— Говорили в городе, что она предатель и люди из-за неё погибли…
— Дальше говори, где она? — у меня уже не было сил ждать.
— Так вон, — он развернулся и показал рукой на город.
Развернувшись я тоже посмотрел в ту сторону. Но не понял, о чём он и где Ясина.
— Где? В каком доме? — я повернул к нему голову.
— На частоколе, со стороны заката, — он произнёс дрожащим голосом.
Я решил, что неправильно понял, и он говорит про избу за частоколом, со стороны заходящего за горизонт солнца. Это взбодрило меня, поверил что скоро увижу, свою светлую нежную девочку.
— Свяжите ему руки и заткните рот, как стемнеет, пойдем к городу, он нам избу покажет. Заберём Ясину по тихому, а потом в лес уйдём. А пока отдыхайте, готовьтесь к ночной вылазке.
Я отошел в сторону, задумался. Нужен план, как пробраться в город, и найти нужный дом. Да, это будет не просто, но мы справимся.
Как только опустились сумерки, мы приступили к осуществлению плана. Притаившись в ближайшей низине, мы по одному перебирались всё ближе и ближе к Плескову. Двигались тихо и медленно, что бы с крепостных деревянных стен никто не заметил суеты.
Подкоп под стену было делать долго, поэтому из не толстых стволов деревьев, заготовленных в лесу, мы связали веревкой лестницу. Приставив её к стене, мы потихоньку стали готовиться по ней подняться наверх. Путь внутрь города был готов, я и один из моих людей стояли рядом с кривичем. Потому, чтобы понять в какой стороне дом где живет Ясина, спросил вновь парня.
— Где стоит этот дом?
— Какой дом? — но в ответ, парень решил изобразить дурака.
— Где живёт дева? — я сжал зубы, чтобы не свернуть ему шею.
— Какая дева? — вот щенок, я уже сомневался, что он сказал правду.
— Светловолосая…
— Так она вон, на пике забора, — он показал вновь рукой, куда то вперёд.
Мне вновь показалось. что я его не понимаю, или не услышал. А потому поднимаю глаза и смотрю туда, куда он показывает.
В темноте я и в правду вижу что-то круглое наверху крепостной стены, разобрать, что это, у меня не получается. А потому, медленно начинаю подниматься по лестнице вверх. Уже наверху, повернув голову смотрю, но так и не понимаю, что вижу перед собой.
Спускаюсь вниз и со злостью произношу:
— Что это?
— Так это она, светловолосая.
Я никак не могу поверить в то что он говорит, что за глупости он тут мне рассказывает.
Говорю своим людям переставить лестницу к тому месту, где виднеется, что-то круглое наверху. Я решил подняться по лестнице сам, рассмотреть, что это.
Когда я оказался на верхней ступени лестницы, протянул руку и коснулся чего-то мягкого, покрытого слизью. Не сказать, что мне понравились ощущения, Но делать нечего, я берусь за это круглое, дергаю вверх и сдёргиваю с высокого кола, привязанного к деревянной крепостной стене.
Сдернуть получается только со второго раза, в это время руки покрываются слизью и начинает нестерпимо вонять тухлятиной. Стараюсь не уронить это из рук, и быстрее спуститься на землю.
У самой земли, чувствую под руками, что-то шевелиться и быстрее хочу от этого избавиться.
— Кнут зажги малый факел, — отдал тихо приказ и одновременно положил на землю, то что снял с кола.
Руки хочется вытереть, на них в липкой слизи что-то так и шевелится. Наклоняюсь к траве у ног, и повернув голову спрашиваю парня-кривича.
— Что это? И почему воняет?
— Голова, — говорит он просто и добавляет.
— Так висит уж с середины лета, испортилась.
— Кто испортился? — совсем не понимаю, что он говорит.
— Голова, — он повторяет тихо.
— Чья, — язык кривичей, меня точно сведёт с ума.
— Её, — он показывает вниз, на то что лежит на траве.
Я глубоко вздыхаю, и в этот миг Кнут разжигает тонкий факелок. Потом направляет его вниз к траве, и вглядываемся, силясь понять, что перед нами.
— Это её голова, — раздается за нашими спинами, мы и забыли о парне.
— Чья? — это уже Кнут.
Остальные молчат и смотрят вниз. Я тоже смотрю, но уже не сомневаюсь, это человечья голова.
— Ну, светловолосой, вы про неё спрашивали.
Я выпрямляюсь и смотрю в свете от факела на кривича, смотрю и тяну к нему руки, которые так и не обтёр об траву, как хотел.
— Конунг погоди, нужно всё разузнать, — заговорил один из моих людей, слегка отстраняя от меня парня.
— Говори, если хочешь жить, — это уже он кривичу.
— Так я и так горю, — было видно его вновь трясёт от страха.
— Это чья голова?
— Ну. светловолосой, имени я не знаю. Говорили она предатель и люди наши из-за неё погибли. В середине лета, князь велел её на кол.
Он замолчал, мы тоже все молчали. Я в этот миг ни о чем не думал, просто смотрел вверх. Там в темном небе горели звёзды, яркими огоньками. Я смотрел на них долго, очень долго.
И вдруг одна из них, сорвалась с небосклона и медленно полетела вниз к земле.
Не долетела, погасла…
Я вновь опустил голову вниз, посмотрел на голову, что лежала в траве.
— Ты видел девицу живой? — это Кнут кривичу.
— Да, светловолосая, тощая.
— А как казнили её?
— Как? Так голову отрубили, а потом на кол воткнули, — кривич.
— Вы совсем звери… Она ж девчонка совсем была…
Кнута схватил кривича за грудки и взялся трясти.
Тот, что-то мямлил, но я уже не слышал, и не слушал. Я не отрываясь смотрел на голову, потом повернувшись к своим людям.
— Хальс, принеси кусок холста из моей седельной сумки, и побыстрее.
Тот срывается и бежит в сторону лагеря, где остались наши кони.
— Ты сам видел её казнь? — повернулся к парню.
— Нет, — быстро отвечает и продолжает.
— Меня не было в то время в Плескове.
Я так и не могу осознать, принять. Разве можно осознать смерть, и принять её невозможно. Хочется кричать, а скорее выть. А скорее ничего не хочется, уже ничего не хочется…
Вернулся Хальс, одним движением раскинул на траве холст. Я вновь посмотрел на голову и наклонился, чтобы поднять её с земли. Взялся и приподнял вверх, к факелу, который так и держал Кнут.
В руках я держал голову, явно женскую. С она была небольшой и с неё вместе с кусками кожи, свисали волосы, светлые и длинные.
— Конунг, это же не Яся? — где-то сбоку голос Кнута.
Я не смотрю на него, только на голову в моих руках, повернув её смотрю на пустые глазницы. Глаз, что были небесно-голубые, больше нет. Это птицы, или время…
Мне хочется упасть на колени и выть, как зверь…
Долго не могу пошевелиться, кто-то подходит и встает рядом, произносит:
— Сверр, положи на холстину,,
— Положи…
Опускаю, и вновь замираю. Нет сил, отказаться даже на миг, от моей девочки.
— Яся, моя Ясечка… — это Кнут.
Её имя, вызывает во мне стон, я сцепляю зубы, чтобы не закричать.
Опускаю голову на холст и заворачиваю в полотно. Тут же поднимаю и прижимаю, к своей груди и направляюсь к месту привала. Я уже ничего не слышу и не понимаю, идут ли люди за мной, иль не идут, для меня ничего не значит.
Дальше ничего не помню, очнулся сидя у костра, рядом сидели мои воины, а я так в руках и держал завернутую в холст голову. Люди вокруг молчали, Кнут, лежал рядом накрытый шкурой и спал.
Заметив, что я очнулся, Хальс заговорил:
— Он наплакался и уснул, — это он про Кнута.
— Охрану выставил Сверр, ты ложись, тебе уснуть надо.
Я молчал, разве сейчас мне до охраны, до сна.
Хальс не оставлял меня в покое, он встал и подошёл.
— Дай мне, я подержу, а ты вымой руки.
Я молчал, не понимая, как я могу отдать. Я не мог.
Тогда он потормошил меня по плечу, и я поднял на него глаза. Он потянул меня вверх, заставляя встать. Послушно встал, тогда он потянул из рук… Мою Ясину… Я не мог отдать…
— Конунг, я только подержу, подержу…
Руки тряслись, но я доверился друга. Он держал, а мне в это время поливали на руки, и как только я закончил, тут же вновь прижал голову, завернутую в холст, к своей груди.
