— Но если тебе вдруг захочется поплакаться в дружеское плечико, — весело продолжил Магнус, — то всегда рад подставить тебе своё. Говорят, оно очень удобное.

На самом деле ему было не весело. Ещё со вчерашнего дня он ходил, как в воду опущенный, и даже не пытался притворяться, что, однако, делал прямо сейчас, будто точно знал, как Пайпер в этом нуждается.

— Обязательно, — заверила она его, медленнее, чем следовало бы, протянув руку к чаше с вином. — Какая тайна у тебя?

Её организм перешёл на какой-то иной уровень и держался, должно быть, исключительно благодаря магии, смешении Силы и Времени и элементарном упрямстве Пайпер. С того самого привала, когда Гидр отравил её и Эйкена, она не съела ни кусочка, но всё ещё была на ногах и не тряслась от слабости, хоть и чувствовала, что это в любой момент может измениться. Пайпер пообещала себя, что обязательно начнёт есть, но лишь после того, как убедится, что Третьему ничего не угрожает, и когда перестанет видеть угрозу везде, где только можно

— Второе имя — Леорен. В честь дедушки.

Пайпер невольно прыснула от смеха.

— Леорен?

— Благородное имя, чтобы ты понимала!

— Так тебя можно называть Лео?

«Не надо, Пайпс, — тут же начала она уговаривать себя, старательно выдавливая фальшивую улыбку. — Остановись, пока не стало слишком поздно».

— Только Магнус. Назовёшь меня Лео — и я буду очень разочарован.

— Это и есть твоя тайна?

— Тебе не нравится?

Не то чтобы ей не нравилось. Но казалось, что, даже не предполагая, что Пайпер уже знает одну или несколько его тайн, он будет чуть более открытым и честным, как и она.

— Вперёд, Золотце, — он подошёл ближе, плюхнулся на диван, едва не расплескав вино, и протянул ей чашу. — Обычно все хорошие решения принимаются на трезвую голову, но сегодня все решения — очень плохие. И помни, что вино выбирал я.

Пайпер помнила, повторяла это почти каждую секунду, успевая следить за сутью разговора. Однако ей всё равно потребовалось время, чтобы пересилить себя, поднести чашу к губам и сделать совсем маленький глоток. Сладкий, терпкий вкус мгновенно растворился на языке.

— Умница, — с такой же фальшивой улыбкой, как у неё, похвалил Магнус. — Вот тебе моя тайна: по-наивному мечтаю однажды встретить любовь всей жизни. Прекрасно понимаю, что… моя развязность этому не способствует, но не могу остановиться. Мне намного проще разрушить себя, чем пытаться спасти.

Он улыбнулся ещё шире, залпом опустошил свою чашу и, не говоря больше ни слова, оставил чехол с ножом на диване и ушёл. Он уже был на празднестве, показал себя в самом начале, а после с одной из фей, назначенных Мелиной, демонстративно ушёл, но теперь ему было нужно уходить по-настоящему. Клаудия не сможет вечно убеждать Розалию, что всё в порядке и той нужно довериться им, но Пайпер была готова задержать Магнуса, лишь бы он объяснил, что значат его слова. Ей не хотелось думать о том, что всё, сказанное леди Эйлау, было правдой.

И всё же она думала об этом, пока закрепляла чехол на правом бедре точно так, как учил Магнус, поправляла юбки и проверяла, что оружия не видно. Она думала об этом, сначала бесцельно бродя по дворцу лишь для того, чтобы затянуть своё появление и тем самым вызвать больше эффекта, а после всё же направляясь в нужную сторону — после многочисленных вопросов стражи и слуг о том, не потерялась ли она, разумеется. Мальчишку, любезно приставленного леди Эйлау к ней, она отпустила едва не сразу же. Не хотелось учиться притворяться в присутствии кого-то.

Это не требовало особых усилий или знаний, которых у неё не было. По большей части Пайпер убеждала себя, что выпила настоящее фейское вино, пусть даже один маленький глоток, и, можно считать, получила от самой себя официальное разрешение вести себя странно. Это действительно было просто — притвориться, что она имеет право на странности, и совершать их, не обращая внимания на косые взгляды и осуждающие шепотки за спиной. На празднестве в Омаге она бы ни за что не позволила себе быть настолько раскованной и надоедливой одновременно, но после того, как одно из проклятий Третьего заставило её сильно понервничать, она всё чаще ловила себя на мысли, что ей и впрямь всё равно на то, что о ней думают и как смотрят. Даже если перспектива до конца своих дней провести в Диких Землях наступала ей на пятки и дышала в затылок.

Поэтому Пайпер даже попросила, чтобы её по-настоящему представили, и пока это происходило, про себя повторяла, что ей всё равно. Пусть думают, что она лишь странная девчонка, которую почему-то избрала Лерайе. Пусть осуждают и через косвенные намёки или прямые замечания говорят, что от сальватора ожидают другого. Пайпер, может быть, ожидала, что в Диких Землях будут единороги. Пусть не она одна разочаровывается.

Она говорила с гостями, лишь часть из которых, казалось, улыбалась по-настоящему, не кривила губы в усмешке и не бросала на неё предупреждающие взгляды. Пайпер пыталась копировать их улыбки, позы, жесты, интонации, говорила много и обо всём без разбору, не пытаясь выяснить, понимает ли её хоть кто-то. Странное поведение всегда привлекало внимание, и это было тем, что было нужно ей сильнее всего.

Про танец она всё выдумала. Её не тянуло танцевать от слова совсем, но Мелина постоянно маячила где-то рядом, следила, чтобы Пайпер не облажалась раньше времени, и слова вырвались сами собой. Впрочем, не забирать их следовало хотя бы ради выражения лица Третьего, оказавшегося где-то между непониманием и абсолютной растерянностью.

Она выдумывала всё, что только можно, убеждая себя, что ведёт себя храбро исключительно из-за вина, и старалась глушить по-настоящему радостные чувства, успевающие зарождаться глубоко внутри. Она помнила о словах Клаудии, замешательстве Стеллы, непреклонности леди Эйлау, страхе Эйкена и признании Магнуса в том, что он не сможет поднять меч, что ему проще разрушить себя, чем пытаться спасти, и ей становилось тошно от того, как она смеялась, пока Третий пытался успеть за её темпом, определённо не подходящим под средний темп яхади.

Она поняла, что хорошо справлялась, лишь когда начала замечать, как толпа редеет. Пайпер не знала точно, сколько прошло времени, но предполагала, что не один час. Это было как раз тем, чего она пыталась добиться, но кровь, пошедшая из носа Третьего, сильно напугала её. Она почувствовала сильный всполох магии лишь раз, за мгновение до того, как увидела первые синие капли, и поняла, что, времени пусть и прошло достаточно, ей всё равно нужно больше.

Она не солгала, сказав, что ей постоянно страшно, что магия успокаивается рядом с Третьим, а она верит ей. Что она верит Третьему и верит в него. Словно она вновь была в храме целительниц и мгновение, когда она поняла, что вот-вот провалится в сон, будучи в объятиях Третьего, растянулось до бесконечности.

Спокойствие, уверенность, бесстрашие — Пайпер почти поверила, что ощущает всё это в полной мере, но потом Третий будто неосознанно сделал шаг назад. Должно быть, он просто хотел добавить немного пространства между ними. Может, наконец сумел распознать чары, которыми Пайпер облепила себя и которые скрыли её настоящий запах страха, смешанный с вином. Или он понял, что все её действия — дешёвые трюки, не достойные внимания. Но магия почти всколыхнулась ещё раз, и Пайпер сама сделала нечто неосознанное, что продолжалось до сих пор.

Она целовала Третьего, всё ещё держа его за руку без перчатки, и не хотела отступать. Отчасти из-за того, что боялась неподвижности Третьего, отчасти из-за того, что, оказывается, ей нравилось то, что она делала.

Но ей пришлось остановиться, когда спустя почти десять секунд — или это была настоящая вечность? — Третий так и не пошевелился. Он вообще ничем не напоминал живого: Пайпер не могла уловить ни единого движения, не слышала дыхания и не ощущала шевеления магии, словно он превратился в статую.

— Зачем ты это сделала? — тихо спросил он со всей прямотой, на которую был способен великан, который не понимал, что чувствует.