— Зачем… ты мне это говоришь? — спросила, опешив, девушка.

— Я понимаю, по каким-то причинам ты не можешь ответить мне взаимностью, мне этого и не надо, я принимаю и уважаю твой выбор, — Стеша видела, как Демид напрягал всю свою волю для сохранения спокойного тона, — но я имею право сказать тебе о своих чувствах.

— Почему ты так решил?

— Потому что, повторяю, я не уверен, что вернусь. Ни ты, ни я не знаем, что нас там ждëт. Пусть это будет право на последнее желание приговорëнного к смерти. Моë последнее желание вот такое — сказать тебе, что люблю тебя.

— Знаешь что, приговорëнный, — разозлилась Стеша, — я не беседую о любви с мертвецами. Хочешь об этом поговорить, вернись оттуда вместе со мной, и тогда поговорим. А сейчас извини, мне некогда, да и настроения нет.

Теперь пришëл черëд Демида удивляться. Морозов, не зная, что ответить, растерянно захлопал глазами.

— Ещë что-то хочешь сказать? — поинтересовалась Стеша.

— Нет, — только и смог вымолвить мужчина.

— Тогда я вернусь к тренировкам. И тебе советую долго тут не сидеть, сам знаешь, на все сто процентов джаммер сигнал не блокирует.

Стеша встала из-за стола и ушла к капсуле с одной лишь мыслью в голове: «Дура!»

Демид вернулся туда же минут через пять после девушки изрядно повеселевшим и насвистыя плясовую мелодию.

В назначенный день все трое покинули капсулу и направились в порт, где по заранее оформленным пропускам поднялись в грузовые доки на внутреннем радиусе станции. Ростов-4 вращался целиком, так что в трюм пристыкованного грузовика к закреплëнному там кораблю людей поднял специальный коптер. Судно оказалось простой конической формы, кабина пилота и каюты размещались в носовой части, под ними обод с красно-белой штриховкой обозначал место расположения энергетической установки, ниже двигательный отсек оканчивался четырьмя соплами. Носовая часть щетинилась антеннами. Рядом с наружней гермодверью на серой обшивке белела надпись: «Иона».

— Где наши откопали такую древность? — пробормотал Корней, задрав голову на коптере.

— Стащили из музея, должно быть, — пошутил Демид.

Внутреннее убранство соответствовало внешнему облику: тесная кабина с двумя поворотными стульями и непривычными для текущего века большими экранами, на которых размещали всю полëтную информацию до распространения сенсорных голограмм, и немногим более просторная каюта с тремя нишами для спальных мест и выступом уборной кабинки вдоль покатой стены. В середину каюты из кабины пилотов спускалась лесенка.

— Ну что, кто первый за штурвал? — спросил Корней, прислонившись к ней плечом, когда сумки с вещами рассовали по багажным сундукам.

— Лучшие оценки за пилотирование были у меня, — сказала Стеша, — полагаю, мне и начинать. Первый участок пути — самый ответственный.

— Демид, тогда ты будешь штурманом, — предложил Корней, — и вторым пилотом. А я, если надо, нас обратно поведу. Тогда уже не так страшно будет ошибиться, нас подберут, если что.

В кабину поднялись, однако, все втроëм, чтобы прослушать брифинг. От имени исполкома с ними беседовал товарищ Андрей, вместе обсудили детали операции, затем Стеша и Демид заняли кресла пилотов, а Корней спустился в каюту и ремнями привязал себя к койке на время манëвров. Пилот судна, в трюме которого стоял «Иона», вышел на связь и предупредил о начале отстыковки от станции. Пространство вокруг качнулось и как будто начало поворачиваться в разные стороны на небольшие градусы через случайные промежутки времени. Так продолжалось около пятнадцати минут, затем в помещении установилась стабильная псевдогравитация, пилот повторно вышел на связь и сообщил, что судно легло на курс к точке сброса. Полëт должен был занять около двух часов. Это время Стеша и Демид провели в кабине, раз за разом моделируя свой предстоящий переход на целевую орбиту с помощью местных систем.

Наконец, пилот материнского судна связался с ними в последний раз, пожелал удачи и отстыковал «Иону» от своего пирса. Работая двигателями ориентации, Стеша вывела судно из трюма в черноту космоса, но в этот раз не почувствовала под ней биение вечно голодной, алчной пустоты. Несмотря на всë волнение, терзавшее нервную систему девушки, она ощутила себя рыбой, наконец-то вернувшейся в океан.

— Полный вперëд, перегрузка четыре, — предупредила Стеша и запустила маршевый двигатель.

Сразу возникшая тяжесть вдавила девушку в кресло, сжала лëгкие и вообще каждую клеточку еë тела, продержав в таком состоянии, пока настроенный заранее таймер не остановил двигатель.

— Стоп машина, — сообщила девушка.

— Выход на переходную орбиту подтверждаю, — сообщил Демид, разглядывая эллипсы, круги и столбцы цифр на своëм мониторе, — погрешность двадцать километров.

— Принято, — кивнула девушка, и подхваченные невесомостью кудри закружились вокруг еë головы.

От неожиданности девушка захохотала и проговорила сквозь смех:

— Кажется, я начинаю понимать Лидию, за такое, в самом деле, не жалко умереть.

— Не самая удачная мысль в нашем положении, — заметил Демид, смущëнно улыбаясь, чем вызвал у Стеши новый приступ смеха.

Спустя два часа полёта навигационная система обновила расчёт траектории, и погрешность увеличилась на сто километров. Спустя два часа ещё на сто. Пятый час Демид и Стеша потратили на расчёт манёвра коррекции орбиты, который девушка провела в начале часа шестого. Работали напряжённо, без траты времени на лишние разговоры, сообщая друг другу лишь цифры и формулы.

Девушка, однако, слишком долго провозилась с ориентацией корабля, манёвр получился неточным, и по истечении следующих двух часов Демид опять сообщил об отклонении на сто километров.

Стеша с силой втянула в себя воздух и прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Зараза.

Потом задумалась:

— Демид, у нас с тобой неправильный подход.

— В каком смысле?

— Давай сразу рассчитывать манёвр, и я сразу буду писать циклограммы ориентации и поворачивать аппарат. Без пуска маршевых.

— Так отклонение может расти.

— Конечно, будет расти. Но оно будет расти в одну сторону. Через два часа ты опять пересчитаешь траекторию, и я подправлю циклограммы. В итоге, когда мы окажемся в апогее, мне надо будет лишь чуть подправить уже готовую циклограмму и чуть довернуть аппарат. Тогда манёвр выйдет точнее.

— Звучит разумно, — согласился Морозов.

Корнея, который время от времени заплывал в кабину с едой для товарищей, предупредили, чтобы держался поближе к койке, потому что аппарат будет вращаться чаще, чем планировали.

Ещё дважды аппарат разворачивали, во второй раз за полчаса до выхода в апогей. Наконец, в назначенное время девушка, облизнув губы, сказала:

— Маршевый — пуск!

Тяжесть опять наполнила каждую клеточку тела, и даже бионические пальцы, казалось, двигались с трудом. Как только двигатель, отработав определённый циклограммой срок, выключился, Морозов, довольный, сообщил:

— Выход на расчётную подтверждаю. Ожидаемая стыковка с Лексигоном через полчаса.

Девушка вывела на экран перед собой изображение с обзорных камер снаружи корпуса судна. Космос чернел непривычной чернотой, потому что древние объективы не были способны различить далёкие звёзды в дневном свете Солнца, голубой шар Земли покрывала вязь облачных узоров.

Демид, повернув голову к Стеше, проговорил:

— Можно расслабиться на пять минут.

Потом, краем глаза заметив что-то на мониторе перед Стешей, встрепенулся:

— Погоди. Что это у тебя тут?

— Где?

— Вот, на фоне Земли?

Маленькая палочка чернела на блюдце голубой планеты, будто бактерия в чашке под микроскопом.

— Не знаю, секунду назад её не было.

По корабельной связи девушка попросила Мохова подняться к ним и спросила, когда он оказался за спинкой её кресла:

— Корней, как думаешь, что это?

— Не знаю. Мы на запретной орбите, и случайных кораблей здесь быть не может.

— Может, это за нами? — предположил Демид.