавно ставший отцом.

Он в поход не пошёл, по весне простыл сильно, и долго восстанавливался.

— Ну, как? Добываете успешно? — обращаюсь к нему.

Когда то я нашла в этом ручье желтые камушки, из них же мастер сделал мне ожерелье из птиц, журавлиный клин.

Позже уже после свадьбы, той что никогда не забуду, я рассказала про камушки Сверру. Он не долго думая отправил людей к ручью, проверить если там ещё такие камни. Оказалось есть, вот с тех пор, люди и собирают в этом ручье золотые камушки.

Совет старейшин поселения решил, что это общинное золото, и потратить его можно только на постройку домов для погорельцев или сирот, отцы которых погибли в битвах.

Посмотрев на золото, добытое в ручье, я медленно пошла возвращаться в поселение. Я не спешила, теперь мне не положено, потому присаживаюсь отдохнуть на пеньке.

Воспоминания уносят меня в прошлое, там было много всего, и доброго и печального.

Вспоминается момент очень сильно врезавшийся мне в память, я помню его до мельчайших подробностей, и сейчас, когда прошло четыре года, вспоминаю, те свои ощущения.

…Завороженно наблюдаю, понимая, что это он главное в моей жизни. Самое важное в моей жизни, пришло с ним. Он подарил мне веру в себя, он подарил мне меня. Понимаю, что не хочу, чтобы он уходил из моей жизни, понимаю, что хочу идти по жизни рядом с ним. Помогать, шить для него одежду, приносить на его стол еду, просто смотреть не отводя взгляда. Я ещё не понимала, в силу своих лет, что это за чувство. Но сейчас, по прошествии этих лет, я знаю что это зарождалась любовь. Любовь которую я выстрадала, выплакала и в которой так долго боялась себе признаться.

Всё же не удержалась, и слеза потекла по щеке. Мне тогда было неведомо, что это была моя не последняя слеза. Эта слеза, была не от страха, не от отчаянья, не от боли, какими был слёзы до этого. Эта слеза была от ощущения приходящей пустоты расставания, мне не хотелось, прощаться с ним, со Сверром Свирепым, я любила его.

…Вспоминаю руны, что дал мне гриве…

Третья руна, со знаками в виде птицы, теперь мне уже понятно, что это за птицы.

Дом конунга Изборска[1], такое имя мы дали нашему поселению, мы, это я и Сверр, стоял на возвышенности, и был виден издалека. А потому возвращаясь, я подняв голову уже издали увидела Сверра у ворот. Он тоже завидел меня, и направил коня в мою сторону.

— Ясина, любая — он быстро спрыгнул с коня, и тут же захватил в объятия.

— Вернулся…Сверр, нам плохо без тебя было, — обхватила его за пояс.

— Я спешил к тебе? А где ты была, моя хорошая? — прижимается губами к виску.

— К ручью мы ходили, — говорю я вернувшемуся из походу любимому.

В этот миг в ворота Изборска входит дружина, конунг выкрикивает команды на языке гётов.

Я смотрю на конунга Сверра Свирепого, и думаю о том, как я счастлива. Знаю, что он любит меня, от того и спешил с возвращением, ушёл вперед от дружины.

— Мы… с кем ты ходила к ручью? — Сверр резко поворачивается ко мне.

От неожиданности я на миг замираю, а потом улыбка счастья расплывается на моих губах.

* * *

Прошёл ещё год, лето, Кривитеск.

В Кривитеск я прибыла летом, ехал мы медленно, заходили в Плесков. Навестив отца, я решила идти в священный город. Там давно меня ждали, и откладывала я уж несколько месяцев.

Сверр сильно беспокоился, как перенесем мы дорогу, и весь путь не спускал с нас глаз.