Наконец маг, качнув головой, томно вздохнул. Затем он почему-то попросил у звёзд прощения и, наклонившись к Пайпер максимально низко, очень тихо прошептал:

— Есть клятвы, которые я не могу нарушить, но знай: Третий убил Лайне не потому, что жаждал крови.

Пайпер увидела, как Джинн напрягся. Он смотрел на неё распахнутыми глазами ещё несколько секунд, сжимая челюсти, и лишь после, когда, казалось, немного пришёл в себя, продолжил:

— То было милосердием, а не насилием.

Джинн резко отклонился и хлопнул ладонью по столу, выругавшись.

— Ох, звёзды, — простонал он, — я и не думал, что это будет так тяжело…

— Что? — опешила Пайпер.

— Сказал же: клятва. Я не могу говорить об этом прямо, и даже косвенный намёк… Если кратко, то, будь Третий на пике своих сил, он бы мгновенно убил меня за нарушение клятвы.

По спине Пайпер пробежал холодок. Словно почувствовав это, Джинн рассмеялся и замахал руками:

— Расслабься, всё нормально! Сейчас он сосредоточен только на одном, так что даже не поймёт, что я частично нарушил клятву.

— Я не об этом.

Не то чтобы её пугала какая-то там клятва, нарушение которой могло убить Джинна… Нет, вообще-то, пугала до чёртиков, но маг сидел перед ней, живой и здоровый, и уж точно не жаловался на подступающий миг смерти. Удивили Пайпер вовсе не его слова о клятве.

— Третий убил Лайне из милосердия? — переспросила она, почему-то чувствуя, что слова складываются куда легче, чем когда она спрашивала самого Третьего об истреблении великанского рода. Будто её тело знало, где правда, и всячески пыталось помочь ей понять это.

Джинн закатил глаза и коротко кивнул, но с таким видом, будто даже это действие причиняло ему боль. В огромной списке Пайпер, где не было конца, появился новый пункт: узнать, что за клятва заставляет Джинна молчать. Джинна и всех остальных — вряд ли Третий настолько глуп и связал обязательством одного мага.

— Тогда почему он не сказал об этом? Сила… — Пайпер запнулась, поняв, что заговорила об этом вслух. Может, Третий и чувствовал, что Сила верит ему и тянется к Времени, но не комментировал, потому что Пайпер ясно дала понять, что ей это не нравится. Нет ничего более пугающего, чем связь с двухсотлетним предателем миров, который, может быть, и не предатель миров. Или всё-таки предатель. Чёрт бы побрал этих сигридцев с их патологической любовью к молчанию.

— Сила, — повторил Джинн, всем своим видом показывая, что внимательно слушает.

— Боже мой… — простонала она, пряча лицо в ладонях. — Ладно, хорошо. — Пайпер выпрямилась, расправила плечи, пообещав себе, что, если она будет сильной и храброй хотя бы одну минуту, для сохранения вселенского баланса она разрешит себе поплакать этой ночью. — Сила реагирует на Третьего. Ты же и так это знаешь.

— Знаю, но всегда приятно услышать, как кто-то преодолевает себя и признаётся в чём-то. Итак?

— Сила тянется к нему. И такое чувство, будто… Будто она знает, что он не такой плохой, каким его все рисуют.

— Давай признаем, что Третий чудовище. Ему более двухсот лет…

— Стефану, кажется, около семиста, — вставила Пайпер.

— …и внутри него Арне. Плюс пару десятков психологических травм, — с улыбкой добавил Джинн, лениво махнув ладонью. — Он без раздумий расправится с нашими врагами и убьёт любого, кто посмеет навредить его кертцзериз или посягнёт на кантараца́н.

— Защищать тех, кто нам дорог, нормально, верно?

Джинн улыбнулся шире и выжидающе уставился на неё. Пайпер потребовались секунды, чтобы осознать: они поменялись ролями. Каким-то образом Джинн сделал так, что теперь она защищала Третьего, пусть и не очень активно и старательно.

— Но при этом Третий, вообще-то, душка, — не дождавшись от Пайпер хоть какой-то реакции помимо ошарашенности на лице, произнёс Джинн. — Слышал, что он был отличным сыном, братом и племянником. Уж не знаю, как там у него в любви, но он довольно старательный и всегда прислушивается к людям, так что… Он действительно не такой плохой, каким его рисуют в твоём мире. И он всегда делал то, что должен.

— Так же он сказал про убийство Лайне.

Взгляд Джинна почти не изменился, только немного потеплел, что поставила Пайпер в тупик.

— Он был близок с ними, и он был единственным, кто мог подарить им… — Джинн резко хлопнул ладонью по столу и прижал сжатый кулак к губам. — В общем, я надеюсь, ты поняла, к чему я вёл.

— Он был единственным, кто мог подарить им смерть? — предположила Пайпер, и Джинн активно закивал, подтверждая её слова. — Но почему?

— Может быть, ты уже поймёшь, что я просто не могу сказать тебе обо всём? — мученически простонал Джинн, в театральном жесте прикладывая ладонь ко лбу. — Если хочешь всех ответов, найди подход к Третьему.

Пайпер с трудом и огромным количеством скептицизма выдавила:

— То есть мне нужно подружиться с ним?

— Называй это как хочешь. Но вы оба сальваторы, и намеренное игнорирование связи между вами может быть губительно.

— Мы не игнорируем эту связь. Мы просто… не разговариваем не по делу, — лаконично закончила Пайпер, нервно приподняв уголки губ.

— Но он хочет разговаривать. Он хочет узнать тебя.

— Да почему? Я не понимаю.

— Разве люди с самого рождения знают друг друга? — ощетинившись, пошёл в наступление Джинн. От резкой смены его настроения Пайпер едва не вжала голову в плечи. — Они сталкиваются при тех или иных обстоятельствах и всегда знакомятся, узнают друг друга. Всегда. Они просто желают познать тех, кто их окружает, потому что они — часть их жизни. Тебе не отвертеться от того, что Третий — часть твоей жизни, понимаешь? Может, конечно, сигануть с башни вниз, но Сила наверняка тебя подлечит.

Пайпер не хотелось этого признавать, но Джинн был прав. На самом деле люди не знали друг друга с самого рождения. Первая встреча была даже у родных братьев и сестёр. Пайпер до сих пор помнила, как отец сорвался с работы, забрал её и Лео и повёз в больницу, когда родился Эйс. Она не могла с точностью вспомнить, когда познакомилась с Лиз, наиболее приятной из всех одноклассниц, но точно знала, что они не были лучшими друзьями на всю жизнь. В жизни Пайпер было сотни знакомств, которые на самом деле ничего не значали, и всего за одну жалкую неделю самых важных стало так много, что голова шла кругом.

Она не хотела признавать правоту Джинна, потому что это бы означало, что она была несправедлива к Третьему даже вопреки тому, что пообещала составить собственное мнение о нём, не основанное на словах сигридцев из коалиции. Она с самого начала была не просто слабой и глупой, но ещё и двуличной.

— Боже мой, — выдохнула Пайпер, опуская плечи. — Я так устала…

— Ты сопротивляешься, оттого и устаёшь.

— Но я не сопротивляюсь. Я учу сигридский, читаю твою книги, занимаюсь с Третьим…

— Сопротивляешься, — перебил Джинн, нахмурившись. — Стефан писал, что пустота — это тоже чувство. Ты отвергаешь пустоту, не даёшь себе признаться в том, насколько ты уничтожена и насколько нуждаешься в ком-нибудь.

— Это неправда, — вяло возразила Пайпер. Она не хотела говорить с Джинном о своих переживаниях, потому что он до сих пор был самым таинственным из всех, с кем она познакомилась в Диких Землях, но Силе он нравился. Была в нём какая-то искра, которую магия сакри считала цепляющей и которую Пайпер вопреки её собственным мыслям раздражала не так сильно, как она показывала.

— Жалей себя, если от этого тебе легче. Ненавидь, истязай, мори голодом. Делай что хочешь, пока не поймёшь, что сейчас пустота — это часть тебя. Если ты будешь пытаться просто подавить её, то никогда не сможешь по-настоящему развить магию и не овладеешь сигридским в полной мере. Прими наконец, что сейчас ты пуста и разбита, а потом сделай то, что считаешь должным, чтобы вновь стать собой.

— Ты что, — пробормотала Пайпер, смотря на него из-под сдвинутых к переносице бровей, — персональный психолог?

— Люди всегда казались мне простыми существами, но когда-то я понял, что вы куда сложнее. Я долго учился, чтобы понять, что если вы пусты и разбиты, самобичевание сделает только хуже.