Заметалась по комнате; с хлопком раскрылся чемодан, рассыпав ворох всяких тряпок, и я всё никак не могла найти ничего подходящего.

Скрип двери.

Метнулась к трельяжу, рывком распахнула дверцы. Стаканы, зачем-то ложки; почему же хозяева не догадались положить сюда кастет, нужная же вещь; пепельница — неплохо, но уж очень тяжёлая; о — бутылка минералки.

Ухватилась за горло, ударила об столбик кровати. Дно брызнуло на пол осколками и захлебнулось в воде. Я потрогала оставшиеся грани пальцем — острые; если ударить достаточно сильно…

Какая-то возня в коридоре, дверь открылась, и в ковёр опустились лисьи лапы.

Я спрятала руку с бутылкой за спину.

Кожаный нос дёрнулся. Лис склонил голову, глядя на меня как будто бы с иронией. Перепрыгнул через распахнутый чемодан, выразительно понюхал лужу со стеклянными осколками и тявкнул. Деловито прошлёпал к шкафу, подцепил ручку зубами, лапами кое-как то ли выдвинул, то ли выкопал ящик. Показал мне на него мордой: гляди, постельное бельё, ну ты разберёшься.

Снова тявкнул. У него это получалось ужасно умильно. Если для меня-ласки лис был огромным и пугающим, то мне-человеку он казался очаровательным. Будто поймав эту нотку, Арден боднул меня мохнатым лбом в колено.

Я ошарашенно почесала его за ухом.

Лис вывалил язык и улыбнулся, — широко, хитро. Лизнул мои пальцы. Легонько прихватил их зубами. Я почему-то смешалась и покраснела. Шерсть жёсткая, но белая стрелка на лбу мягче, нежная на ощупь…

Пах он правда… ну… лисой.

— Вообще-то, — облизнув губы, сказала я, просто чтобы что-то сказать, — залечивать травмы лучше в том обличье, в котором они были получены.

Лис посмотрел на меня с сомнением и снова тявкнул.

А потом развернулся ко мне пушистой рыжей задницей, отошёл немного и нырнул в сваленные в углу одеяла. Покувыркался там, довольно урча; вырыл гнездо — и сложил голову на лапы.

Придурок. Просто придурок.

Я покачала головой, — и поняла, что улыбаюсь. Торопливо стёрла с лица это недопустимое выражение, ухватила покрепче бутылку и отправилась в коридор, искать совок и веник.

— Я не сплю человеком, — объяснил Арден утром, за завтраком. — Не получается.

Я вяло жевала слишком густую овсянку, сваренную мастером Дюме, и едва не спросила: «Давно?».

Но вовремя себя одёрнула. Потому что было вполне понятно — давно; с тех самых пор, как я убежала.

Разрыв вроде нашего — это, конечно, не смерть. И всё равно — это непросто для двоедушника. Запах пары создаёт привязанность, а ещё — успокаивает; рядом с парой ты (так говорят) чувствуешь себя в безопасности. Многие пары плохо спят по отдельности, и волки, например, во все официальные визиты ездят семьёй.

У нас, в Амрау, была одна вдова, старая лосиха. Её пару унесла болезнь, а она пережила его на двадцать шесть лет и хорошо справлялась: вырастила детей, держала крепкое хозяйство, варила лучшее в городе пиво и даже, поговаривали, завела любовника из колдунов, эдакая извращенка. Но и она всегда вечерами обращалась и спала под окнами, рогатая и печальная.

Наверное, Ардену было… нелегко. Не могу сказать, что я много об этом думала. И сейчас никаких уколов совести я тоже не почувствовала; поэтому пожала плечами и буркнула:

— Бывает.

Я сама тоже спала плохо; даже не спала, пожалуй, — дремала. Обычно на ночь я убирала артефакт под подушку, но сегодня не решилась его снять, так и лежала всю ночь, сжимая его в ладони. И что-то во мне всё прислушивалось к звукам ночного дома, не давая окончательно провалиться в темноту.

К тому же выяснилось, что лис храпел. У меня было серьёзное подозрение, что он делал это специально.

Так это или нет, было, конечно, не узнать. Утром Арден вежливо встал раньше и добрых полчаса «помогал с кашей» на кухне, уступив мне и комнату, и душ. Он вообще был в на удивление оптимистичном настроении, и, стоило мне перейти к чаю, заявил:

— Мастер Дюме передал, что ты любезно согласилась помочь с нашей небольшой проблемой. Приступим после завтрака?

— Вообще-то сегодня среда, — напомнила я, — меня ждут в мастерской, и вечером занятия.

Он нахмурился.

— Думаю, ты туда не пойдёшь.

Ну, начинается. Конечно же, без этого никак нельзя было обойтись.

— Думаю, пойду.

— Кесса, давай не будем тратить время на споры, хорошо? Совсем нет на это настроения. Кстати, у нас где-то бы лимон, добавить тебе в чай?

Я картинно отодвинула от себя чашку.

— Меня ждут в мастерской, — с нажимом повторила я. — Просто взять и не прийти — это безответственность. К тому же, меня уволят за прогул.

Арден покачал головой, встал и принялся рыться в холодильнике; вытащил лимон, взял из шкафа досточку и принялся нарезать тонкими полупрозрачными кружочками.

Плюх! Жёлтый кружалик на мгновение скрылся в чае целиком, потом показал яркий бочок и выплыл, покачиваясь.

— Кесса, — Арден аккуратно взял меня за руку, погладил пальцы, — теперь, когда мы, наконец, встретились, многое изменится. Тебе не обязательно работать. У меня пока есть в Огице дела, но после мы можем уехать в Кланы, подумать, как и где хотим жить… Я дам тебе время привыкнуть и убедиться, что я не кусаюсь. Мне жаль, что те события оказали на тебя такое влияние. Я бы хотел показать тебе, что на самом деле…

Я отобрала руку, встала. Взяла кружку. Подошла к раковине и, ослепительно улыбаясь, резко её перевернула.

Чай ухнул в раковину весь, вместе с пакетиком и трагично брякнувшей ложкой.

— Не люблю, — я снова улыбнулась, — с лимоном.

— А сказать не могла?..

— О. Ты хочешь поговорить со мной об умалчивании?

— Вот поэтому, — Арден ткнул пальцем в сторону раковины, — я ничего тебе и не говорил. Если бы ты стояла где сказано и не пыталась геройствовать, мы могли бы и дальше спокойно гулять, как нормальные люди. Влюбилась бы и приняла меня как хорошую новость!

Я не кинула в него кружкой. Это было большое достижение. Я опустила её в раковину нежно-нежно, контролируя себя так, будто размещала камень в крапановой закрепке.

Наверное, у меня было очень зверское лицо, потому что он всё-таки немного сбавил тон.

— Кесса… я понимаю, что у тебя эмоции. Но ты же знаешь, что я прав, не так ли? Хотя бы рационально. Тогда ты испугалась, а сейчас пора уже реагировать… адекватно.

— Адекватно?

Если бы кружка всё ещё была у меня в руках, она бы, наверное, треснула.

— Да, — упрямо сказал Арден. — Это когда ты разумно реагируешь на объективную реальность.

— Адекватно, — я перекатила это слово на языке, будто пробуя. — Разумно. Объективно.

Видит Полуночь, я всегда была очень, очень воспитанной девочкой. И все те разы, что я представляла, как вгрызаюсь ему в горло, — я делала это всё-таки не совсем всерьёз, как-то… не по-настоящему. И даже когда вчера я била бутылку, я не хотела ему на самом деле никакого особого зла. У меня всё бурлило внутри, а наэлектризованная кожа почти болела от физического, животного ощущения угрозы; мне нужно было схватиться за что-то, сузить зрение до одной понятной, яркой точки, чтобы не видеть ничего вокруг.

Но вот сейчас, — сейчас во мне что-то будто проснулось.

— Ты, я посмотрю, самый рациональный из всех? — я даже не знала, что умею так разговаривать: холодно, зло и с издёвкой. — Разумный. Адекватный. И всё так хорошо придумал. Такой благородный, просто принц на белом лимузине, будешь от большого, чистого сердца обо мне заботиться. Я по утверждённому графику сначала влюблюсь, потом буду ужасно растеряна, потом немного порыдаю в твою широкую мужскую грудь, но не слишком долго, чтобы не надоело. И радостно упаду в твои объятия, поеду, куда скажешь, займусь чем-нибудь, что тебе понравится, и мы будем просто обосраться как счастливы вместе, да?

— Кесса…

— Заткнись. Тебя кто учил перебивать женщин, мачо? Так вот, по поводу всех твоих романтических иллюзий: ты нихрена не понял. И если ещё раз, ещё хоть раз, ты попробуешь что-то решить за меня, я убью её, твою возлюбленную ласку, и посмотрю, что ты будешь делать.