Уже к концу 1880-х годов большинство современников были уверены, что дни политического влияния обер-прокурора сочтены. В верхах открыто говорили, что царь продолжает держать в правительстве своего старого наставника исключительно в знак благодарности за ту роль, которую он сыграл в начале десятилетия. Половцов в 1890 году описывал опустевший кабинет и прихожую Победоносцева, в которых еще год назад было тесно от разного рода посетителей — прожектеров, искателей протекции и др. О кардинально изменившемся положении обер-прокурора в верхах свидетельствовали и резкое сокращение количества посланий[26], которые он писал царю, и изменение их тематики (почти исключительно церковные вопросы), и их заискивающий тон. Победоносцеву теперь приходилось ловить каждую возможность увидеться с монархом, а иногда — и не всегда успешно — напрашиваться на встречу с ним.
Судя по ходившим в обществе слухам, в правительственных кругах в начале 1890-х годов уже обсуждалась отставка Победоносцева, которая, судя по всему, должна была произойти путем перемещения на почетный, но маловлиятельный пост. По некоторым данным, главе духовного ведомства прочили своего рода педагогическую миссию — должность товарища (заместителя) председателя Государственного совета, которым предполагалось сделать наследника престола Николая Александровича.
Слухи об отставке обер-прокурора продолжали некоторое время циркулировать и после неожиданной кончины Александра III в октябре 1894 года и воцарения Николая II. В качестве преемника Победоносцева на посту главы духовного ведомства молва уверенно называла Т. И. Филиппова. Сам обер-прокурор, по воспоминаниям современников, выглядел в эти дни «осунувшимся, похудевшим, в самом мрачном расположении духа». «Я теперь не у дел, — заявлял он доверенным собеседникам, — теперь нужны не мы, старики, а новые, свежие силы»{460}. Однако время шло, об отставке Победоносцева не объявлялось, и постепенно стало ясно, что он останется на своем посту. С чем же был связан подобный поворот дел?
Однозначно на этот вопрос ответить сложно. Можно предположить, что на решение Николая II повлиял чисто эмоциональный фактор — почтение ученика к престарелому наставнику (последний император, как и его предшественник, прослушал у Победоносцева курс правоведения). Не следует также забывать, что молодой монарх, относясь с величайшим пиететом к памяти отца, стремился — по крайней мере на первых порах — во всём следовать его заветам, а обер-прокурор воспринимался живым воплощением духа прошлого царствования и, казалось, мог дать ответ на вопрос, как повел бы себя в той или иной ситуации Александр III. Можно, однако, предположить, что новый царь руководствовался холодным политическим расчетом. В памяти современников Николай II остался как монарх, «любивший ссорить своих министров и считавший этот прием верхом дипломатического искусства»{461}, сознательно удерживавший в правительстве государственных деятелей разных направлений, дабы не допустить чрезмерного усиления ни одного из них. В этом плане обер-прокурор мог пригодиться царю как участник придворно-бюрократической игры, противовес реальным или потенциальным либеральным тенденциям в верхах.
Так или иначе, но Победоносцев остался в правительстве, хотя прежнего влияния (за исключением, возможно, первых двух лет царствования Николая II) уже не имел. Его роль, помимо руководства духовным ведомством, сводилась теперь к выполнению сравнительно немногих функций. Так, его как старейшего из сановников назначали председателем разного рода межведомственных совещаний. В декабре 1896 года обер-прокурор возглавил особое совещание по вопросу о сокращении рабочего дня, в июне 1898-го — совещание по вопросу о размежевании полномочий между полицией и фабричной инспекцией, в июле и декабре того же года — два совещания, посвященных политике самодержавия в Финляндии (в связи с наметившимся ее ужесточением). Разумеется, в качестве высокопоставленного чиновника глава духовного ведомства принимал участие и в работе других совещательных органов при центральной власти.
Во всех случаях Победоносцев стремился действовать исходя из консервативных воззрений, особо подчеркивая необходимость сохранения патриархальных начал организации общества. Так, при обсуждении в Государственном совете законопроекта об ответственности хозяев фабрик перед рабочими за несчастные случаи обер-прокурор выступил против, мотивируя, что это внесет ненужную регламентацию во взаимоотношения хозяев предприятий и работников. Победоносцев, по словам Витте, заявил, что «в России между работодателями и рабочими существуют… совершенно патриархальные отношения, что наши работники на фабриках, собственно говоря, есть землепашцы и землевладельцы, что они не разорвали связи с землей и что таким образом мы этим проектом как бы хотим создать в России пролетариатство, рабочих-пролетариев, кочующих с одной фабрики на другую»{462}.
Нежелание консервативного сановника вносить регламентацию в отношения между хозяевами и работниками не означало, что он собирался оставить их вовсе без правительственного надзора. Такой надзор — в духе благожелательного государственного попечительства над всеми слоями общества — должна была осуществлять так называемая фабричная полиция, проект создания которой был выдвинут обер-прокурором и министром внутренних дел в ходе совещания 1896 года. В случае необходимости фабричная полиция была призвана оказывать давление на работодателей, склонять их к уступкам, ограничивая тем самым безусловную «свободу договора найма», за которую ратовало Министерство финансов. Его глава, ставивший на первый план соображения экономической эффективности, сорвал принятие закона о фабричной полиции, доказав, что ее деятельность приведет к подрыву конкурентоспособности российской промышленности{463}. Тем не менее само выдвижение подобного законопроекта показывало, насколько прочно вера в благодетельность государственного попечительства держалась в правительственных верхах даже на пороге XX века.
В вопросе об отношении к Финляндии Победоносцев исходил из своих централизаторских установок, однако проводить их в жизнь он предпочитал (видимо, из тактических соображений) в относительно мягкой патриархальной форме, по возможности сглаживая острые углы. Обер-прокурор в письме к О. А. Новиковой заявлял, что «Финляндия — самая счастливая страна в мире, пользуется полным миром и процветанием благодаря тому, что состоит под скипетром России и живет на счет России»{464}. Исходя из этих соображений, российское правительство имело право требовать ограничения финской автономии. В то же время на практике, возглавляя совещания, посвященные финляндскому вопросу, Победоносцев вел дело к компромиссу. В частности, он с сомнением отнесся к перспективе распространения на северную окраину империи общегосударственного закона о воинской повинности, предлагал учитывать местные интересы и требования. Можно предположить, что осторожность обер-прокурора в данном случае была вызвана и печальным опытом натиска на автономию Остзейского края в 1880-е — начале 1890-х годов, неудачные результаты которого стали серьезным ударом по его репутации{465}.
Выступая за сохранение патриархальных начал общественного устройства и требуя в ряде случаев осторожности при осуществлении правительственной политики, престарелый консерватор в то же время не упускал случая встать на пути тех политических тенденций, которые считал недопустимыми. Так, выдвигавшиеся некоторыми сановниками предложения по расширению компетенции земств и распространению земской системы на новые территории вызвали резкий протест обер-прокурора. Присущие органам местного управления элементы выборности так и не удалось гармонично совместить с правительственным контролем, на что, видимо, надеялся Победоносцев в ходе выработки земской контрреформы. В связи с этим земства по-прежнему подвергались острой критике обер-прокурора. «Земские учреждения, — заявлял он, — в нынешнем виде вносят в отправление государственное безнравственные начала безответственности, разрушая сознание долга и необходимую определительность и способность к учету хозяйственных операций»{466}. Из этих соображений обер-прокурор добился отклонения предложенного министром внутренних дел проекта введения земств в западных губерниях. Он выступал также против передачи органам самоуправления функций социальной помощи, сорвал в 1899 году принятие закона, разрешавшего земствам учреждать при управах специализированные комиссии по отдельным отраслям управления. В 1900 году он поддержал законопроект об ограничении земского налогообложения и изъятии из ведения земств продовольственного дела.
